Каждая минута жизни

— Господи!.. Как же ты долго!.. — сказала сердито, впуская его внутрь.

Он вошел, немного удивленный. В комнате гудел телевизор, и перед ним сидел рыжеволосый Витя Райчик. Это что за новости?.. А где же Тамара? На столе стояли чашки, чайник, печенье. По телевизору транслировался международный футбольный матч. Витя был полностью поглощен им и даже не обратил внимания на Максима. Только рукой отмахнулся: сядь, мол, не мешай.

Зато Нина сразу внесла ясность. Позвала его на кухню. Посадила к столу на холодную табуретку. Сама села напротив.

— Где Тамара? — спросил он тревожно.

Вместо ответа Нина спросила его, ужинал ли он. Быстро зажгла газовую плиту, поставила чайник. В ее движениях была скрытая тревога. Красивая, мечта многих парней, она выбрала себе верного друга — Витю Райчика, а теперь вот должны пожениться. Только почему она молчит сейчас? Суетится возле чашек, ставит на стол хлеб, колбасу.

— Может, с Витей по маленькой? — спросила, кивнув головой на рюмки, которые стояли в глубине открытого шкафчика.

— Скажи, наконец, где Тамара? — не принял ее предложения Максим.

Но она стала наливать в чашки чай. Себе и ему. Витя пусть смотрит свой футбол, раз такой азартный болельщик. Зазвенела ложечкой, старательно размешивая сахар. И вдруг взглянула прямо Максиму в глаза.

— Тома меня попросила… чтобы мы поговорили с тобой.

— Говори.

— А ты без приказов! — вспыхнула Нина. — Жду тебя весь вечер, — она смягчила голос. — Не может она быть с тобой. Понимаешь? Не может… — Взяла Максима за руку, утешая, пожала, даже погладила легонько. — Максимчик, ну пойми ты ее… Она тебя так любит… Ты ей весь свет застил. А когда услыхала, что будет операция и что Валя целыми днями возле Светочки сидит… Нет, говорит! Ни за что! Не могу осиротить их ребенка. Жизнь за него отдам, а осиротить ребенка — не могу… Передай, говорит, Максиму, чтоб не бросал Светочку…

— Да не бросаю я ее, — вымолвил Заремба сухими губами.

— И Валю пусть не бросает.

— И Валю… — Максим быстро поднялся, схватился за край стола, даже пальцы побелели.

Нина тоже вскочила с табуретки и принялась утешать Максима:

— Не горюй… Не надо… Это пройдет… Ты же когда-то любил Валю и был счастлив с ней. А Тома вам мешать не станет. Не бойся ее.

— Почему не бояться? — не понял Максим.

— Потому что она тут больше не живет, — сказала грудным сдавленным голосом Нина. — Уехала она к отцу.

Он машинально двинулся в коридор, в темноте никак не мог нащупать замок. Тогда он дернул дверь, и она поддалась…

Поздно горел этим вечером свет и в коттедже над озером, где жили господа Рейчи. Неспокойным был этот свет. До сих пор не вернулась из города Бетти — наверное, снова повел ее в театр или на концерт господин Николай. Валькирия бродила по комнатам, гремела стульями, словно места себе не находила. Хоть бы скорее выбраться отсюда. Она свое сказала и хватит этой болтовни об операции, о совместных экспериментах. Герберт, кажется, уже сдался. Значит, дело, ради которого она ехала с ним, сделано. Вон он сидит в беседке. Валькирия взяла теплый плед и спустилась к мужу.

— На. Укройся, здесь сыро. — Он, будто не понимая ее слов, молча нахмурился. — Герберт, ты как-то странно смотришь на меня.

— Смотрю, как на сообщницу, — хрипло сказал Рейч. — Мы же вместе с тобой убийцы.

— Ты говоришь ужасные вещи!

— Говорю? Это мелочи… Мы с тобой их делаем… Делаем, а не говорим! Вот что действительно страшно.

— Ты как будто обвиняешь меня в чем-то?

Лицо Рейча скривилось в саркастической улыбке.

— Как я могу тебя обвинять? Мы с тобой одной ниточкой связаны… — Он внезапно взорвался гневным отчаянием: — Господи, что ты натворила!

Стало ясно, что разговора не миновать. Впрочем, Валькирия и сама желала его. Она села в плетеное кресло у столика, затянулась сигаретой. Ну что ж, можно и поговорить. Ей очень хочется знать, что же такое она натворила? Пусть пояснит ей милый Герберт.

— Тебе еще не ясно? — Рейч припал грудью к грубо тесанному столу. — Разве не твой друг Гельмут устроил перед отъездом из Ульма интервью с бывшим генералом Дитрихом? Разве не он привез сюда эту поганую газетку и передал ее тебе? Разве не ты отдала ее в руки господина Рубанчука в присутствии доктора Богуша?

Он наступал на жену, бил словами, выливал всю свою желчь. А она только вздрагивала, снова и снова глубоко затягиваясь сигаретой, повторяя:

— Не надо… Хватит. Нельзя так волноваться…

Но он не успокаивался:

— Либ… деньги… контракты!.. Какое ей дело до чужого горя?! До чужой жизни! Приезжает сюда как гость, пьет шампанское, провозглашает тосты, а потом идет с этой газетенкой в институт… Какая подлость!

— Прекрасно! — прервала поток оскорблений Валькирия. — Добрый, высокопорядочный, глубокогуманный Герберт Рейч стал жертвой такой бездушной людоедки, как я! Драма, достойная Шекспира!.. — Ее голос наполнился ядовитым гневом. — Ты ненавидишь фон Дитриха, ты презираешь Либа! Тебе не нужны их миллионы?.. Дорогой мой, у тебя плохо с памятью. Разреши, я тебе кое-что напомню. — Она сделала короткую паузу и выкрикнула ему в лицо: — Вспомни, как Бетти хотели лишить диплома врача за дружбу с этим бывшим генералом, за связи с коммунистами!..

— Не кричи!

— Пусть услышит твоя любимая дочь!.. Разве не ты посылал меня унижаться перед Либом и просить за нее?.. А после пожара в лаборатории разве не ты принял денежную помощь от Либа?

— Это была субсидия, а не помощь! — стукнул кулаком по столу Рейч.

— Неважно! Ты взял деньги. Взял! У тебя нет друзей. Ты предал их!

— Валькирия, что ты несешь?

Но разъяренную женщину уже нельзя было остановить.

— Ах, ах, ах! Какие жуткие вещи я говорю! Твоего друга, профессора Штернберга выкинули из университета. Ты хоть слово сказал в его защиту? Конечно, ты был возмущен… Но ты возмущался дома: «Какие мерзавцы! Что они себе позволяют!» А ты бы пошел и повторил это все им, а не мне… Что, дорогой, теперь припомнил?

— Перестань, Вальки… Уйди… — Рейч закрыл лицо руками.

— И теперь ты обвиняешь меня в подлости? Трус! Тряпка! И не смей — слышишь? — не смей меня обвинять! Я тебя спасала. И буду спасать всегда!

Тяжело дыша, Валькирия достала новую сигарету и закурила. Рейч сидел, будто раздавленный ее словами. Незачем продолжать разговор, спорить, доказывать свою правоту. Она попала в самую точку.

— Это ты меня спасала, Вальки? — спросил он вдруг.

— Конечно… — невольно запнулась Валькирия. — Ты слишком добрый, слишком мягкотелый, Герберт, чтобы спасаться самому.

Рейч медленно встал, словно какая-то неумолимая пружина подняла его.

— Ты говоришь правду, Вальки… — произнес он торжественно, будто говорил со сцены. — Да, я всю жизнь был трусом, был тряпкой. Всю жизнь я боялся бросить вызов подлости, насилию, молчал, отсиживался, ждал… Но никогда я не продавал свою душу! Слышишь? И никогда не продам ее. Никогда!

Неизвестно, чем бы закончился этот разговор, но на дорожке неожиданно показалась Бетти. Валькирии показалось, что она смертельно бледна, и шаги какие-то неуверенные, и господина Карнаухова нет рядом. Что случилось?..

Валькирия шагнула ей навстречу, но Бетти отшатнулась от нее, прошептав сдавленным голосом:

— Не прикасайтесь ко мне!

— О! Еще одна святая! — воскликнула Валькирия.

Бетти кинулась к отцу, припала к его плечу. Заплакала навзрыд.

— Папа… папа… Они убили Вальтера!..

— Что ты говоришь? — не понял Рейч. — Успокойся.

— Они убили Вальтера! — повторила Бетти и перевела взгляд на Валькирию. — Она его убила!

— Ты спятила! — лицо Валькирии покрылось серой пеленой, губы сжались и побелели. — Герберт, не слушай ее. Вальтер скоро будет с нами.

— Не будет… — внезапно опавшим голосом произнесла Бетти и протянула отцу телеграфный бланк. — Вот… я была на почтамте… из Ульма…

Рейч взял бумажку. Наклеенные латинские буквы показались ему неразборчивыми, чужими, он никак не мог проникнуть в их смысл, собрать все слова вместе. Голос его звучал отрывисто, почти как у школьника, изучающего алфавит: