Золотая медаль

— Юля, я часто представлял… представлял, что мы с тобой где-то встретились вдвоем… Как вот сейчас.

Он подождал, ничего ли не ответит Юля. Но девушка молчала, и он продолжал дальше:

— Мечтал, что скажу тебе какие-то особые, необыкновенные слова… А вот сегодня… А вот сегодня… просто не найду, что тебе сказать.

— И не надо ничего говорить, Витя.

— Почему? — испугался он и заглянул ей в лицо.

Она улыбнулась и успокаивающе провела рукой по его щеке.

— Юля, ты уже давно, давно мне нравишься, — горячо зашептал он, ободренный ее улыбкой, светом ее глаз, который видел даже в густой тени. — Ты заметила это? Я скрывал свои чувства за шутками, а только и думал о том, что вот увижу тебя.

Юля нежно погладила его высокий лоб.

— Мне кажется, — сказала она, — будто я знала, знала, что ты скажешь мне такие слова. Вот у меня сейчас странное чувство, будто тебя долго-долго не было. Будто я тебя везде искала. И вот сейчас ты возвратился ко мне… Мне всегда хотелось быть с тобой. Но я не задумывалась… не знала, почему это так…

— А теперь знаешь?

— Знаю, Витюсь.

Она взяла его за руки.

— Витя, скажи мне… Мне казалось, что Софа…

— Софа?

— Что ты не совсем равнодушен к ней.

Она говорила несмело, будто боялась услышать досадную правду и вместе с тем словно извинялась, что спрашивает о такой ерунде.

— Ой, что ты выдумываешь? Никогда, никогда она мне не нравилась.

— Правда? — радостно вырвалось у нее.

— Правда, Юленька. Я даже удивлялся — что в ней ребята находят?..

— Правда?

— Ну, ясно. Ты даже не думай об этом…

Вдруг Юля пришла в ужас:

— Ой Виктор, что мы делаем? Про Лукашевич забыли!

— Это лучше, что мы немного задержались, — Лукашевич успеет прийти домой.

Жукова отрицательно покачала головой:

— Думаю, что она не домой спешила.

На окраине парка у встречной женщины спросили, где именно улица Коцюбинского. Нашли дом № 9. За высоким забором темнели ветки деревьев. На воротах белела какая-то табличка. Виктор в темноте еле разобрал: «Злые собаки».

На стук, в самом деле, отозвался осипший пес. Потом послышались шаги, и какая-то женщина отворила калитку.

— Варя Лукашевич живет у меня, — басом сказала она, — только ее нет, еще не приходила из школы.

Жуковой хотелось зайти в дом, увидеть обстановку, в которой живет Варя, но женщина не собиралась приглашать их.

— А может, мы ее подождем? — спросила Юля.

— Нет, она придет поздно, — отрубила женщина. — Скажите, что ей передать и кто вы такие будете?

— Мы из ее класса, — сказала Жукова. — А не знаете, где она теперь?

— Я у нее отчета не спрашиваю, — пробасила женщина. — Знаю только, что если задерживается, то возвращается поздно. Вы ее не дождетесь.

С этими словами она ушла.

— Не очень радушная тетка! — вздохнул Виктор. — Ее бы в самодеятельный хор, бас хороший.

— Я так и думала, что она спешила не домой, — задумчиво сказала Юля про Лукашевич.

Но никто из них — ни Юля, ни Виктор — не жалели, что потратили время на сегодняшнюю прогулку.

Ночью Нина проснулась.

За черным окном воет ветер. Острый когтик то и дело царапает по оконному стеклу — то осторожно и уныло, то назойливо и тревожно.

Что ему надо?

В неожиданной тишине между порывами бури он царапает жалобно, тоненько, даже попискивает, как мышь. Наверно, это колючка акации. Голое дерево протянуло из сада ветвь и стучит ночами в окно.

Нина представляет, какая холодная осенняя ночь на дворе, представляет черные стволы деревьев и снова натягивает почти на голову пушистое одеяло. Какое счастье лежать в такую ночь в уютной и теплой постели! Девушка хочет заснуть, но подъехала машина, свет фар мелькнул по стене. Немного спустя звякнул ключ, и в прихожей скрипнула дверь.

Это приехал с завода отец. «Ах, бедный, бедный папа! Как поздно он возвращается домой!»

И она начинает думать об отце, о себе, о школе. Все-таки она очень счастливая. Нет, мало так сказать, — просто ужасно счастливая! Отца ее знает вся страна, сама она лучшая ученица, и не только в десятом классе, но, наверное, во всей школе. У нее замечательные подруги: Юля Жукова, Марийка… Ну, конечно, они учатся хуже Нины, так как у нее способности, острая память, с нею никто не сравнится. Она-таки ужасно счастливая! Именно так: ужасно счастливая!

И вдруг мысль оборвалась. Колючка уже здесь, в сердце.

Счастливая? Ой, нет, у нее есть свое болезненное переживание.

Кочан! Коротышка!

Просто противно, противно быть такой низенькой, пухленькой. Еще хотя бы на несколько сантиметров стать выше!

Не надо думать об этом. Не это главное. И Марийка так говорит, и Юля. А может, они не искренни, может, в душе украдкой жалеют? Так невыносимо, когда тебя кто-то жалеет!

Нина закрывает глаза и старается представить себя школьницей с удовлетворительными оценками; отец ее — простой токарь, еще и пьяница, как у Юли.

Это было бы страшно, просто страшно!

Пусть что угодно, пусть она будет котигорошком в квадрате, только бы быть первой ученицей, чтобы педагоги говорили о Нине Коробейник, как о первом кандидате на золотую медаль! Ну, и, конечно, чтобы быть дочерью известного авиаконструктора…

Припоминается недавний разговор с Марийкой. Ну зачем было рассказывать ей сюжет? Она что, такой уж большой знаток литературы?

Что если и в самом деле нет у нее, Нины Коробейник, никакого таланта? Сразу же в сердце девушки возникает против этой мысли острый протест. Нет, у нее есть призвание! Все ей говорили об этом. Еще в пятом классе она писала стихи, и как их хвалили! Она должна быть писательницей! Слышишь, Марийка? Слышите, дорогие подружки?

За окном рванул ветер, победно царапнул острый когтик по черному оконному стеклу…

9

Юрий Юрьевич знал, что Нина Коробейник хочет или рассказать, или посоветоваться с ним о чем-то очень для нее важном. Нина ничего ему не говорила и, кажется, ничем не обнаружила своего намерения. Но учитель был уверен, что сегодня или завтра Коробейник непременно обратится к нему.

Возможно, он заметил это намерение ученицы по ее поведению. После первого урока она поспешно подошла к нему, и остановилась в нерешительности. Она, определенно, заговорила бы, но подошли подруги, и девушка отступила, так как, наверное, не хотела о чем-то говорить при свидетелях. Казалось, она искала возможности поговорить с классным руководителем наедине.

На большой перемене Юрий Юрьевич нашел Коробейник в физкультурном зале и позвал ее.

— Нина, мне кажется, вы что-то хотели сказать? Что у вас?

Коробейник удивленно посмотрела на учителя с немым вопросом: как он узнал?

— Ведь я не ошибся? Правда? Пойдемте сядем. Или лучше пройти в комсомольскую комнату, там сейчас никого нет.

Когда закрылась дверь комнаты, Нина, волнуясь, рассказала Юрию Юрьевичу о своем намерении написать рассказ из жизни десятиклассников и о том, как Марийка Полищук раскритиковала сюжет.

— Я много размышляла над ее замечаниями, — неловко говорила Нина, — и ни к какому выводу не пришла. Понимаете, Юрий Юрьевич, я чувствую, что Полищук в чем-то права, и вместе с тем не могу согласиться, что сюжет мой такой ошибочный, такой надуманный, что надо его бросить совсем и придумать новый. И я… я решила рассказать вам… Я очень коротко…

Юрий Юрьевич внимательно выслушал ученицу.

— Хорошая тема, — промолвил он с радостными нотками в голосе, — это тема дружбы, коллектива! Ученица идет даже на то, чтобы получить двойку, только бы не остаться вне коллектива. Хорошо, Нина, хорошо! И совсем не надо бросать сюжет. Попробуйте усовершенствовать его. Надуманное — выбросьте, а взамен возьмите что-то жизненное, правдивое. В десятом классе такая ситуация в самом деле будет выглядеть надумано, и Полищук частично права. Но кто вам мешает взять, скажем, пятый класс, пусть у вас будет учительница арифметики.