Жизнь начинается снова. Рекламное бюро господина Кочека (сборник)

— Значит, сделаем так: для отвода глаз поедешь с нами, и как только доберемся до перевала, махнешь в горы, к нашим. Они там хорошо устроились, и связь с городом у них не плохая, в случае чего спуститесь и поможете народу.

— Как скажешь, так и сделаю, — почтительно согласился Апет. — Мне, конечно, не хотелось бы расставаться с тобой, но раз ты так хочешь…

— Не хочу, а так нужно, — поправил Гугас и, подумав, добавил: — Видать, наши правители опять готовят резню. Нужно же новым правителям Талату, Энверу и Джемалу как-то отвлечь внимание народа от поражения на русском фронте и все свалить на армян. Ты передай нашим еще раз, чтобы они ни в коем случае не дали себя спровоцировать. Смотрите раньше времени в драку не лезьте. В нашем положении главное — выиграть время. Русские не за горами, они вот-вот явятся в наши края. Я скоро вернусь и постараюсь доставить оружие. Если турки начнут раньше времени, тогда мы будем сопротивляться до последнего. Другого выхода нет. Ты понял меня?

— Конечно. Я все передам, — ответил Апет.

На следующий день, когда горы были еще окутаны густым утренним туманом, караван вышел из города.

Глава седьмая

Борьба продолжается

Однажды утром, по обыкновению собравшись в школе, ученики с удивлением узнали, что занятий не будет. Дети уныло толклись по коридорам. Потом их собрали в зал. Директор поднялся на сцену, за ним угрюмо следовали остальные учителя, в большинстве своем старики; только один из них был сравнительно молодой — учитель истории: он был освобожден от мобилизации из-за близорукости. Когда все вошли в зал, в дверях появился офицер.

— Дорогие дети! — начал директор. — Я принужден сообщить вам печальную новость: местным властям понадобилось помещение нашей школы для военных нужд. С сегодняшнего дня школа закрывается на неопределенное время. Жаль, очень жаль, но что поделаешь! Прошу вас, дорогие мои, учебу не бросать, а если будет возможность, собирайтесь группами и учитесь. Мы, ваши учителя, постараемся во всем помочь вам. Будем надеяться, что на будущий год мы снова соберемся с вами в этих стенах. А сейчас прощайте! Желаю вам успехов!

Кто-то в зале затянул песню, которая начиналась словами: «Больше не в силах мы терпеть тиранию…», ребята дружно подхватили. Растерявшийся офицер вскочил на сцену и закричал:

— Отставить!

В ответ на его выкрик ребята запели еще громче. Учителя, сидевшие на сцене, вначале тихо, потом во весь голос запели вместе со всеми. Песню подхватил даже охваченный общим подъемом школьный сторож — хромой Нерсес.

Офицер, размахивая руками, чего-то требовал от директора, но тот только пожал плечами и отошел в сторону. Офицер поспешно вышел из зала.

Песня кончилась. Ребята стояли молча, терпеливо ожидая, что будет дальше.

— А сейчас разойдитесь по домам, — предложил директор. — Скоро нагрянет отряд жандармов, и могут быть неприятности.

— Не уйдем! — раздался звонкий голос Качаза.

— Благоразумие прежде всего! Надеюсь, вы не захотите огорчить меня на прощание и навлечь на всех беду.

Ребята стали расходиться. На улице Мурад предложил своим товарищам спрятаться за стеной кладбища, находившегося против школы, и посмотреть, что будет дальше.

Мурад, Качаз и Мушег проворно перелезли через каменную ограду кладбища и легли за стеной.

— Как ни говорите, а жаль, что закрыли школу, — зашептал Мушег, словно его кто-то мог подслушать. — В нашем классе были очень интересные уроки, особенно по истории.

— А я не жалею, пусть хоть совсем закроют, — сказал Качаз. — Завтра подамся в горы к отцу.

— Не побоишься? — спросил Мушег.

— Ну… бояться! Я уже три раза был у них. Белье носил.

Послышался стук подкованных сапог и звон шашек, стучавших о камни мостовой. Ребята высунули головы из-за полуразрушенной стены.

Группа жандармов во главе с офицером вошла в школу. На время все стихло. Потом из открытого окна директорского кабинета послышались громкий разговор, крики, брань. Что-то с грохотом упало. Зазвенело стекло. Опять тишина.

— Смотри! Ведут! — прошептал Мушег.

В дверях показалась высокая фигура учителя истории. Он шел без фуражки, в разорванном пиджаке, по лицу его бежала струйка крови, один глаз распух и совсем закрылся. За учителем следовали два жандарма.

— Шагай вперед! — скомандовал один из них.

Учитель не успел сделать и десяти шагов, как за его спиной раздался выстрел. Жандарм промахнулся, учитель, сообразив, в чем дело, побежал к кладбищу и стал карабкаться по стене, но не успел перебраться через нее. Раздался второй выстрел. Учитель упал и как-то странно, во весь рост, вытянулся на земле.

Мушег, испугавшись, потерял сознание, Качаз нагнулся над ним с дрожащими губами и принялся трясти его.

— Что с тобой, Мушег! Ну, открой глаза!.. Все прошло, слышишь? Очнись!

Мушег медленно открыл глаза. Губы его посинели. Он был бледен как мертвец. Он попытался улыбнуться, но вместо улыбки получилась мучительная гримаса.

— Я… ничего, — прошептал он.

Мурад, тоже бледный, сжав кулаки, сидел неподвижно. Глаза его горели гневом.

— Вот и убили его! — сказал он, ни к кому не обращаясь.

— Ведут еще.

Жандармы вывели из школы директора и двух учителей. Они шли, не отходя ни на шаг от жандармов.

На улице стало людно, на выстрел прибежали женщины, дети. Собравшиеся издали смотрели на труп учителя, не смея подойти к нему. Ребята спустились на улицу. Мушег еле держался на ногах. Проходя мимо трупа, Мурад с опаской взглянул на учителя. Он лежал вниз лицом. Вытекшая из раны кровь, смешавшись с дорожной пылью, превратилась в липкую грязь. Мухи облепили ее. Мурад почувствовал тошноту и, не попрощавшись с ребятами, побежал домой.

— Слава богу! Наконец-то пришел! — встретила его у калитки мать. — Все ребята давно вернулись, а тебя все нет и нет!

Увидев мертвенно-бледное лицо сына, Перуза заволновалась:

— Что с тобой? На тебе лица нет!

— Учителя нашего жандармы убили! — Мурад чуть не заплакал.

— А ты откуда знаешь?

— Сам видел, мы с ребятами забрались на кладбище и все видели. Он еще лежит там, под оградой. Как страшно было, мама!

— Всюду ты лезешь, все тебе нужно видеть! — рассердилась Перуза. — Смотри, накличешь на себя беду, у нас и так много горя.

Мурад вошел в дом.

У Аместуи была Астхиг; сидя на подушках у окна, выходящего в палисадник, они о чём-то оживленно говорили. Увидев Мурада, Астхиг сказала:

— Вот сейчас Мурад скажет. Правда, Мурад, что школу закрыли?

— Да, и учителя истории убили, а директора с остальными учителями арестовали.

— Кто убил? — побледнев, спросила Астхиг.

— Жандармы, кому же еще! Вывели из школы и выстрелили в спину. Мы с ребятами все видели.

— Ой, как страшно! — воскликнула Аместуи.

— За что же его убили? — продолжала расспрашивать Астхиг.

— Ни за что, просто захотелось убить, взяли да и убили. — Мурад рассказал подробности.

— А вам не страшно было?

— Вначале ничего, но когда его убили, мы очень испугались.

— Когда дедушка умер, я две ночи заснуть не могла: как закрою глаза, так сразу он передо мною… Что-то говорит, куда-то зовет. Очень страшно было, измучилась я тогда, — вспомнила Аместуи.

— Я тоже боюсь мертвецов: говорят, они встают из могил и бродят по кладбищу, — сказала Астхиг.

— Но это по ночам, днем там никого нет, — убежденно заявил Мурад.

Пришла мать Апета Заназан. Она хотела видеть Такуи, но, узнав подробности убийства учителя, заторопилась:

— Я, пожалуй, пойду. Такуи, наверное, не скоро вернется.

— Оставайтесь у нас обедать, тетя Заназан, — предложила Аместуи, — бабушка вот-вот должна прийти.

— Нет, не могу: куры во дворе без призора, в недобрый час налетит коршун и унесет.

Астхиг тоже поднялась.

— Я тоже пойду с вами, тетя Заназан, — сказала она.

Пока Астхиг прощалась с Аместуи, Заназан шепнула Мураду: