Орлиная степь

Светлана вышла из дома гораздо раньше, чем он предполагал, и, к счастью, почему-то без подруг. Когда она, тоненькая, изящная, в синем пальто, отделанном светло-серым каракулем, вышла из толпы молодежи на асфальтированную дорожку, под молодые темные липки, Леонид на мгновение увидел ее в пустой, диковатой степи, до колен в бурьянистой траве… «Да разве можно было говорить ей? Разве она поедет? — горячась подумал Леонид, но тут же решительно возразил себе. — Все равно я обязан был сказать! Все равно! Вон она как обижена!» У Светланы в самом деле был обиженный и взволнованный вид. При виде Багрянова у нее на мгновение удивленно поднялись брови, она порозовела, но впервые сдержалась, не прибавила шагу…

Поднявшись со скамьи, Леонид всей своей фигурой, как глыбой, загородил ей дорогу и, полуприкрыв глаза, едва сдерживая волнение, сказал тихо и несколько угрюмо:

— Я ждал вас…

Еще не встретясь с Багряновым, Светлана поняла, что сейчас он скажет ей именно эти слова, и у нее заранее сдавили спазмы горло: сколько нужно было выстрадать, пролить слез, провести бессонных ночей, чтобы услышать эти простые слова… Простые? Совсем нет! Какие это, оказывается, большие, звучные, светлые, радостные слова! От них веет точно первым днем весны. Да уж слыхала ли она их когда-нибудь прежде?

У Светланы то пылало, то бледнело лицо. И все же она в первый раз за все время знакомства осмелилась встретиться с его взглядом.

— Вы хотите что-то сказать?

Леонид кивнул ей в ответ, страдая от стыда.

— Может быть, о том, что едете на целину?

— Да, конечно, — подтвердил Леонид.

— Спасибо, я уже знаю.

Он освободил ей дорогу и, когда она пошла дальше, смело пошел рядом, сказав:

— Мне надо говорить с вами…

Он был очень рад, что она промолчала, а только выше подняла голову, будто вдруг залюбовавшись небом. Теперь можно было в молчании прошагать два-три квартала, вроде бы потому, что кругом слишком людно, и тем временем собрать воедино свои мысли. «Ну, слава богу!» — сказал себе Леонид, от радости не чуя под ногами земли.

Когда они очутились у входа на небольшой бульварчик, Леонид остановил Светлану взглядом у невысокой чугунной решетки и, пригнув свисающую над головой ветку клена, загораживаясь ею и рассматривая на ней набухшие почки, наконец-то заговорил:

— Весна! Молодые клестята давно уже улетели из гнезда…

У Светланы дрогнули брови, она еще больше отвела лицо от взгляда Леонида, но в то же время, пусть и несмело, потянулась рукой к ветке клена.

— Вы помните? — едва спросили ее губы.

— Всегда, — ответил Леонид. — А вы?

— Зачем вы спрашиваете?

— Я уезжаю, — продолжал Леонид после небольшой паузы. — Мне будет тяжело без вас, но я не мог не ехать. Простите меня, что я не сказал вам об отъезде раньше.

— Я боюсь спрашивать, почему вы так поступили, — с трудом выговорила Светлана и долго с немалым усилием сдерживала слезы. — Вы хотели уехать один?

— Я никогда этого не хотел, — с горечью ответил Леонид.

— Почему же вы молчали?

— Я боялся звать…

— Значит, вы не верили мне?

Я прежде не верил себе, своим глазам! — ответил Леонид и, не в силах сдержать себя, отпустил ветку и схватил Светлану за руку. — Я не верил, что это возможно…

Светлане было стыдно, что Леонид держит ее за руку: могли увидеть люди. Но рука решительно отказывалась подчиняться: она точно онемела в большой и ласковой руке Леонида, тепло которой она помнила в течение всей зимы.

— Почему же вы не верили, что это возможно? — переспросила Светлана чуть слышно. — В этом я виновата?

— В счастье не всегда легко поверить. Светлана вдруг обласкала Леонида долгим взглядом, благодаря его за то, что он считает счастьем ее любовь…

— Я боялся звать еще и потому, что вам сейчас будет очень трудно на целине, — продолжал Леонид, досказывая то, что хотелось сказать минуту назад.

— Оставаться одной не легче, — возразила Светлана.

Совсем забываясь, Леонид схватил и другую руку Светланы и, заглядывая ей в глаза, попросил:

— Повторите…

От обеих рук Леонида шло так много тепла, что Светлана испуганно попросила:

— Я прошу… Я прошу… отпустите мои руки.

— Простите, я не знаю, что я делаю! — почти в отчаянии сказал Леонид, отпуская ее руки. — И не знаю, что могу сделать! Все могу! — воскликнул он тихонько и счастливо. — Значит, вы не хотите оставаться?

— Я уже решила. Я еду.

— Вместе, да? — почти вскрикнул Леонид. Она поняла все, что он сказал одним словом,

и так залилась румянцем, что готова была сгореть на месте или провалиться сквозь землю, лишь бы он не видел ее лица и наливающихся слезами глаз…

— Не отвечай, — глуховато Сказал ей Леонид.

Солнце плавилось над Москвой. В центре города, где Леонид и Светлана, ошалевшие от счастья, очутились вскоре совершенно не зная зачем, было особенно тепло, сухо и нарядно. Слежалый, прочерневший снег здесь можно было увидеть лишь во дворах да на скверах; на Москве-реке стояло, не двигаясь, сплошное ледяное крошево; одинокие вороны зачем-то бродили по льдинам… На всех площадях, улицах и набережных центра бурлили, стекались и растекались бесконечные потоки гуляющего люда. Во всех киосках шумно расхватывались золотистые ветки мимозы. Ребятишки всюду таскали охапки обрезанных садовниками однолетних липких побегов тополей. В излюбленных местах, на виду у глазеющих любопытных, голуби-сизари, сладостно воркуя, выплясывали вокруг своих подружек, а то и хватали их за чубики…

Леонид и Светлана без устали безотчетно бродили и бродили среди говорливых толп, вместе с ними толклись у киосков, рассматривали витрины и рекламы, любовались Кремлем и храмом Василия Блаженного, который совсем недавно заблистал во всей своей первозданной красе… Радость сближения и узнавания друг друга переполняла их души. Они были счастливы своей любовью, и потому все вокруг, на чем останавливался взгляд, казалось им сегодня особенным, занимательным, словно теперь, когда они стали близкими, для них преобразился весь огромный мир Москвы.

— Как хорошо, что сегодня так солнечно! — с восторгом сказала Светлана, когда они остановились на Москворецком мосту, любуясь панорамой Кремля. — Трудно смотреть, слепит глаза, но правда, хорошо? Если бы сейчас стоял мороз или бушевала метель, было бы совсем не то… Правда?

Леонид ответил ей радостной улыбкой.

— Начало весны я очень люблю, — сказал он затем. — Знаешь, как у нас в деревне называлось это время? Провесень. Красиво, а?

— Да, это красиво — провесень!..

— А знаешь, как еще называется начало весны, когда много-много солнца? Не знаешь? Весна света.

— Чудесно!

Светлана прижала руки к груди и, посмотрев на Леонида доверчивым, сияющим взглядом, тихонько призналась:

— У меня вот здесь тоже весна света.

На душе у нее в самом деле было светло, солнечно, как и во всей Москве. Смотрела она смело, улыбалась внезапно и ослепительно, всему удивлялась и восторгалась, как ребенок, но говорила мало, больше слушала Леонида, и всегда с широко раскрытыми глазами: ей казалось, что он каждый раз, начиная говорить, произносит значительные, редкостные слова, а того больше произносит их в своей душе…

И она не ошибалась: Леонид действительно говорил ей в душе самые красивые слова на свете. «Уму непостижимо, — вместе с тем думал он, — как я мог, ничего не сказав ей, решиться ехать на Алтай? Как я мог думать, что уеду один? Как бы я жил там без нее?» Он все время испытывал чувство виноватости перед Светланой и необычайный прилив нежности к ней… «Надо бы жениться, а потом и ехать! — подумал он, услышав, что и у нее в душе весна света. — Но когда? Такие сборы!» И Леонид, подержав Светлану за локти, как бы сказал ей, что пройдет немного времени, оглядятся они на алтайской целине и закатят свадьбу на всю степь…

— Все ясно, да? — спросил он, не сомневаясь, что Светлана отлично понимает его мысли.

Она ответила одними глазами и сказала: