Буря

— Давид Григорьевич, можно, я вас поцелую? Такая минута!..

А Шурочка, как маленькая, хлопала в ладоши и повторяла:

— Двадцать четыре генерала — две дюжины!..

Из соседних квартир доносились радостные возгласы. Кто-то зааплодировал. Наташа Ковалева выбежала на улицу и вернулась сияющая:

— Народу сколько! Все друг друга поздравляют… Целуются…

И Мария Михайловна подумала — как на пасху…

Рано утром она уже сидела за машинкой, строчила. Забежала Наташа Ковалева:

— Мария Михайловна, хоть бы ради такого дня отдохнули…

Мария Михайловна покачала головой:

— Разве они там отдыхают? Митенька, верно, дальше пошел… Потом отдохну, когда все кончится…

— Теперь скоро кончится.

— Скоро только сказка сказывается. А им еще далеко итти — до Берлина (Мария Михайловна, говоря «Берлин», упорно делала ударение на первом слоге, а когда ее сын как-то поправил, ответила: «Так у меня выходит»).

Она написала сыну:

26

За два года Поль много перевидал, побывал и в Лиможе, и в Бриве, и в Тулузе. Прежде он работал в группе «Жорес»; оружия у них не было, печатали листовки, подожгли склад с мукой. Их выдала жена одного из членов группы: обезумела от ревности. Полю удалось скрыться.

Он попал в группу «Габриель Пери»; отвинчивал гайки, закладывал мины, лежа в узкой канаве, подстерегал эшелоны; смеясь, он говорил: «Кончится война, стану железнодорожником». Теперь ему поручили организовать новую группу. Поль ждал товарища из центра — нужно дать отчет и получить инструкции.

Лежан не узнал бы сына — накануне войны Поль был застенчивым и от этого грубоватым подростком, говорил то визгливо, то басом, увлекался всем сразу — велосипедными гонками, Испанией, стихами, рассуждал о происках империалистов и не мог расстаться с детскими страстями — собирал почтовые марки, тратил деньги на перочинные ножики, мечтал о жизни в палатке; краснел, когда видел хорошенькую девушку, но уверял товарищей, что «увлечься женщиной может только идиот». И отец и Жозет считали его ребенком. Катастрофа застала Поля в последнем класса коллежа. Он попал на ферму, ходил за коровами. Потом один товарищ устроил его в Лиможе; днем он помогал жене аптекаря отпускать лекарства, ночью разносил листовки.

Он быстро сформировался, определились вкусы, черты характера. В нем не было строгости отца — Лежан и в юности поражал своим упорством. Поль был мягок, отличался чувствительностью, которую скрывал под иронией. Его прозвали «поэтом», хотя он никогда не писал стихов, иногда только декламировал. Он мог даже в те страшные минуты, когда убегал от полицейских, залюбоваться деревом на бледно-зеленом небе или сонной речкой с кувшинками; повторял стихи, потому что не умел выразить свои чувства. Он тщательно скрывал от товарищей, что влюблен в некую Жаннет, которая предпочитает всем поэтам и партизанам хорошего танцора. Когда он очень тосковал по Жаннет, он начинал бубнить:

— Что за ерунда? — спрашивал Граммон.

— Стихи Арагона. Коммунист, и пишет стихи, ничего нет удивительного.

— Предпочитаю романы, — отвечал Граммон.

— Теперь время такое… Романы — это хорошо, когда мягкая мебель и спокойные вечера. А стихи вяжутся с бомбами…

— Почему же ты сам не пишешь?

— Вероятно потому, что бомбы не вяжутся со стихами. Занят, как ты, немецкими эшелонами.

Товарищ из центра, Калло, рабочий-металлист, лет пятидесяти, недоверчиво оглядел Поля.

— Справляешься? Что-то ты молод для такой роли… Сколько тебе лет?

— Справляюсь, хоть и моложе Петэна, — ответил с улыбкой Поль. (Сказать, что ему месяц назад исполнилось двадцать, он счел излишним.)

Он подробно рассказал, что они сделали с ноября: возле Бютт спустили с откоса эшелон; два локомотива выведены из строя; подожгли склад с военной обувью; похитили хлебные карточки для всей подпольной организации; убили двух немецких офицеров и одного полицейского; казнили предателя Дюмэ.

— Что же, для начала неплохо. Слушай, немцы говорят, что террористические акты — это дело «озлобленных одиночек». Нужно впредь придавать операциям более массивный характер. Что у тебя намечено?

— Кафе «Рояль», там собираются немецкие офицеры.

— Неплохо. Но ты не забывай про транспорт. Сейчас это очень важно.

Калло обрисовал положение. Декрет о трудовой мобилизации, который опубликован на прошлой неделе, увеличит число партизан. Через месяц-другой можно будет создать маки. Пока в горах имеются небольшие группы, но к весне развернем…

— Как твоя группа называется? «Марсельеза»?

— Нет, «Марсельеза» — это где Дюфи, мы с ними вместе провели операцию, когда похитили карточки.

— А твоя?

— «Сталинград».

— Название обязывающее…

Вспомнив в поезде о разговоре с Полем, Калло подумал: хороший мальчик. Вся жизнь Калло была посвящена партийной работе. Он не знал теперь, где его семья, и старался об этом не думать. Поль напомнил ему сына: моему восемнадцать… Может быть, тоже воюет?.. Те говорят «ждать»… А как ждать? Отдавать таких немцам?.. Здесь, если хочешь все сохранить, обязательно потеряешь. Русские не пожалели Сталинграда и выиграли битву, можно сказать, выиграли войну… А мальчик хороший…

Поль восторженно рассказывал Граммону:

— «Рояль» одобрил. Не запускать транспорта… Через месяц-другой — маки…

Маки — это слово ему казалось чудесным: оно как будто пахло вереском, шиповником, югом. До войны в корсиканском маки, среди частого колючего кустарника, прятались последние разбойники. Настоящие бандиты сидели в спокойных кабинетах, и о маки никто не думал. А теперь это слово воскресло. Маки здесь, в сердце Франции…

— Маки притянет десятки тысяч, увидишь. Никто не хочет ехать в Германию. А в городах прятаться трудно. И потом — это настоящая война. Маки…

Граммон рассмеялся:

— Ты думаешь, все такие романтики? Маки — это грязь, дождь, снег…

— Ты забыл — это мозоли на ногах и вши..

— Это зима в лесу…

— И это победа летом…

Кафе «Рояль» помещалось на главной торговой улице; с утра до вечера здесь была толчея. В пять часов дня кафе было переполнено немецкими офицерами. Французы туда не ходили. План операции разрабатывали Поль, Граммон и Биби, которого Поль, шутя, называл «начальником штаба» — Биби в сороковом был на фронте. Они долго спорили, кто бросит в кафе ручные гранаты. Поль настаивал, это должен сделать он («я аккуратно сделаю»). Однако приняли план Биби. Он был превосходным велосипедистом; решили, что он бросит гранату в застекленную веранду, проехав мимо на велосипеде. Воспользовавшись паникой, Граммон и Жозеф, в свою очередь, бросят по гранате. Поль и семь других членов группы будут прикрывать отход, стреляя в немцев, если они попробуют преследовать товарищей. Командовать будет Поль, он всех расставит, даст сигнал Биби — подымет газету. Граммон и Жозеф будут ждать в маленьком кафе напротив кафе «Рояль». Поль займет место на углу улицы, где остановка трамвая. Луиза будет связной.

Биби промчался мимо кафе. Поль стоял на углу, читал газету (Жозеф и Граммон замешкались). Проехав два километра, Биби повернул назад, объехал кругом и десять минут спустя снова показался перед «Рояль». Поль поднял газету. Биби бросил гранату и понесся дальше; казалось, он лежит на руле. Он слышал взрывы, выстрелы. Он ни о чем не думал, думали его ноги. Очнулся он в мастерской седельщика, там он должен был остаться до утра. Он не мог закрыть глаза: что с Граммоном и Жозефом? Кто стрелял? Все ли ушли? Седельщик лежал у себя больной, не знал о случившемся. А Луиза должна была притти только утром. Увидев ее, он закричал: