Тайга шумит

— Да не хуже, — сердито заметил его бывший напарник. — От шестидесяти кубометров больше сучков будет, чем от твоих двадцати. Значит, больше и заработаешь, да прибавь еще погрузку леса на прицеп. Так, Гриша? — спросил он Верхутина и, ухмыльнувшись, кивнул на Уральцева. — Не по сердцу, видать, Кольке новый метод.

Уральцев сделал вид, что пропустил реплику мимо ушей, и стал свертывать цигарку. Татьяна внимательно посмотрела на него. Николай был хмур, в широко посаженных глазах его застыла тревога.

«Что с ним, — заволновалась девушка, — не заболел ли?»

Их взгляды встретились. Николай насупился еще больше и отвернулся, прочтя в глазах девушки немой вопрос.

Глянув на часы, Верхутин хотел сказать, что пора идти к шпалорезке — их ждут автомашины, но Таня, вспомнив, дернула его за рукав.

— Гриша, а предложение можно дать? Только я говорить ничего не буду.

Она подняла с земли ваги и раздала их Верхутину, Уральцеву и Веселову, затем позвала товарищей к разделанной сосне:

— Давайте-ка, подкатим к прицепу и погрузим. А у кого есть часы, заметьте время. Ну, раз-два… взяли!

Лесорубы с интересом ждали развязки. Они видели, с каким усилием и напряжением четверо их товарищей перекатывали шестиметровое бревно через пни, как покраснели от натуги их лица. Кто-то принес и приставил к прицепу слеги-покаты, и через несколько минут взмокшая четверка, наконец, вкатила бревно на прицеп.

— Легко? — запыхавшись, поинтересовалась Татьяна.

— Как обычно! — насмешливо отозвался Веселов. — Дружно вкатили — силы сократили. Гуртом легче.

— А теперь вот что сделаем, — сказала девушка. — Гриша, возьми электропилу и свали парочку сосен под прямым углом к тракторному волоку. Обрубите их и разделайте. А потом свалите несколько штук на разделанные, чтобы они упали параллельно дороге. И тоже разделайте.

Ее просьба вскоре была выполнена, и Таня подвела трактор, остановив прицеп у бревен; приставила к нему покаты.

— Ну, берите ваги, давайте теперь подкатывать!

И они быстро катили бревно за бревном по двум-соснам к прицепу.

— Сколько времени мы катили первое бревно? — спросила Таня, когда бревна были погружены на прицеп.

— Пять с половиной минут! — ответил кто-то из толпы.

— А остальные шесть штук?

— Тринадцать минут.

— Вот, товарищи, и все мое предложение. Поняли?

— Ты смотри, ве-ерно! — обрадовался Верхутин. — Мы так раза в два-три быстрей грузить будем.

— Правильно, Таня! И сучкорубам легче!

— Молодчина!

— Тише, товарищи! — Григорий вскочил на прицеп. — По-моему, предложение Тани очень хорошее, и нам надо обязательно его приспособить в своем звене. Как вы думаете?

— Испытал на себе? — пошутил кто-то, и все рассмеялись.

— Испытал, — засмеялся и Верхутин.

— Тоже мне, выдумщица, — уязвленный, Николай зло посмотрел на улыбающуюся девушку и зашагал к шпалорезке, чтобы поскорее уехать в поселок.

«Это она, чтобы передо мной пофорсить. А мне ни жарко ни холодно».

Таня с горечью глядела вслед удаляющемуся Уральцеву. Что с ним?

Верхутин видел волнение девушки. Когда все лесорубы направились к шпалорезке, он подошел к ней.

— Не обращай внимания, Таня, — кивнул Григорий в сторону ушедшего Николая.

— А я и не думаю, — вспыхнув, поспешно отозвалась Таня и, оставив прицеп на пасеке, поехала к тракторному парку.

16

В поселок она попала с последней автомашиной.

Придя домой, сразу же сняла комбинезон и, налив в умывальник воды, долго и сосредоточенно терла намыленной вехоткои руки, потом вымыла лицо, шею, уши, насухо вытерлась стареньким полотенцем. Прислушалась. В комнате Уральцева было тихо.

«Дома нет, что ли? — подумала она и шумно вздохнула. — Не пойму, что с ним. От меня отворачивается, и домой уехал, не дождавшись…»

Она вновь перебрала в памяти все, что произошло за день, вспомнила утреннюю встречу.

— Коля, ты знаешь, что завтра мы уже новым методом работать будем? — крикнула она Уральцеву, когда навальщики грузили ее прицеп.

— А-аа, — неопределенно отозвался Николай и усмехнулся. — Цыплят по осени считают!

Таня непонимающе посмотрела на него, хотела переспросить, но Николай включил электропилу, и в воздухе повисло монотонное жужжание. Пила коснулась хлыста, из-под стремительно бегущей цепи брызнула струя молочно-желтых опилок, жужжание стало прерывистым, то подымаясь до высокой ноты, то возвращаясь к первоначальной.

— Готово, Таня, поезжай! — крикнула ей одна из навальщиц, и девушка, не придав значения сказанному Николаем, влезла в кабину и тронула трактор…

Хотелось есть. Таня рассеянно стала чистить картофель, мягкий и сморщенный, с обрезанными ростками — остаток от посадки.

В коридоре послышались твердые, неторопливые шаги. Они приблизились, на секунду замерли у дверей. Раздался стук, и сразу же распахнулась дверь. Сказав: «Можно?» — Николай вошел в комнату.

— Коля, ты ужинал? Садись со мной.

— Спасибо, Танюша, — отказался он, свертывая цигарку, — только что из столовой.

— А ты картошки поешь, там ведь жареной не бывает.

— Жареной можно. Только немного, — согласился Николай, присаживаясь к столу.

— А я много и не дам, — пошутила девушка.

Николай ел молча. Отодвинув пустую тарелку, он начал скручивать цигарки. Выкурил две и принялся за третью. Татьяна закашлялась, открыла окна.

— Чего дымишь? — шутливо проворчала она, отбирая у Николая цигарку и ласково прибавила: — Вредно же для здоровья, Коля!

— Обидно…

— Ты о чем?

— О новом методе, черт бы его побрал!

Таня пожала плечами.

Николай с упреком посмотрел в ее большие темно-серые глаза, хотел чему-то улыбнуться, но улыбки не получилось. Скуластое лицо его, загорелое и обветренное, сморщилось, тонкие, как у девушки, губы скривились, из груди вырвался вздох.

— Скажи, Таня, разве я плохо работаю?

— А кто об этом говорит?.. Многим у тебя поучиться можно…

— Вот-вот! — обрадованно подхватил он. — А что им от меня надо?.. Новый метод! Ну, и работайте им, а меня не трогайте. Я и один не меньше сделаю…

— Постой, постой, Коля, тебе идти в звено не хочется? — темно-серые глаза девушки расширились, она начала понимать Николая.

— Да, не хочу! — зло отрезал он. Посмотрел на изумленную Татьяну, на мгновение прикусил губу и, смягчившись, пояснил: — Одному мне легче работать. Сколько захотел, столько и сделал, никто тебя не подгоняет. А главное — все твое!

— А я, Коля, думала, что ты работаешь за совесть, а не за деньги, — медленно и разочарованно проговорила она, отворачиваясь к окну.

— Что-о?.. Или у меня совести нет? Эх, Таня, Таня, не понимаешь ты меня. А деньги мне тоже нужны. А тебе разве не хочется одеться?

— Мне, как и каждому, хочется одеться, обуться и поесть… Но ты ошибаешься. Я думаю не только о заработке…

Она задумалась, глядя в окно.

— Я так понимаю: трудно, не хватает обуви, одежды, питания. Ты работаешь, и чем труднее достается кусок хлеба, тем он дороже…

— А все-таки деньги — все! — не сдавался Николай. — Ты вот сегодня предложение внесла, чтобы быстрее нагрузить прицеп и сделать больше рейсов, а значит, и больше заработать. Не так разве?

Девушка покачала головой.

— Я не только о себе думала. От этого всем польза. Лесорубы больше заработают, леспромхоз перевыполнит план… А вот ты о своей рубашке… И неужели тебе не хочется работать со мной в одном звене?

— Видишь, Таня… — замялся Николай, — когда реже встречаешься — желаннее…

— Я надоела тебе?.. — с обидой вымолвила Таня, в глазах ее блеснули слезы.

Николай спохватился. Взяв девушку за руки, он хотел было притянуть ее к себе, но Татьяна вырвалась и, всхлипывая, отошла к окну.

— И ты еще говоришь, что любишь? — говорила она. — Людям в радость, когда вместе работают, а ты…

— Таня, Танюша, — Николай подошел к ней, обнял узенькие вздрагивающие плечи. — Прости меня… Ну, сорвалось как-то… не обдумал… Конечно, я буду работать с тобой в звене…