Ладейная кукла (сборник)

Кончился район новостроек. Въехав на булыжную улицу Слокас, машина задребезжала. Янис закрыл глаза. Он так ждал этого мига. И теперь молча переживал его. Именно так он и рисовал себе возвращение: неожиданное, щемящее, с влажными камнями улицы Слокас, без встречающих… Вот так… еще несколько мгновений с закрытыми глазами… Скоро будет Даугава… Наконец-то!.. Все осталось там, эти восемнадцать месяцев, принудительные товарищи, принудительный труд, и все…

Машина въехала на мост. Вот так… Наконец-то… все… точка!..

Янис открыл глаза.

Солнце стояло над белыми домами Кенгарагса. Если смотреть в сторону моря, — на обоих берегах Даугавы высится по небоскребу, но башни Старого города те же самые и липы по краям улицы те же.

— Так куда едем, хозяин? — молчание Яниса стало уже раздражать водителя. Лавируя среди машин, он нервно крутил ручку приемника.

Янис задумался.

— В моем положении… Когда человек возвращается оттуда… Мне кажется, цветов бы купить…

Шофер поскреб бакенбарду. — Не слыхал про такое. Но вообще-то… почему бы и нельзя, если мысль такая явилась и если деньги есть? Получится вполне… этого… — он поискал нужное слово. — Получится с этакой меланхолией. Вот именно, с меланхолией. Красиво, по-моему…

И они поехали к магазину «Сакта», где находятся цветочные ряды.

Дальше Янис пошел пешком. Возле дома Криста зашел в телефонную будку.

— Да, — послышался в трубке вечно торопливый и угрюмоватый голос брата. — Да, я слушаю…

На лестнице шаги Яниса становились все медленнее и медленнее, пока наконец он совсем не остановился — именно такой дом они строили там… именно такой! С такими же самыми площадками, с таким же резиновым покрытием ступенек, даже стены такого же цвета, и лампочки на стенах, и дверные ручки… Янис зажмурился и отчетливо увидел расположение квартир — с ванной, туалетом, кухней, двойными окнами… Справа — трехкомнатная квартира, посередине однокомнатная, слева — двухкомнатная.

Янис присел на ступеньку. Все вокруг звучало, гудело, пахло. Здесь были другие шумы, другие шаги, другие запахи. Может быть, и здесь кто-нибудь ругается, но делает это приглушенно. Может быть, за какой-то дверью и здесь грозят, обещают, врут, ждут? Все, вроде, как там и все же иначе… Здесь люди живут. Уже живут или опять живут, а там — только работают. Строят, монтируют, приколачивают, сваривают, красят и ждут. Понятное дело, ожидая и работая, многие бьют унитазы и пьют. Другие в комнатах, где еще полы не настелены, балуются с бабами, такими же, как они. Не все, понятно…

Открылась дверь. Далеко выставив впереди себя мусорное ведро, мимо прошла женщина. Где-то заплакал ребенок, где-то залаяла собака, на пятом этаже Забер пел «Закрой глаза и улыбнись…».

Янис закрыл глаза. Нет, не все осталось там — по ту сторону Даугавы, как он надеялся. Что-то от той жизни слишком глубоко засело в сознании. Радость возвращения начала расползаться и таять, как снежная баба под дождем. Глупой и ребяческой выглядела теперь затея — вернуться домой именно в этой постылой робе. Кого ты этим проймешь… Для миллионной Риги один хрен — так Янис Церп одет или этак…

Женщина с пустым ведром поднялась по лестнице. Яркий халат, красивые ноги — и она наверняка об этом знает.

Янис отломал от букета сирени, лежавшего на коленях, первую подвернувшуюся ветку и протянул ей.

— Прошу принять!

Безразличие в глазах женщины исчезло, и она укрыла синее пластмассовое ведерко за спину.

— Прошу! — Янис все держал кончиками пальцев лиловую кисть, и теперь уже ему было не безразлично — возьмет она сирень или не возьмет. Женщина протянула руку.

— Спасибо, — сказала она и улыбнулась. — В такое раннее утро… Спасибо.

Глядя в улыбающееся лицо, Янис почему-то подумал, что эта женщина, должно быть, очень одинока, если радуется на лестнице какой-то сиреневой веточке. И он сказал ей об этом.

— Одинока? — переспросила женщина, и от улыбки ее не осталось и следа. Постукивая синим ведром, она юркнула мимо Яниса и побежала по лестнице наверх. У двери остановилась и наверное взглянула на подстриженный затылок мужчины. Потом щелкнул замок.

«Дурак!» — произнес про себя Янис и встал.

Дверь открыла Паула: — Янис! — От неожиданности она сжала пальцы в кулак и приткнула его к подбородку. Так она всегда делала, когда была растеряна. — Кошмар! Как ты выглядишь, дорогой деверь!..

От сирени она просто обалдела.

— С ума ты сошел, Янис! Из тюрьмы с цветами! — Большие синие глаза Паулы увлажнились. — Заходи, Отелло! — Она со смехом взяла Яниса за ухо и потащила по узкому коридорчику. Пахнуло лавандой, мастикой для пола, кофе… И рука Паулы пахнет — сиренью…

Крист сидел у стола со спиннингом в руках. Что-то распутывал и перематывал, и только когда все было в порядке, Крист встал, как крестьянин на старых картинках, с кнутом в руке.

— Н-да… укатали тебя!..

Может быть, в другой семье нашлось бы еще какое-нибудь словцо в этот миг — как-никак брат вернулся после долгой разлуки, а тут… Такие уж они есть, эти Церпы — это каждый вам скажет, кто их знает. Так и стояли они посреди комнаты — Янис, Крист и Паула.

Янис был не из тех, кто приходит о чем-то просить;

У Криста чувство вежливости не было врожденным;

Паула? Паула понимала, что разговаривать должны мужчины.

А мужчины молчали.

И тогда Паула взяла Яниса за руку и повела в ванную.

— Лезь в воду. Иногда помогает.

Потом, приоткрыв дверь, положила на табурет белье, Кристову пижаму и бросила к ногам новые шлепанцы.

— Ты уж не жди, что я тебя и раздевать буду, — рассмеялась она, видя, что Янис все еще сидит на краю ванны и смотрит в пол. — Или только этого и ждешь? — И ее белые зубы сверкнули… Она ведь всегда немного шальная, эта Паула.

Ни рубашка, ни пижама Янису не были впору. И шлепанцы налезали только до половины ступни, так что за завтраком он сидел хмурый и неразговорчивый. Гренки с сыром были вкусные и маленькие. Кофе ароматный. Где-то в книжном шкафу звучала музыка. Янис жевал гренки, не считая; взял, сунул в рот, взял следующий. Паула радовалась и гордилась собой. Крист все готовился что-то сказать — уже долгое время смотрел он в пустую тарелку.

— Я все время думаю, — Крист взялся за кофейную чашку, — придется тебе какое-то время пожить у нас. Пока все с Ильзой уладится…

— Что — уладится? — свел брови Янис.

— Я хочу сказать, с вашим домом, с садом… С разводом. Когда-то же надо все уладить, а пока…

— Ты знаешь, Крист, — взглянул на него с улыбкой Янис, — бери свой спиннинг и Паулу и поезжайте! Ты же собирался…

Паула захлопала в ладоши и засмеялась.

— Да, да, Янис, мы действительно собирались сегодня на лоно природы, но сейчас мы что-нибудь придумаем, да, Крист?

— Верно, Крист. Я останусь здесь, подумаю о том о сем, а вы поезжайте.

Крист вздохнул. Встал из-за стола, походил по комнате. Брюки торчат по щиколотку. Тут даже Паула бессильна — со студенческих времен штаны у Криста почему-то всегда по щиколотку.

— Чтобы мы не поругались с первой же минуты, у меня предложение, — и Крист выключил музыку в книжном шкафу. — Сейчас в гостях ты, а не наоборот, так что здесь, — и он почему-то коснулся указательным пальцем своих ручных часов, — здесь ты не будешь решать, что делать мне, а что Пауле. Вот так. А теперь ты, может быть, все-таки расскажешь что-нибудь о себе.

Янис устроился на стуле поудобнее и засунул ноги под стол.

— Там было изумительно, — сказал он. — Морской воздух, широкая панорама стройки, в общежитии ванна, в соседнем доме женщины…

— Ладно, ладно… А что вы там делали?

— Работали, братец. Строили. Пяти- и девятиэтажные дома. Примерно все то, что спроектировано в твоей или еще в чьей-то конторе. Мое преимущество в том, что я был куда ближе к жизни — мы строили.

Все, что Янис рассказывал, соответствовало истине. Только ни словом не обмолвился он о чувстве, вызванном принудительностью, но это нельзя выразить — что такое принудительные работы, это надо на своей шкуре испытать, надо этот срок, как заключенные говорят, «отбыть», а не проработать, хотя работают все.