Собрание сочинений. Том 2

Тракторист. Точно, как на железной дороге.

Подходят еще два парня.

Парень (поет).

Второй парень (поет).

Лошаков. Что за песни у вас? Кто это сочинил? К чему такие слова?

Парень. А в нашем колхозе, товарищ Лошаков, точно так и было, пока другого председателя не выбрали.

Дарья Мироновна (к женщинам). Вот есть люди: как войдет в хату, поведет глазами — и молоко в кувшинах скисает.

Лошаков. Улица — это общественное место, товарищи. Довольно вам тут глотки драть. В каждом доме живут трудящиеся люди, которым ночью надо отдохнуть.

Дарья Мироновна. Никто там сейчас еще не отдыхает! Все были с нами на гулянье.

Лошаков. Вот вы уже не молоденькая женщина, а кричите громче всех. Это вам даже как-то неприлично.

Дарья Мироновна. А разве только молодым повеселиться хочется? (Поет и пляшет.)

Женщина. Вот это любовь! (Повторяет.)

Девушка (к Лошакову).

Вторая девушка (к первой девушке).

Третья женщина. Пойдемте, бабы! Ну его!.. Вон там, возле моей хаты, посидим еще. Оттуда не прогонит!

Женщины, трактористы, баянист уходят в одну сторону, Соловьев, Шубин и Лошаков направились в другую сторону, в переулок. Дарья Мироновна хотела было идти с женщинами — Степан Романович удержал ее.

Степан Романович. Хватит! Пора домой.

Дарья Мироновна. Ты тоже, как Лошаков!.. Степан Романович. Довольно, говорю! Ишь, разгулялась! А завтра буду тебе поясницу горячим утюгом растирать?.. Пойдем туда, кума встретим вон там еще какая-то машина подошла. И — домой!

Дарья Мироновна (уходя).

Уходят.

Соловьев. Не утерпели, товарищ Лошаков? И статейку в газету написали!.. Я же вам сказал, что двадцать девятого будет партсобрание и мы ваше заявление разберем.

Лошаков. Я почувствовал по вашему несерьезному настроению, что вы склонны замять это дело. Вы не дали должной политической оценки поведению Глебова. И даже когда я посоветовал вам прочитать постановления партии и правительства об МТС, то вы мне ответили: зачем?

Соловьев. Что?.. Я сказал: зачем оставлять мне книги, они у меня есть.

Лошаков. Я вас так понял.

Шубин (оглядел опустевшую улицу). Эх! Навели порядок, разогнали людей! Нехорошо!.. Так довольны были все! Провели весело время. Никто не напился, не безобразничал.

Лошаков. Вот и пусть идут по домам, пока — без происшествий.

Шубин. Ты прямо как тот унтер!

Соловьев. Пришибеев.

Лошаков. Не знаю никаких унтеров. Ни в царской, ни в белой армиях не служил.

Уходят. Минуту улица пуста. Слышны вдали песни и музыка.

Идут Андрей и Вера.

Андрей. Ну вот, я тебе все и рассказал… Что молчишь?

Вера. Трудная будет у тебя жизнь, Андрей.

Андрей. Почему так думаешь?

Вера. Сужу по началу.

Андрей. Что, плохое начало?

Вера. Я не говорю — плохое. Трудное.

Андрей (помолчав). Посидим здесь?

Вера. Давай посидим немножко.

Садятся на лавочку у забора.

Вон еще машины едут. Должно быть, последние.

Слышны песни, баян.

Молодежь не расходится, ей еще бы погулять. А неплохо прошел праздник. Да?

Андрей. Неплохо…

Долгая пауза.

Вера. Ну что ж, Андрей, я думаю, что все эти обвинения отпадут, если ты мне правду рассказал об институте и об этой девушке. Останется только этот разговор о продаже тракторов. А по этому вопросу тебе надо будет сказать, что вот, мол, я обдумал все, осознал, я тогда ошибался, а сейчас перечитал все постановления и признаю свою ошибку. И ничего тебе не будет.

Андрей. Я тебе целый день толкую, почему я пришел к такому убеждению, а ты мне: обдумал, осознал. Да ничего я не осознал!

Вера (сухо). Ну, тем хуже для тебя.

Пауза.

Андрей. Вера! Ты немногим больше меня работаешь здесь. Но откуда у тебя такая зрелая житейская мудрость?

Вера. Мудрой я себя не считаю, а просто — не дура.

Андрей. Просто — не дура…

Вера. Живи просто, проживешь лет до ста.

Андрей. Ты другой смысл в эту пословицу вкладываешь. Рано вставай, рано спать ложись, ешь простую пищу — будешь здоров и долго проживешь. Вот как наши деды говорили.

Вера (смеется). Ну и я тоже рано встаю, рано ложусь, целый день провожу на воздухе.

Андрей. Не хитри. Я тебя, кажется, начинаю понимать… Сколько еще неустройства в колхозах! Как бы все хорошо жили, если бы все-все делалось по-умному! Сколько есть еще таких людей, что ради сводки, ради того, чтоб сегодня им чем-то щегольнуть, готовы рубить и тот сук, на котором сидят! А ты как-то смотришь на все равнодушно… Вот ты, Вера, всего три года работаешь агрономом, а успела уже за это время и отречься от тех авторитетов, которым поклонялась в институте, и опять признать их. Успела и распахать в колхозе клевера и опять их посеять.

Вера. Чего меня стыдишь? Покрупнее меня специалисты, академики, и те отрекались.

Андрей. У академика своя совесть, у тебя своя. Не надо прятаться ни за кого.

Вера. Что я могла сделать? Как сказано было про травопольщиков, что их систему нельзя применять шаблонно, так и получили мы директиву из района: распахать клевер, весь до гектара, и на семена не оставлять.

Андрей. Что могла сделать? Лечь перед трактором! «Не пущу плуги на клеверные поля! Не позволю!»

Вера. Ох, какой героизм! Лечь под трактор!

Андрей. Можно было, конечно, под трактор и не ложиться. Но ты даже не возмущалась, когда рассказывала мне это. Другой агроном просто плакал, с ума бы сходил, что собственными руками сделал преступление! А ты — ничего. Рассказывала и смеялась: распахали, мол, а теперь, когда разобрались, что эти слова насчет шаблона не к нашей зоне относились — опять рекомендуют нам сеять клевер.