Стоход

— А как думает комиссар? — оставшись вдвоем, спросил Ефремов.

— Много лет я знал Ивана Петровича Волгина. Миссюра знает его еще больше. Ну а Гриша молился на этого человека — он спас его отца, чуть не на руках принес из немецкого плена после гражданской войны, — сказал Моцак и, вздохнув, развел руками: — А теперь я ничего не понимаю, да и Миссюра чешет в затылке. Этот непонятный увоз его на «оппеле» из имения в начале войны… Как жаль, что Гриша мне тогда не сказал, что видел его в такой машине!

— Да, этот Крысолов умел великолепно маскироваться. Двадцатилетний стаж разведчика обязывал к этому.

— Не может быть! — Моцак отшатнулся.

— Мы связались с Москвой. Оказывается, о нем наша разведка уже в сороковом году кое-что знала, да война помешала вывести господина Бергера-Волгина на чистую воду…

— Тогда… — потирая вспотевший лоб, Александр Федорович нахмурился, — тогда нам надо срочно менять базу и отозвать связную.

— Анну Вацлавовну отзовем сегодня же. На ее место пошлем другого связного, а насчет перемены базы ты прав, — кивнул Ефремов. — Вам и «Буревестнику» надо передислоцироваться. Кстати, вашу резервную базу кто строил?

— Егор Погорелец и двое погибших, Омар и Санько Козолуп.

— Кто в отряде знает об этой базе?

— Только трое: Погорелец, я и Миссюра.

— Вот это хорошо! Как вернетесь, сразу же перебирайтесь, — распорядился Ефремов. — Второе… Тех двоих, что направил к вам Крысолов, немедленно арестовать и под усиленным конвоем доставить сюда.

— В доме Крысолова есть еще женщина. Как с нею? — спросил Моцак.

— Она, возможно, ценнее этих двоих. Обязательно возьмите ее. А дом тщательно обыщите, там должна быть рация.

— Вы даже так думаете? — удивился Моцак.

— Пока что предполагаю. А чтобы знать все наверняка, попытаемся отозвать этого Охотника. Если не придет, значит, наши догадки верны.

— Да, сильно промахнулись мы с Миссюрой, — повинился Моцак.

— Тут не только ваша вина, — ответил Ефремов. — Виноваты мы все, что до сих пор в отрядах никто не занимается такими вопросами, как проверка людей, особенно новичков. В отряде нужен человек, который бы все умел видеть, все знать, все сопоставлять…

Крысолов пришел к Анне Вацлавовне в середине дня. Сообщил о продвижении воинского эшелона совершенно секретного назначения. Закурив свою трубку, хотел уходить. Но Анна Вацлавовна сказала, что его отзывают в отряд.

— В штаб или в отряд? — внешне спокойно спросил Крысолов, пуская кольца густого темно-сизого дыма.

— В отряд. Видно, боятся, чтобы и вас не схватило гестапо, как Гришу Крука.

— Я сижу за роялем, как на иголках, — ответил Крысолов. — Но кто сейчас не рискует?!

— Что верно, то верно.

— Передайте в отряд, что в течение трех дней я получу здесь очень важные, сведения, и тогда не обидно будет покидать город. А коль будут настаивать, что ж, если нужно, я готов!

В этот же вечер Анна Вацлавовна ушла в лес, к Олесе. А Крысолов встретился с шефом гестапо, и тот сообщил результат поисков трупа арестованного скрипача.

Следствие установило, что конвоир, везший арестованного, струсил, когда налетели советские самолеты. И скрипач во время бомбежки бежал.

— Бежал? — вне себя заорал всегда спокойный Бергер. Теперь он понял, почему его вызывают в партизанский штаб: парень этот уже в отряде, и там все знают.

Войдя в землянку, Моцак сразу же спросил Миссюру:

— Где писарь?

— На рыбалке.

— На какой еще рыбалке? — удивился Александр Федорович.

— Так он днями и ночами на речке пропадает. Придет весь мокрый, принесет какой-нибудь десяток карасиков, а счастья, будто сома пудового поймал.

— Да-а… Карасики… — Александр Федорович устало опустился на стул и спросил, нельзя ли все-таки найти этого «карасика».

