Первые шаги

Когда на третью неделю основные покупатели разъехались по селам, откочевали в степи, развозя вести про щедрого купца Никитина, Терентий Егорович сразу ушел с ярмарки.

— По любой цене надо продавать! Лучше убыток, чем совсем разориться, — говорил Павел компаньонам.

Антон Афанасьевич молчал. «Оборотных капиталов не осталось, а в городских магазинах кто такую заваль возьмет?»

Началась распродажа уже только за деньги, по бросовым ценам. Двадцать, где и сорок процентов убытку несли. Когда все было кончено и подсчитали результат, общий убыток составил около полмиллиона.

— Что сделаешь, брат, — говорил Павел Акиму, — в торговле раз на раз не приходится, не знаешь, где найдешь, где потеряешь. В селе спокойнее. Сам видишь, на нас с папашей сколько падает. Твоих всего сто пятьдесят тысяч пропало.

— Да ведь это весь капитал! — вскипел Аким. — Правду папанька говорил, что ты разуешь, разденешь и по миру пустишь — не пожалеешь…

Павел пожал плечами. «Не в себе человек, говорит что попало».

— Выхожу я из вашей компании. С тобой по миру пойдешь, — заявил Аким.

Младший Мурашев поспешил оформить его желание. «Коли и наворовал что в Петропавловске, так гроши, на что теперь мне он нужен! Пусть вон деревянный ларек откроет на базаре. Пожалуй, теперь Наталья не будет вперед моей жены лезть, да купчихи стоящие и принимать не будут», — думал Павел.

Разговаривая об убытке с тестем, он занял другую позицию:

— По-божески делить надо убыток, папаша, по капиталу. У меня да брата без Зининого приданого — не будете же вы приданое обратно брать — всего было триста тысяч, а у вас миллион. На нас падает тридцать процентов, а остальное на вас. Правильно?

— Правильно! — подтвердил Антон Афанасьевич, глядя во все глаза на зятя.

— Значит, сто восемьдесят. Нате вам тридцать наличными, да Аким свои сто пятьдесят тысяч оставил, наше дело братское, а с вами я в расчете-с! Мой капитал останется в целости.

— Братское! — не выдержав, загремел Самонов. — По миру его пустил бы, кабы он дедовский капитал на внуков не положил. Братское! Сам я виноват, что дочь тебе всучил. Останется у меня еще полмиллиона, буду торговать не заносясь, — продолжал с горечью Антон Афанасьевич, — а ты бери свой капитал товарами, часть деньгами и торгуй один. У меня еще две дочери да сын, о них надо думать.

Павел прикусил язык. Не больно выгодно, но все же у него триста тысяч будет. Спорить нельзя, а то, пожалуй, Акиму сто тысяч придется возвратить, коль до суда дойдет, да и тестю за сто тысяч еще тридцать отдать. Там не посмотрят, чей капитал, Зины иль его, абы в деле был. С видом невинно обиженного человека он сказал:

— Ваша воля, папаша! Я перечить не могу.

Договор компаньонов окончательно распался, каждый начал торговать самостоятельно. Многие из купцов восхищались, как ловко Павел Мурашев обтяпал дело с братом и тестем, сухим из воды вылез, но поверить теперь его слову никто бы не согласился.

— Прощелыга! — презрительно говорил про Павла Никитин. — Родного брата по миру было послал.

И в пику Павлу предложил Акиму взять у него по оптовой цене товар, половину за наличные, а половину под закладную. Тот с благодарностью воспользовался его предложением. Магазин Акима заполнился, и Наталья не вылетела из перворазрядных купчих.

Почему-то это обстоятельство особенно раздосадовало Павла. Внешне у них с Акимом отношения остались родственными, хотя Аким, узнав про расчет младшего брата с тестем, понял, как Павел обокрал его. Сказалась деревенская привычка — из избы сору не выносить. Друг у друга они не бывали, но при людях говорили мирно.

Сойдясь как-то с братом в клубе, Павел бросил насмешливо:

— А тебя папаша во всем жалел!

— Чегой-то ты хочешь сказать? — бледнея, спросил Аким.

— А ты Наталью свою попытай, а еще лучше Демьяна. За это и мать раньше времени к богу ушла. Вот и знай, почему меня отец невзлюбил.

Выговорив все залпом, Павел захохотал, напомнив этим Акиму отца, и пошел прочь.

Вернувшись домой мрачнее тучи, Аким позвал жену в угловую и запер за собой дверь.

