Полковник Коршунов (сборник с рисунками автора)

Все произошло так быстро, что человек не успел даже крикнуть.

Павел нашел Чока через десять минут. Уже остывшее мертвое тело собаки лежало на трупе человека. Едва удалось разжать сведенные смертельной судорогой челюсти, почти совершенно перекусившие горло человека. Недоеденный кусок мяса, валявшийся неподалеку, был исследован и оказался отравленным страшным ядом. Павел вызвал караул, обыскал все вокруг. Ничего не было найдено.

Потом Павел долго молча стоял над телом Чока. Слеза скатилась по его щеке.

Только этого никто не видел.

Наутро о гибели Чока узнали в питомнике. Это событие всех настолько взволновало, что даже несколько нарушился обычный распорядок.

Все утро Павел был занят рапортом и участием в расследовании. Днем он бросился искать Колосова, но Колосова в питомнике не было. Он уехал в город.

В канцелярии, куда Колосов пришел за газетами, ему передали письмо. Он распечатал и прочел его на ходу.

Скомкав листок, сунул его в карман и задумался. Задумался так сильно, что не заметил, как едва не наткнулся на начальника. Колосов попросил разрешения съездить в город. «В райком комсомола», — сказал он.

Начальник разрешил, и Колосов бегом бросился к воротам. В письме было написано:

И подпись: «Кузьмина».

Колосов вернулся из города вечером, и первый, кого он встретил, был Пашка.

Пашка, необычайно взволнованный, бросился к другу. Он заговорил, торопясь и сбиваясь.

Колосов слушал молча. Пашка так волновался, что не заметил, какой странный, смущенный и растерянный вид у его друга.

— Ты все поймешь. Тебе я должен рассказать все, все… — горячо говорил Пашка. — Когда ночью я нашел мертвого Чока, когда я понял, что произошло с мясом этим, с ядом, со смертью, — я увидел, понимаешь, я глазами увидел, как он боролся. Умирающий, отравленный, без сил, он боролся со своим врагом. Тот, наверное, боялся кричать. Боялся шумом привлечь караул. А Чок, наверное, не мог залаять. Ты помнишь, как лаял Чок? Умирающий Чок не мог залаять, но нашел в себе силы свалить и убить врага. Знаешь, мне кажется, что я видел, как Чок пошатываясь подходит к нему, слегка пригибается к земле и молча прыгает на грудь, и человек валится, и Чок достает его глотку. Знаешь, о чем я думал там, ночью? Мы с тобой виноваты в гибели Чока. Да, да. Я и ты виноваты в смерти замечательного пса. Разве когда-нибудь Чок взял бы это мясо, если бы не приучали его к тому, что не я один могу кормить его? Я, я один виноват в этом. Знаешь, я еще подумал: имею ли я право демобилизоваться? Могу ли я уйти сейчас? Тем более, Таня…

— Таня? — резко перебил Пашку Колосов. — Она уже говорила тебе? Ты видел ее? Да?

— Нет, не видел, ничего она мне не говорила, но я подумал, что я должен, понимаешь, должен воспитать питомнику такого же Чока. А Таня Кузьмина…

Павел замолчал.

— Ну? Что Таня Кузьмина? — нетерпеливо крикнул Колосов, хватая Пашку за руку.

— А Таня Кузьмина, может быть, вовсе и не так уж любит меня, — твердо сказал Сизых. — Ты, Колосочек, никому не говори, пожалуйста, ничего. Рапорта начальнику я не подал и не подам. И с Таней говорить ни о чем не буду.

Павел повернулся и пошел, понуро опустив голову.

Колосов смотрел ему вслед.

Потом он сорвался с места, двумя прыжками догнал Пашку и схватил его за плечи. Павел обернулся, и лицо его было почти спокойно.

Колосов сказал ему очень тихо:

— Это замечательно — все, что ты говорил мне, Пашка. И мы замечательно будем работать вместе. И Таня Кузьмина получила назначение в наш питомник. И я…

Колосов задохнулся.

— И что же еще? — слабо улыбнулся Пашка.

— Ты, Пашка, прости меня, — совсем шепотом сказал Колосов, — прости, милый… Я женюсь на Тане Кузьминой…

Одного из щенков Норы назвали в честь отца Чоком. «Чок Второй» значилось в журналах питомника.

Чок Второй рос очень быстро и был значительно крупнее своих ровесников. С возрастом он становился злее.

Павел Сизых, прикомандированный к нему с рождения, учил и воспитывал его.

ВНУК ЦЕЗАРЯ

Глава первая

РОЖДЕНИЕ

Серая сука Хильда ощенилась ночью.

Уже четверо серых щенков копошились на соломенной подстилке, когда дежурный по питомнику вошел в комнату, где лежала Хильда.

Увидев, что собака щенится, дежурный выскочил на двор и, придерживая кобуру нагана, понесся в дежурное помещение. Бешено вертя ручку полевого телефона, он вызвал квартиру начальника питомника.

Хильда была лучшей собакой питомника, начальник очень волновался, благополучно ли она родит, и приказал, как только роды начнутся, немедленно доложить.

Когда зазвонил телефон, начальник сразу проснулся и вскочил с постели. Выслушав торопливый рапорт дежурного, он сорвал с вешалки шинель и фуражку. Прямо на подштанники натянул сапоги. Спросонья никак не мог попасть левой ногой в голенище.

Только выбежав на двор, он проснулся окончательно.

Пока дежурный будил начальника, Хильда родила пятого щенка.

Она с трудом поднялась на ноги, подтащила щенков в угол комнаты и легла, заслоняя их своим телом. Щенки были мокрые. Они тыкались слепыми мордочками друг в друга.

Четверо были одинаковой светло-серой масти. Только последний, самый крупный, выделялся совершенно черной шкуркой.

Хильда начала облизывать щенков.

Черный прополз по головам и спинам своих братьев и сестер, дотянулся до матери и, найдя сосок, громко зачмокал.

Рождение щенков Хильды было событием в жизни питомника пограничных собак, и в комнате собралось несколько красноармейцев. Они были дневальными и не спали. Один принес ведро с теплой водой, чтобы обмыть щенков, другой — чистое полотенце, чтобы щенков вытереть. Но до прихода начальника никто не подходил к Хильде.

Когда начальник вошел в комнату, дежурный выступил вперед и, вытянувшись, отрапортовал:

— Во время моего дежурства, в двадцать четыре часа сорок пять минут, я обнаружил, что начались роды у племенной немецкой овчарки — кличка «Хильда». Роды окончились в один час десять минут. Хильда родила пятерых щенков. Четыре серой масти. Один черной. Роды прошли благополучно.

Начальник нетерпеливо косился на Хильду.

Дежурный старался говорить как можно быстрее. Кончив, он взял под козырек.

— Хорошо, — сказал начальник и подошел к Хильде.

Хильда беспокойно повернула голову. Начальник нагнулся над ней. Он по очереди брал щенков на руки. Хильда не сводила с него глаз.

В желтом свете дежурной лампочки пушистые, круглые тельца казались похожими на цыплят. Щенки тихонько повизгивали.

Начальник собрал их в кучу. Щенки закопошились, полезли друг на друга.

Начальник посмеивался, сидя на корточках.

Шинель на его груди распахнулась, в полумраке белела рубашка.

Черный щенок вылез наверх, опрокинув на спину одного из серых братьев. Он сопел от напряжения. Начальник высоко поднял победителя. Щенок беззубым ртом крепко ухватился за палец.

— Чертенок, — сказал начальник. — Вы знаете, товарищи, так вот американские индейцы, где-нибудь на Юконе, выбирали сильнейшую собаку: который из новорожденных вылезет наверх, тот будет вожаком в упряжке.

Черный щенок смешно ворчал.

— Товарищ дежурный, этого так и назовем — Юкон.

Начальник положил щенка обратно к Хильде и вышел.

Внизу неба светлела зеленая полоска. Занималось туманное утро.