Южный Урал, № 10

— Как же это так получается, а? — сурово спросил тот.

— Что такое, Алексей Васильевич? — Маня изумленно вскинула брови.

— Вы отлично знаете, о чем я говорю! — нетерпеливо поморщился Гончаров.

— Не понимаю, Алексей Васильевич! Честное слово, в толк не возьму, о чем это вы…

— Ну, так я вам поясню! — Гончаров четко и раздельно произнес. — Мы с вами прошлый раз договаривались, что вы измените поведение на производстве. Вы продолжаете безобразничать, чем это объяснить?

— Что вы, Алексей Васильевич! Да разве я позволю начальства ослушаться? Словечко плохого я ей не сказала, хоть у самой спросите. Не соврет, так правду скажет…

Она продолжала разглагольствовать, с усмешкой посматривая на всех, кто был в кабинете. Трусить было нечего: она и, в самом деле, не грубила больше Степанюк и все, что полагалось ей выполнять, как станочнице, — выполняла…

— Терпеть не могу болтовни. Ну, а это что? — Он потряс рапортичкой. — Не твоих рук дело? Полтораста валов на твоей операции!

Маня облизнула пересохшие губы.

— Разобраться надо, Алексей Васильевич… Опять же причина какая… Ежели, к примеру, станок мой разладился, а наладчица губы надула и не желает ко мне подойти, потому как она на меня обозленная…

— Неправда! — громко отозвалась Рая. Школьников успокаивающе поднял руку.

Маня блеснула глазами в сторону Степанюк:

— Помолчи-ка ты там! Привыкла за чужие спины грехи укрывать. Уж я тебя сегодня раскрою, будь спокойна!

— Как же так? — вмешался молчаливый до сих пор Антонов. — Почему у тебя раньше брака не было? Ведь могла же ты хорошо работать…

— А потому и не было, что дура была. За наладчиков работала, разным карьеристам славу добывала…

— А теперь? — спросил Школьников.

— А теперь — шабаш, ученая стала. Не буду налаживать станок, хоть провались он совсем. Не мое дело.

— Следить за станком — твое дело! — сказал Гончаров.

— А механик зачем? А мастер? А наладчик? Слава богу, есть кому последить, вон их сколько.

— Твое, оказывается, дело — включать-выключать?

— Вот именно!

— Та-ак! — протяжно, со вздохом произнес Гончаров. — Да, с такой не наработаешь. Придется убирать.

Он вопросительно посмотрел на Школьникова и Антонова: согласны ли они?

— Мне не страшен серый волк, пожалуйста! — заговорила Маня. — Не маленькая, сама понимаю: не ко двору пришлась. Райка у вас дочка разлюбезная, а я — падчерица, где уж мне у вас ужиться. Увольняйте, я заявление написала. Вот!

Она подала бумагу. Прочитав, Гончаров передал ее Школьникову и Антонову.

— «По семейным обстоятельствам…» Хм! А правильно это будет? — задумчиво сказал Школьников.

— Мягко, мягко, я тоже думаю. Уволить и указать действительную причину.

Услышав это, дрогнули обе: и Маня, и Рая. «Доигралась Манька!» — мелькнуло в голове у Раи, и она тотчас подняла руку, как школьница, просящая слово. Никто на нее не смотрел, и она громко крикнула:

— Не надо так! Не надо!

Маня выпрямилась, шея у нее вытянулась. Переводя глаза с секретаря партбюро на начальника цеха, она тупо спросила:

— Как?

— Вот так. Уволим за дезорганизацию производства, за недостойное советской работницы поведение…

Она отлично знала, что в цехе нехватает рабочих, и рассчитывала, что ее будут уговаривать не уходить из цеха, будут мирить со Степанюк.

— Вот уволим, тогда будет время все припомнить и разобраться, — жестко сказал Гончаров и обратился к Школьникову и Антонову: — Что же, так и напишем на заявлении? Не возражаете?

— Жестковато будет, Алексей Васильевич, — проговорил Антонов. — Может, переместим на другой участок?

Школьников молчал и смотрел на Маню внимательным, испытующим взглядом, словно выжидал, как дальше поведет себя станочница.

Неожиданно Маня шагнула к столу, выхватила из рук Гончарова свое заявление и спрятала его за спину. На нее растерянном, ошеломленном лице отразилась хитрость.

— Ну нет, так я вам не дамся… Ишь, чего захотели — за дезорганизацию! За то, что Райку карьеристкой обозвала? Подумайте, какая недотрога… Ишь ты!

