Собрание сочинений. Т. 3. Буря

Почти сотня рабочих вышла на середину цеха. Все члены партии, комсомольцы и активисты. Все, у кого не дрогнуло сердце при первом шквале бури. Все молодые и сильные, все, кто был на военной службе или участвовал в первой мировой войне. Седые головы — и те воспламенились: «Возьмите нас тоже». Женщины, молодые девушки — и те не хотели отставать от своих мужей и братьев: «Мы вам поможем, возьмите только с собой!»

Когда выступил с речью директор фабрики, — рабочие заговорили в один голос:

— Чего тут еще долго рассуждать! Разве мы сами не понимаем? Давайте только оружие, мы этим фашистам покажем. Дорого обойдется им Лиепая.

Речей и в самом деле не требовалось. Лиепайские рабочие в первый же момент поняли свой долг. Они сами рвались в бой. Уговоры их только обижали.

Ояр отобрал восемьдесят человек и образовал из них роту. Ее разбили на четыре группы, и командирами групп назначили рабочих, побывавших на военной службе. Командиром роты был единодушно избран Ояр.

Придя в горком партии, он узнал, что лиепайцы уже на всех предприятиях организовали боевые отряды. У тосмарцев была своя рота в полтораста человек — ее организовал парторг завода Петерсон. Затем рота «Красного металлурга», особая группа из работников города, батальон Дундура, бригада комсомольцев, работники милиции. Город отдавал все, что у него было лучшего. Вместе с частями пограничников, работниками военного комиссариата и отдельными группами из состава военно-морского флота получилась, как казалось лиепайцам, внушительная сила. Им казалось, что они смогут удержать свой город, отбить любой удар противника, и, возможно, эта дерзкая уверенность позволила горсточке советских людей выдерживать в течение целой недели непрерывные бои с вооруженной до зубов гитлеровской армией, создать легенду о лиепайском чуде.

Давно покоятся в могилах защитники Лиепаи, но легенда о них жива. И каждый новый день вплетает новую нить в благородную повесть о вчерашнем. Где Петерсон, где Бука, где отважный разведчик Арнольд Скудра, где Оттилия Круче, Имант Судмалис и многие другие? Неверно, что они умерли, — герои не умирают!

«Ты ждал бури, стремился к трудностям и большим боям — и все это пришло, — думал Ояр. — Теперь все это есть у тебя. Что тебе еще нужно? Гори, кипи, живи десятью жизнями».

Его сердечная рана больше не ныла. В первый же момент, как только его сознания коснулось обжигающее слово «война», он приготовился к опасностям, к окопной грязи и к боевой горячке. Личная жизнь отступила за кулисы, даже любовь казалась мелочью. Ояр думал свою думу, но об этом же думали и тысячи лиепайцев, сотни тысяч и миллионы людей по всей советской земле: «Когда придется впервые встретиться с врагом и как это будет?» Он хотел, чтобы это произошло скорее, сейчас… Ведь они уже готовы.

Рота Ояра получила новенькое оружие. Ребята очистили его от смазки и в несколько часов научились обращаться с ним. То, на что в обычнее время тратили месяцы, сейчас приходилось осваивать за день.

Время шло. Провожаемый воем сирен, первый день войны угас за горизонтом. Жарко пылало небо на закате. Воды Балтики дремали всю летнюю ночь. Следующий день снова принес с собой зной и духоту. Впечатление неожиданности уже прошло. Люди знали о том, что происходит в мире, а если бы кто и забыл, достаточно было появиться над городом вражеским бомбардировщикам — и они напоминали о том, что идет война.

Вечером 23 июня рота Ояра Сникера заняла позиции неподалеку от дороги Лиепая — Гробини. Перед ними тянулась широкая полоса лугов, вдали — спокойная гладь Лиепайского озера. Птицы спешили к своим гнездам, изредка на дороге показывался запоздалый прохожий. Упираясь в небо церковными башнями, раскинулся позади красивый мирный город. Ояру показалось, что он попал в ночное: эту иллюзию создавало пофыркивание пасшихся на лугу лошадей, неторопливая беседа расположившихся на краю канавы людей, вечерняя прохлада. «Неужели это так просто? Кругом тишина и покой. Смертельная гроза где-то далеко-далеко…»

Уже смерилось. Ояр обходил позиции роты и вглядывался в сгущающуюся темноту. Вдруг он остановился.

«Не огонь ли это? Или свет прожектора?» — про себя сказал он.

— Это фара, товарищ Ояр, — отозвался из темноты чей-то голос. — Машина или мотоцикл.

Теперь они увидели и другие фары. Как волчьи глаза, светились они в темноте и двигались длинной вереницей по шоссе в сторону города. Вскоре стал слышен и треск моторов.

— По местам, товарищи! — крикнул Ояр. — Приготовить оружие к бою. Это немцы.

«Немцы идут!» Электризующая весть пробежала по цепи бойцов. Как порывом ветра развеяло мирное настроение. Со всех сторон слышалось щелканье затворов. Каждый старался поудобнее и выгоднее устроить свою позицию на пригорках, откуда все было видно как на ладони. После этого наступила тишина, полная, напряженная тишина. Прямо перед ними тянулось цементированное шоссе. Ближе и ближе подвигались яркие волчьи глаза, моторы тарахтели, фыркали и постреливали. На каждом мотоцикле сидело по три солдата, на прицепе стоял пулемет. На фоне бледного неба тянулся ввысь черный силуэт церкви Анны. Взгляды едущих были направлены в одну сторону — вперед, на погруженный в сумрак город. Избалованные прогулкой по Европе, окруженные ореолом непобедимости, они снова взирали на один из городов, который спокойно лежал перед ними, как бы ожидая часа своего унижения.

Мотоциклы быстро катили вперед. На некотором расстоянии за ними шли открытые грузовики с пехотой. По четыре в ряд сидели гитлеровцы с автоматами и винтовками в руках. Аккуратно и чинно, как оловянные солдатики на параде, двигалась колонна победителей на восток.

И вдруг все кончилось. И безукоризненный порядок, и согласный железный ритм движений, и присущая застывшим рядам солдат симметрия. Когда колонна поровнялась с позициями лиепайцев, сурово и бесстрашно зазвучал голос героического города:

— Нет, не сдаюсь!

И пригорки заговорили. Одновременно заговорили десятки автоматов и винтовок. Начался бой.

Они не смотрели на часы, когда раздались первые винтовочные залпы. Они не смотрели на них и тогда, когда все уже кончилось. Поэтому им трудно было сказать, сколько времени продолжался бой. Может быть, час, а может быть, всего несколько минут. Когда прозвучал последний выстрел, на шоссе не осталось ни одного живого врага. Грудами лежали в канавах мотоциклы, люди и лошади. Позже стало известно, что в вылазке 23 июня со стороны гитлеровцев участвовали, кроме моторизованных частей, кавалерийское соединение, сброшенный незадолго до того воздушный десант и группа айзсаргов. Никому из врагов не удалось попасть в Лиепаю, и лишь немногие спаслись бегством. На месте боя осталось восемьсот убитых гитлеровцев. С нашей стороны в бою участвовали несколько пехотных подразделений, курсанты военно-морского училища, тосмарцы и рота Спикера. Плечом к плечу бились кадровые бойцы Красной Армии и военно-морского флота и пролетариат Лиепаи, оказавшиеся достойными друг друга боевыми товарищами.

Победа! Это слово как на крыльях облетело цепи бойцов, достигло города, заставило радостно и гордо забиться все сердца. Для защитников Лиепаи слово это стало новым источником силы. Надменная гитлеровская армия, слава о непобедимости которой бежала впереди наступающих рот и дивизий, гипнотизируя и парализуя всех малодушных, проиграла свой первый бой за Лиепаю.

Вера в возможность победы десятикратно увеличивала силы каждого бойца: это был цемент, превращающий коллектив в монолитную скалу.

Ояр снова обходил расположение своей роты, проверял, кто остался в строю. Трое раненых — вот и все потери, девушки-санитарки уже ухаживали за ними.

— Закурить бы, товарищ Сникер, — попросил кто-то.

Ояр вытащил из кармана портсигар, но он был пуст.

— Жалко, друг, но все выкурено.

— Разрешите обыскать какого-нибудь фрица, — продолжал рабочий. — Вдруг найдется… Все равно на тот свет с собой не захватит. Там, говорят, курить не разрешается.