— Сказывай, что у тебя с отцом было, коль жива хочешь быть! — трясясь от бешенства, закричал он на Наталью.

Наталья помертвела от ужаса. Сказать — убьет. «Видно, Павел уел его», — мелькнуло в голове, и это сразу подсказало ей спасительный план.

— Да что ты, Акимушка! Ну, сердился на меня папаня, а в чем моя вина, видит бог, не знаю, — говорила она, плача.

Увидев слезы любимой жены, Аким немного опомнился.

— Не о том речь… — уж мягче сказал он.

Но Наталья захватила инициативу и не хотела ее упускать:

— Да чего ж тебе наговорили? И кто это мертвого в гробу тревожит?

— Павка сказал, что из-за тебя и маманя не своей смертью умерла, — мрачно сообщил он. — Демьяна велел поспрошать…

Наталья ахнула. Такого про свекра она не думала. А может, и правда залечила ее старуха Еремеевна?

— Спроси, спроси Демьяна! Он знает, сколько горя я приняла, ему жалилась. А неужто и маманюшка от него с Еремеевной погибла? — бормотала Наталья, содрогаясь от рыданий. — Мамушку мне жаль, коль то правда, а я перед тобой чиста. Поезжай, узнай все у Демьяна, он душу не загубит ложью, не то что ворог наш Павка. Обидно ему, что мы по миру не пошли! — причитала она, свалившись на кресло.

То, что Наталья сама посылала его к Демьяну, которому Аким верил, хотя и считал чудаком, больше всего успокоило Акима. Он поднял голову жены и заговорил ласково:

— Ну, будя! Исплакалась вся… Может, тот и впрямь брехнул со зла. Поеду сейчас и узнаю все.

Наталья встала и, все еще всхлипывая, пошла было из комнаты, но вдруг круто повернулась к мужу.

— Скажи Демьяну, что Павка здесь Аксюту Кирюхину чуть в мот не загнал. Кабы Никитиха не вступилась, куда б ей и деваться было, бедной… Ему ведь Никитин пригрозил: коль тронет кто Оксю — работает она у них, — так он его в порошок сотрет. Племянница Миновны мне сказывала, от тетки она узнала.

И Наталья рассказала мужу, как очернил Павел Аксюту и купчихи перестали ей вышивку давать… «Демьян за Палыча с дочерью стоит, огневается на Павла», — думала она.

— Расскажи Демушке, правда все истинная, иконой в том поклянусь, детьми нашими, душой своей, — задыхаясь, шептала Наталья, близкая к обмороку. — Пусть не верит варнаку, хоть и брат он вам. Расскажи вперед, а потом спроси, Демьян душу не загубит…

С последними словами она упала на ковер. Аким поднял ее.

— Натальюшка, очнись, милая!

Он испугался: «А вдруг умерла от разрыва сердца».

Наталья выскользнула из его рук и, сказав: «Соберу сейчас, поезжай, Акимушка!» — выбежала. Аким до ее возвращения стоял не двигаясь, тупо глядя на ковер.

«В кого такой выродок? Ой, узнаю у Демьяна все, тогда, Павка, забуду, что одна нас мать родила», — думал он.

— Все готово, поезжай со Христом, — сказала, войдя, Наталья.

Машинально дойдя до повозки, Аким сел, сгорбясь и опустив низко голову.

В Родионовку он приехал поздней ночью. Варя заторопилась собирать на стол, но Аким попросил:

— Пойдем, Дема! Говорить с тобой хочу…

Демьян повел его в комнату отца с матерью — там никто не жил.

— Скажи мне, Дема… — начал Аким, остановился и провел рукой по лбу. — Подожди! — вспомнил он. — Наталья молила рассказать тебе, душой, детьми клялась, что правда… — И пересказал все слышанное от жены об Аксюте и Павле.

— Правду Наталья говорила, — подтвердил побледневший Демьян. — Здесь он Кондрата подзудил против Окси, за то травили ее. Теперь и там принялся…

— Заступа ей нашлась, я ничего до этого не знал, все ездил… — И Аким рассказал историю борьбы с Никитиным и как Павел его и тестя ограбил.

— Ну и дела! — ужаснулся Демьян.

— Теперь вот что скажи, брат… правда ль, что отец маманю сжил со свету из-за Натальи? Павел мне сказал сегодня, — задал наконец главный вопрос Аким и впился глазами в лицо брата. Казалось, вся жизнь его перелилась в расширенные, горевшие безумием зрачки.