Первые шаги

В комнате было светло.

— Ух, как я заспалась! — поднимаясь с кровати, сказала Аксюта.

— Сколько ты там спала? Ложилась-то на рассвете, — ответила ей Евдоха, расчесывая кудри внучке.

— Сны какие хорошие мне снились! Все время с Кирюшей была и тятяню видела. Просыпаться не хотелось.

Старушка ласково взглянула на нее. От радостной надежды увидеть сына Евдоха, не спавшая всю ночь, чувствовала себя бодрой. Слова снохи тоже повеселили ее сердце: любит Аксютушка Кирюшу крепко.

«Молода, красива, тяжело жить одной в такие годы, а как красная девушка бережет себя, — думала Евдоха, с нежностью глядя на сноху. — То-то радости будет Кирюше, как увидит жену и родных детушек…»

— Поезжай, Аксюта! Заодно с сестрами увидишься, мужикам от Кирюши и отца привет передашь, расскажешь о них, — говорил Антоныч.

Кроме них, в комнатушке слесаря сидел Григорий Потапов. Он уже два месяца жил в Акмолинске. Федулов познакомил его со всеми подпольщиками и даже с «приятелем» городовым.

…— Взял себе подручного. Кажется, ничего парень, толковый. Подучится малость, в села можно послать, а когда и здесь меня заменит. Все какая копейка и мне от его работы останется, — говорил он городовому, будто советуясь, когда тот зашел выпить.

— Верно, Гурьич! От работника хозяину всегда польза остается, — опрокинув стакан, важно произнес страж порядка. — Парень, видать, смирный, под стать тебе будет. Я сразу приметил, меня не проведешь…

Григорий, слушая их через полуоткрытую дверь, едва сдерживался от смеха: правду говорит краснорожий, только сам не знает, какую…

Антоныч согласился с петропавловскими большевиками: нелегально вернуться в Петропавловск, а Григория оставить в Акмолинске.

— Надо только тебя, Гриша, вперед со всеми познакомить и надежно законспирировать, да и самому себе подготовить причину для отъезда, — ответил он Потапову сразу же, как тот ему рассказал об их плане.

Они решили, что до отъезда Антоныча Григорию следует съездить в Родионовку, а оттуда добраться до Топоркова под видом бродячего слесаря. Иван с Исхаком его знают, а с родионовцами познакомит Аксюта.

— Свекровь-то без тебя управится с внучатами и хозяйством? — спросил Григорий Аксюту.

— Марийка поживет у меня. На салотопне работы нет сейчас, — ответила та.

Через три дня Аксюта с Григорием — Климом Галкиным — уехали с попутчиками в Родионовку. Слесарь вез с собой необходимый простенький инструмент и буру для паяния, а Аксюта — скромные подарки сестрам.

Приехали в село поздно вечером, а пока добрались до Полагутиных, ночь настала. На стук в окошко отозвался Андрей.

— Я, Андрюша, с гостем к вам приехала, — ответила Аксюта.

Андрей, накинув полушубок, первый выскочил к воротам.

— Товарищ наш, от Антоныча, — шепнула она ему, а вслух сказала: — Подручный Гурьича, по селам поедет слесарить.

Полагутин крепко пожал руку Григория. Из дома выбежали Татьяна и Машенька. Обнимая сестру и плача, они говорили, перебивая одна другую:

— Оксенька, радость-то какая! Как это ты надумала? — И под руки повели ее в дом.

За ними вслед пошли мужчины. Митревна уже зажгла свет в кухне. Когда Аксюта разделась, она, оглядев ее со всех сторон, сказала:

— Смотри-ка, еще краше стала сваха!

— Да ведь только два года прошло, состариться будто рано, — засмеялась Аксюта. — Таня старше меня на четыре года, а вон как у вас цветет!

Аграфена Митревна довольно улыбнулась. Ее снохе грех жаловаться на жизнь. И работать теперь легче стало: Машутка во всем помогает, хорошая девка растет. Она шутливо погрозила Аксюте пальцем:

— Мотри, не сглазь старшу сестру.

Все рассмеялись. Аксюта повернулась к Маше.

Четырнадцатилетняя Маша уже зацвела девичьей красой. Белая, румяная, с живыми, веселыми глазами, темно-русой длинной косою, она казалась хорошенькой; даже вздернутый носик и немного широковатые скулы не портили ее. Стоя в сторонке, Маша смущенно смотрела на городскую сестру.

— Машенька, какая же ты большая! Оглянуться не успели — невестой стала. Читать-то не разучилась? — подходя к младшей сестре, спросила Аксюта.

— Мы с Машей почти каждый вечер читаем, — откликнулся Андрей.

Маша, краснея, прижалась к сестре и шепнула:

— Я теперь хорошо читаю. И писать научилась маненько.

— Вот за это умница! Тятя обрадуется, когда узнает, — сказала Аксюта.

Все встрепенулись. Татьяна застыла с самоваром в руках, Митревна, резавшая хлеб, как подняла нож, так и стояла не опуская его, Денис Лукич, копавшийся у поставца, обернулся к Аксюте и открыл рот, чтобы спросить что-то, но его опередил Андрей, со стуком вскочивший с лавки.

— Аль что получили от них? Говори, не томи! — вскричал он.

— Письмецо получили. Отправили их в Нарым, через семь лет вернутся домой, — сказала Аксюта и взглядом попросила Андрея: «Не спрашивай больше сейчас».

Андрей понял.

— Вот и радость! Семь лет — не век, увидимся, значит. Приедут тятя и Кирюша — много новостей найдут в селе. Сейчас и то есть, и неплохие, — сказал он.

Маша, ткнувшись в плечо сестры, вдруг громко зарыдала.

— Что ты, что ты, Машенька? — сразу заговорили все.

— Приедет тятенька, а мамушки уж давно нету, — прошептала девушка.

Все помрачнели.

— Ничего, Маша, не сделаешь. А только плакать-то отец не велел, вспомни! — строго произнес Андрей.

— Не надо, Машенька, плакать, — шептала Аксюта сестренке.

Постепенно та успокоилась.

— А нам он пришлет письмо?

— Доедут до места — напишут. Ты сама ему ответишь.

Когда хозяева и гости сидели за столом, Денис Лукич, усмехаясь и разглаживая бороду, сообщил:

— Хуторян-то, сваха, у нас больше нет.

— А куда ж они делись? — удивилась Аксюта.

— Пожары да разные беды замучили, — посмеиваясь, ответил Андрей. — Прошлый год у Павла Коробченко киргизцы всех коней угнали и как в воду канули — сколько ни искал, и следа не нашел. Дубняки и Кондрат опять погорели, только на этот раз, не в одно время, а порознь… — Он смолк, поглядывая на всех с лукавой усмешкой.

— Ну, и где они теперь? — поторопила его Аксюта.

— Коробченки в обчество вернулись. Часть свою в мельнице Демьяну продали да четырех лошадей купили. Боле двух батраков уже не держат, — сказал Денис Лукич.

— А Дубняки и Юрченко совсем уехали из села. Где-то на новом месте хутора получили. И не пишут никому, — подхватил Андрей. — Демьян теперь один хозяин мельницы. По полфунту с пуда мелет. «Дешевле, мужики, нельзя — убыток будет. Прогорю, а други опять будут шкуру с вас драть», — сказал на сходе. Обвеса да обмера народ тоже не замечает.

— У нас теперь новы богачи распыхались — Нехотины да Герасимовы. Егор — помнишь, Аксюта, тебя сватал? — к Демьяну в компаньоны на мельницу просился, да тот отказал, — сказала Татьяна.

— Демьян живет богато, а народ на него не обижается. Яшка отходил, в твоей, Аксютка, избе живет, как хозяин лошадь и корову дал, да изба за так пошла. Первую весну вспахали ему, а уж свадьбу какую сделали! — вставила Аграфена Митревна.

Григорий внимательно слушал, не вступая в разговор. «Пожалуй, этот добрый богач, сам того не желая, может препятствием в революционной работе стать», — размышлял он. Аксюта задумчиво мяла в руках кусочек хлеба, слушая рассказ. Ей тоже не очень нравились похвалы Демьяну Мурашеву, хотя и получалось так, что слово, данное отцу, он выполнял.

…На следующий день родионовские подпольщики собрались вечером в избе у Дедовых. Надежда еще засветло ушла к Матрене Фоминой, забрав с собой младших ребят, а старшие убежали на посиделки, — мешать было некому.

Аксюта пришла вместе с Андреем и Григорием. Назойливых соглядатаев сейчас в селе не было, очень сторожиться не приходилось.

К изумлению Аксюты, среди мужиков сидели Акулина Лаптева и Лизавета Кошкина, хотя самого Парамона не было. Андрей заметил ее недоуменный взгляд.

— Ты, Аксютушка, не удивляйся. Акуля да Лизавета — наши лучшие помощницы. Они с бабами толковать умеют и мужикам половчей нас листовочку подсунут. Ну, а насчет тайности — будь спокойна: наши товарищи не подведут, — сказал он значительно.