Романтики и реалисты

о правильной мысли не придерешься. Но он не знал, что в Корову вселился бес. И был потрясен циничным заявлением, что еще ни одного ребенка от переговоров по телефону не родилось. «А как он сам? Имеет жену или пользуется скоросшивателем?» Олегу пришлось его потом успокаивать, объяснять, что никто его не хотел обидеть, просто Катя в самом деле на грани оцепенения, и ей надо сменить обстановку.

Инспектор вздохнул и сказал, что он, конечно, это понимает, его дочери тоже двадцать семь, и она тоже без мужа, злая стала, сыпь по ней пошла. Но где его возьмешь, подходящего человека, если дочь – архитектор с высшим образованием, училась в Москве и ей тут все не пара. А куда ее отпустишь? Она к самостоятельной жизни не приучена, ей мать – сказать стыдно – до сих пор голову моет.

– А в Москве кто ей голову мыл? – спросил Олег.

– Так вот же! – ответил инспектор, и Олегу пришлось самому додумываться, то ли в Москве голова совсем не мылась, то ли мать туда ездила. Но Катю он устроил и даже нашел ей угол у одной веселой бабки, которая варила самогон «на экспорт», то есть в Ленинград, для одного очень народного артиста, который от магазинной водки болел и впадал в меланхолию, а «экспортный» бабкин самогон пил без закуски и чувствовал себя молодым и сильным. Бабку не трогали ввиду деликатности ее миссии, тем более что она делала строго определенное количество – пять литров в месяц – и посторонним людям ни капли не продавала. Катю она приняла радостно, ей почему-то особенно понравилось, что та телефонистка.

К прокурору Корова пошла одна, а Олег пошел в райком партии. Разговор у него получился короткий и спокойный, но Корову ему пришлось ждать почти час. Она вышла красная. Олег спросил, жив ли прокурор. Корова фыркнула.

– Во всяком случае, он теперь знает, где коренится зло, – гордо сказала она. – Оно коренится во мне.

– Так и сказал?

– А как же! Он же честный, как эта водонапорная башня. И, конечно, говорит все, что думает…

– Будет писать в Москву?

– Нет, – ответила Корова. – Нет! Я ему отрезала руки.

Такая она и ходила, воинственная и энергичная, и потряхивала волосами. На прощание зашли к Кате, та растерялась, обрадовалась и сказала, что уже встретила здесь актрису кукольного театра, которая когда-то к ним приезжала. Очень культурная женщина, сообщила Катя. Что здесь навалом лежит польский женьшеневый крем, а даже в областном центре его днем с огнем не сыщешь… Потом она увела Корову в сторону и прошептала ей, что актриса сказала, будто перед кремом лицо хорошо смазать мочой, тогда никаких пятен и морщин никогда не будет, до самой смерти. Корова постучала коротким пальцем по Катиному лбу и ничего не ответила. Та растерялась и покраснела. Ей было стыдно, и она не знала, что ей теперь делать. Вспомнила морщинистое лицо кукольной актрисы и чуть не заплакала.

Чай пили молча, и только Корова улыбалась чему-то своему, хитро и насмешливо.

Они не разбились. Они сели. Только совсем в другом городе. Аэропорт тускло светился сквозь пургу, и