Так бормотала она, пятясь к двери, держа заявление за спиной. Добравшись до выхода, она остановилась, не решаясь выбежать из кабинета и в то же время явно боясь оставаться здесь.

Гончаров засмеялся:

— Уж будто бы и без заявления не сумеем тебя уволить!

— Имейте в виду — я вам так просто не дамся, похлопочете вокруг меня, — пробормотала она, скрываясь за дверью.

Гончаров взглянул на часы и заторопился:

— Так как же решим, товарищи?

— Я думаю, она основательно прочувствовала свою вину, — сказал Школьников.

— Все равно на линию валов я ее работать не пущу, — возразил Гончаров.

— Это невозможно, — подтвердил Школьников.

Антонов счел момент удобным, чтобы высказать свое мнение:

— Я же говорю, как надо сделать: перевести на другой участок. И Степанюк будет от нее избавлена, и мы увидим, что из нее получится.

— Только не увольняйте ее за дезорганизацию. Не надо! — волнуясь, сказала Рая.

— А что?

— Не злодейка же она какая-нибудь. Поймет и исправится, — вздохнув, Рая добавила: — Жалко мне ее стало, товарищи…

— Э-э, нет! — живо повернулся к ней Школьников. — Вот уж жалость здесь совсем не у места. Мы должны здраво все взвесить и наказать сурово, справедливо. А жалость что? Ею можно человека так испортить, что потом вовек не исправишь. Тебя же, жалельщицу, будет проклинать…

Было решено объявить Мане выговор и перевести на другой участок.

Когда Рая вышла из кабинета, секретарь подала ей телефонную трубку:

— Вас. Из Дворца культуры.

У телефона был Сагалов.

— Что же вы, девушка, не бываете на репетициях?

— Владимир Аркадьевич, обстоятельства сложились…

— Надо быть выше обстоятельств, — назидательно сказал Сагалов и начал рассуждать о власти человека над обстоятельствами.

Рая слушала, а у самой в глазах стоял образ Мани такой, каким она видела его в кабинете начальника цеха, — как-то по-детски напуганной, расстроенной и растерянной. Она струсила, значит сохранилось в ней живое, человеческое… Придет, успокоится и тогда можно будет с ней поговорить…

Рая ответила Сагалову:

— Сегодня обязательно приду, обстоятельства изменились…

Б. Переберин

СТАЛЕПЛАВИЛЬЩИКИ

Окончилась трудовая вахта. Металлурги, оживленно переговариваясь, собирались в тесный кружок. Здесь была вся вторая смена — сталевары, их подручные, канавщики, ремонтники, электрики.

— Что-то долго нет Василия Павловича, — раздался нетерпеливый голос.

— Сейчас придет, — послышалось в ответ. — Ушел за газетой…

— За газетой? Значит, сейчас съездовские новости узнаем…

А Василий Павлович Николаев, всегда спокойный и уравновешенный, на этот раз был необычно взволнован. С искрящимися глазами он подошел к собравшимся людям.

— Товарищ Сталин… Наш Иосиф Виссарионович выступил на съезде, — только и проговорил он, показывая всем свежий номер газеты с речью вождя.

Сталин выступил! Этих двух слов было достаточно, чтобы мгновенно смолкли все разговоры. Наступила тишина. Ее прервал Василий Павлович.

— Садитесь поближе, да потеснее… Будем читать речь товарища Сталина.

Коммунист Василий Павлович Николаев — мастер блока печей. Партийное бюро поручило ему проводить беседы со сталеварами и читать газеты с материалами съезда. Исполнительный и аккуратный, он со всей ответственностью отнесся к этому партийному поручению и старался своевременно ознакомить людей со съездовскими материалами. Так и сегодня после окончания смены Василий Павлович забежал в партбюро за газетой. Здесь он узнал, что на заключительном заседании съезда выступил Иосиф Виссарионович.

…Развернув газету, агитатор стал читать.

И все собравшиеся здесь после трудовой вахты, затаив дыхание, внимали тому, что сказал вождь, вдумывались в каждое его слово, полное глубокого смысла и значения. И мысленно — по мере того как шло чтение — все слушающие агитатора представили себя вместе с великим вождем на высокой вершине, с которой видны и замечательные итоги достигнутого и еще более прекрасные перспективы будущего. И хотя до Москвы отсюда было две тысячи километров, каждый в этот момент сердцем своим был в большом Кремлевском дворце.