Судьба Алексея Ялового (сборник)

Кто они, эти молодожены, приехавшие провести здесь свой медовый месяц? Рабочий и работница? Инженер и студентка?..

Прошли мимо, под руку, по-старинному чинные. Никого не видя. Никого не замечая.

Что-то есть притягательное в этой старинной чинности и обрядности. В черных костюмах. Белых платьях. Выездных экипажах. За традицией есть чувство прочности, надежности.

Удаляющиеся глухие удары копыт, мигнувший фонарик с красными щечками. Подкативший автомобиль, огромные волосатые руки на баранке шофера-негра, белки глаз, приветливо сверкнувшие зубы. Плавный поворот мимо клумбы с отчетливо зеленевшими цифрами: 20.12.1969.

Удары конских копыт звучали в памяти мерно, отчетливо. Смещались, сходились и расходились времена.

И вдруг Яловому вспомнилась госпитальная палата, отсвет пожаров, свист бомб и ходящий под кроватью пол. Одиночество. Бессилие. И призывная труба, голос которой шел сквозь взрывы, шорохи и трески, высокая нота дрожала от напряжения и страсти, она звучала в нем, во всем его теле, в готовности ко всему.

Этот голос трубы! Шел ли он из давних времен, от воинственных далеких предков, которые грудью ломились в сечу, или он звал, утешно обещал другие миры: он укреплял Алексея надеждой, звал сюда, в то, что было тогда только будущим, а теперь стало частью бытия.

При этом могло случиться и самое простое, что случалось часто на войне, и Яловой так бы и остался там, в госпитальной палате, сброшенный взрывом с постели, немо распластавшийся на полу…

Между пепельно-серыми стволами королевских пальм — всплески морской синевы.

Согласие, ласка, тишина, покой.

Как соотносятся движение и покой? Физики говорят, что покой лишь одно из состояний движения.

Может, в нашей жизни покой лишь особое мгновенье, когда человек в согласии с самим собою, со всем окружающим?

Пока человек «бежит», он в тревоге, беспокойстве, в постоянном напряжении. Расслабиться, успокоиться, уйти в себя.

Может, и был особый, высший смысл в том, что Толстой, описывая ранение Андрея Болконского под Аустерлицем, открыл ему высокое небо. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, — подумал князь Андрей…» Боль и страдание пришли потом. А сначала молитвенное изумление перед такой, казалось бы, простой тайной…

Только в минуты покоя, сосредоточенности человек способен отрешиться от суетности. Осознать свое назначение. Соизмерить прошлое и настоящее.

И вновь подхватывает движение, неустанное, вечное, в котором битвы, свершения, песня радости и слезы утрат — все то, что выпадает на долю человека.

Не получалось «жить попроще»!

Алексей Яловой вглядывался в высокое потемневшее небо с непривычно разбросанными звездными мирами. Пытался отыскать Северную звезду. Отсюда, из хорошо прогретого рая с пальмами, кактусами, апельсиновыми рощами и банановыми деревьями, с глухим рокотом морского прибоя, ему виделась снежная, в морозной дымке Москва, автомобили, нетерпеливо вздрагивающие на перекрестках, милые лица…

1969—1973