— Сейчас пошлю хлопцев, — равнодушно кивнул Миссюра. — Тут столько проток, что не скоро найдешь. А чего он так понадобился? Придет сам. Хотя, кажется, я его с вечера не видел.

— Кажется или точно? — с тревогой спросил Александр Федорович.

Подумав, Антон твердо ответил, что писаря нет еще с вечера.

— Прав Ефремов, прав! — тихо, словно самому себе, сказал Моцак.

— В чем прав?

— В том, что в отряде нужен специальный человек… — И Моцак подробно объяснил, что это значит.

— А что, писарь оказался… — Миссюра не договорил, но Моцак понял его и кивнул:

— Да, он с Крысоловом…

Писарь не вернулся и к вечеру. Не нашли и книги, в которую он записывал все дела отряда. И только после этого Антон понял, для чего Сурков так подробно записывал все, что узнавал о партизанах. Видно, собирались истребить под корень не только самих партизан, но и тех, кто им помогал.

А от Ефремова перед самым уходом отряда на запасную базу пришло сообщение, что исчез и Синцов.

В доме Крысолова партизаны никого не обнаружили. Не нашли они и радиопередатчика.

Олеся сидела на пеньке и, расшифровывая радиограмму, вслух читала ее Анне Вацлавовне:

Олеся и Анна Вацлавовна долго, без единого слова смотрели на маленькую, но страшную, как змея, ленту радиограммы.

В середине дня на лагерь отряда «Смерть фашизму!» налетел бомбардировщик и тремя заходами разбомбил все, что верой и правдой служило партизанам больше года.

А партизаны в это время натягивали палатки в новом лагере. И когда после восьмого взрыва наступила длительная тишина, Миссюра сказал:

— От теперь доложит: «Смешал партизан с грязью».

— Товарищ командир! — подбежал к Миссюре Ермаков. — Разрешите пойти на место бомбежки. Одна бомба не взорвалась. Заберем взрывчатку.

— Кто тебе об этом доложил? — спросил Миссюра.

— Простая арифметика: в каждом заходе он бросал по три бомбы, чтобы кучней ложились. Но третий раз был перерыв между двумя взрывами. Значит, одна цела.

— Да я боюсь, чтоб не нарвались вы на такую бомбу, что и самих разнесет, — ответил Миссюра.

— И я считаю, товарищи, что на этот раз ваша затея пустая, — заметил Моцак. — Земля-то там сплошное болото. Копали, знаете.

— Ну и что ж? — удивился Ермаков.

— Да то, что ушла ваша бомба в землю так, что не докопаетесь.

— Пр-а-вда, — сразу сник Ермаков.

И только он это сказал, начались взрывы бомб совсем в другой стороне.

— «Буревестника» бомбят, — кивнул Моцак. — Но и там им не повезло… Зато мы теперь знаем, кто такие Крысолов и его «приблудные».

А Бергер, бледный, злой на всех и на себя, сидел в это время в Берлине перед шефом.

— Что же с вами делать? — пристукнув по столу, сказал Краузе. — Вы и без меня знаете, что старыми заслугами не проживешь. У вас же они многолетней давности. А с новым делом вы провалились бесславно!

— Я не раз говорил вам, что я разведчик, а не мелкий шпик! — парировал Бергер.

— В этой войне не приходится считаться со склонностями. Делать надо то, что требует фюрер.

— Дайте мне другое задание, и вы убедитесь…

— Что ж, остается одно посильное вам задание — фронт!

Возвращаясь домой, чтобы собраться в дальний путь, Бергер вспомнил, как Краузе произнес слово «фронт». Оно прозвучало как смертный приговор.

Как же они, эти тыловые крысы, боятся этого слова!

Подходя к дому, Бергер перестал об этом думать: кто знает, может, стены умеют не только слышать, но и мысли читают? Все может быть в этой автоматизированной стране. Все может быть…

Для Бергера самым страшным был не фронт, а дорога к нему. В пути он подружился с начальником эшелона и стал консультировать, как пробраться через партизанскую зону. За Брестом их поезд шел только днем с двумя составами порожняка впереди. Первые составы часто подрывались на партизанских минах. Немцы ремонтировали или делали обводной путь. И так продвигались в день километров по тридцать, а то и меньше. Только теперь Бергер по-настоящему оценил размер партизанской войны, понял цену своего провала.