Встреча на деревенской улице

— Иди... Иди!

1976

ВСТРЕЧА НА ДЕРЕВЕНСКОЙ УЛИЦЕ

Да, с тех пор как ушел Савелий Парамонов в армию до войны, так и не бывал на родине. И никогда бы не приехал, если бы не сестра, единственная изо всей близкой родни. Отец и мать давно ушли в иной мир, он уже и не вспоминал их, а если и приходилось говорить, то без боли и сожаления. Был еще брат, но он тоже умер, так что и о нем редко вспоминалось. Сестра же все время как бы стояла рядом, хотя и не думалось о ней. Но он знал — существует, и от этого в закоулках его памяти была и деревня, в которой он родился и вырос, и речка, и поля, и луга — он помнил их. Помнил и дом, в котором провел детство и юность, — словом, помнил все. И тем грустнее стало, когда увидел все это спустя не то что сорок пять лет, а спустя всю жизнь. Да, так точнее, именно всю жизнь.

Все изменилось, и одновременно все осталось таким, каким и покинул. Такими же были поля с перелесками, будто и не выросли кусты, такой же была Лужанка с ее болотистыми низкими берегами, с кувшинками, с тихим водокруженьем в заводях, таким был и дом, хотя теперь он был обшит вагонкой, покрашенной в зеленый цвет. Двор нисколько не изменился, все такой же — с крапивой по забору, с лопухами у стен сарая и с выбитым пятачком посередине, где не росла трава, с курами, вечно добывающими корм, даже там, где его и нет, с кошкой, медленно переходящей двор. И солнце, которое, казалось, никогда не покидало землю его родины. Словом, все было издревле знакомым.

Но не было многих из тех, кого знал Савелий в юности. Зато было много таких, кого не знал. Они проходили мимо. Им до него не было никакого дела. Но это не трогало. С чего бы им на него пялить глаза.

Появилось и новое, чего не было раньше. Кирпичное здание, где помещалось правление колхоза, фермы под крышами из серого шифера, клуб — такой же, какой он видел, когда показывали по телевидению богатый колхоз, — двухэтажное красивое здание. Гараж. Механическая мастерская. Но это новое даже и не мешало, потому что Савелий искал и находил именно то, что было памятно, и каждый раз, видя свое старое, удивленно улыбался, поражаясь тому, что сохранилось оно, осталось таким же, каким и было.

Из однокашников встретил только двоих — Андрея Круглова и Федора Харитонова. Но это были старики куда дряхлее его. К тому же Андрюха был без ноги, потерял ее в войну.

Встреча произошла на улице. Савелий ни за что не признал бы их — уж слишком ничего не осталось от тех парней, которых знал в юности, с которыми гулял и пел частушки под тальянку. И все же это были они. Андрюха еще хорохорился, дергал культей, посмеивался над собой и над Савелием — годы и по нему провели свой счет. Федор же больше отмалчивался и морщился, как будто все время ел кислое.

— Ну что ж, надо бы как-то отметить встречу, — сказал Савелий. Он не собирался угощать — денег было в обрез, к тому же полагал, что старые дружки сами догадаются позвать к себе. Но Федор тут же отмахнулся, как бы считая это совершенно зряшным делом. Андрюха же вроде был и не прочь, но дома управляла невестка, и он давно уже был лишен власти.

— Что ж, так и будем на сухую беседовать? — спросил Савелий Парамонов. По своей городской практике он уже видел, что вряд ли однокашники раскошелятся, но пока еще не терял надежды. Как это так, прожить врозь более сорока лет, повстречаться и не «погудеть» в честь такого события?

— А че и беседовать, — отмахнулся Федор и несколько раз кряду сморгнул, подергивая губами.

— Как это чего? — сразу же загорячился Андрюха. — Итог подбить следовает. Кто как прожил свое существование. Вот для че! Все же интересно, едрена рог, как оно вывернулось.

— Так не видишь, что ли? — махнул рукой Федор и высморкался.

Как отметил Савелий Парамонов, Федюха почему-то теперь даже секунды не мог, чтобы чего не сделать лицом ли, рукой, а то и ногой дрыгнуть.

— Не вижу, — подался к нему Андрей и игриво толкнул в бок Парамонова. Похоже, для него и разрыва во времени не было. Вчера бегали мальцами, а сегодня вот уже и старики.

— Чего не видишь, и без очков ясно. Мы с тобой ни хрена не достигли. Всю жизнь в навозе да в земле проковырялись. Да и он, — Федор скривился в сторону Парамонова, — надо полагать, тоже не в руководящих кадрах обретался. Так что ясно, и болтать не к чему.

— Нет, позволь, — неожиданно даже для себя возмутился Савелий, — чего это ты, Федор, за других решаешь? Ты не гляди, что я по-простому одет, нынче одежа ничего не решает. А что за этим стоит? Каков человек? Вот что главное!

— В чем же твое главное, если, конечно, не секрет? Каким таким ты стал маршалом или депутатом? — совершенно спокойно спросил Федор, сплюнул в сторону и скривился.

— А таким, что тебе и во сне не снилось. Откуда ты чего знаешь? — Савелию вдруг стало обидно. Почему это такое к нему пренебрежение? И хотя ничего за душой не было, чтобы выставить себя в выгодном свете, с намеком сказал: — Но этот разговор не на улице.

— Вот так вот, дорогой Федор! — радостно вскричал Андрей Круглов. — И есть, да не сразу увидишь, а и увидишь, так не сразу раскусишь!

От этих слов Савелий еще больше напыжился, давая понять, что и в самом деле за ним что-то стоит большое и важное.

— Эх, мать твою не так звали. Может, к тебе пойдем, Савка? По случаю прибытия. Там бы и обговорили все, как следовает быть настоящим дружкам-товарищам, а? — И Андрей Круглов заправил свою культю в рамку костыля. — Пошли, что ль?

— Да я б не возражал, но сестра болеет...

— Тогда вот что, — быстро прикинул Андрей, — добавляй трояк, остальные у меня найдутся. А закус давай ты, Федор.

Такого поворота Савелий никак не ожидал, но, подумав, решил, что не годится ему жадным показываться, коли он выдает себя за человека солидного. И, делая вид, что такие расходы ему мимо внимания, достал трешку.

Андрей тут же нацелился в магазин и, не делая лишнего шага ни в ту ни в другую сторону, пошагал, как по нитке.

Федор направился к своему дому.

Парамонов закурил. С поля веял легкий ветерок, донося от стада запах парного молока. По небу плыли, уплывали легкие облака. Высоко под ними проносились стрижи...

Стоять одному посреди дороги было несладко, и Парамонов, опустив голову, как бы в задумчивости, тихо побрел к магазину. Но это было и кстати — подумать было о чем. Надо же сочинить про себя такое, чтоб поверили мужики, да так, чтоб не уронить себя. Кем же представиться? В войну он был в артиллерии. Дело, конечно, почетное, но кого удивишь сегодня. Так что военные дела не в счет. Завод. Но заводов он сменил десятки. Летал, как голубь. И не в погоне за длинным рублем, — где он есть, длинный-то? — а просто потому, что выгоняли: пил больно много. А то и сам уходил, когда наступал предел... И все же кем-то надо представиться. Тут Парамонов стал перебирать в уме разных знакомых и вспомнил одного толкового рабочего-изобретателя. Помнится, он еще как-то позавидовал тому. Вот, дескать, как устроена жизнь у человека — у одного в голове словно ветром все выдуло, а другой, такой же рабочий, а на вот тебе, сидит, чего-то мозгует, и, глядишь, по заводу приказ, и деньгу валят ему за какое-то рацпредложение или изобретение. И хоть бы когда поставил, черт синий! Он и здороваться-то не очень спешил. Так кивнет, а сам и не смотрит. Ну, это не в счет... Так вот, если прикинуться изобретателем-рационализатором? А что? Начальства много. К тому же оно разное. Им не удивишь. А вот изобретатель — это да! И Савелий Парамонов приосанился и принял уже такой вид, будто он и в самом деле в глубокой деловой задумчивости. А тут как раз из магазина боком по ступенькам соскочил Андрюха, и в ту же минуту появился на дороге Федор с сеткой, набитой до половины разной снедью.

— Ну, куда? — живо спросил Парамонов, понимая, что это из-за него загорелся весь сыр-бор.

— А во, в баньку. Там и обсудим все, — не задумываясь, ответил Андрей и поковылял через дорогу к одиноко стоявшей за огородами, на берегу Лужанки, старой бане.