Следствие не закончено

— Я с нахалом не хочу разговаривать! — тоже не поворачиваясь к собеседнику, отпарировала девушка.

«А девчонка-то с характером», — отметил про себя Михаил.

— Тогда катись отсюда, пока…

— Товарищ Крутиков, — начальственно прервал перепалку старшина. — Попрошу вести себя соответственно!

— Вот именно: как говорится, будьте взаимно вежливы! — кстати припомнил воззвание из парикмахерской старичок.

После того как был оформлен протокол, разошлись свидетели и был отпущен «до выяснения» злостный нарушитель общественного порядка, Катюша Добродеева, доселе державшаяся наступательно, неожиданно проявила малодушие. И когда старшина обратился к ней не без галантности — ведь каждый молодой человек, даже облеченный властью и облаченный в мундир, подвержен чисто мужским слабостям: «А вас, товарищ Добродеева, мы известим особо, — хорошо прозвучало слово «особо», — а пока разрешите пожелать вам спокойной ночи!» — «Благодарю вас!» — тоже благосклонно отозвалась девушка и направилась к выходу. Но на полпути задержалась.

— А если этот Крутиков… ведь такие типы на все способны.

— Ерунда! — ответил Катюше вместо дежурного Михаил. — Во-первых, Крутиков — не тип…

— А во-вторых, — прервал Михаила дежурный, — вам, товарищ Громов, будет поручение: проводить товарища Добродееву до ее местожительства. Вот так!

Власть есть власть.

В эту безлунную ночь на узкой, затененной с обеих сторон деревьями Фалалеевой протоке стояла такая темень, что идущая впереди Михаила Катюша маячила перед ним светлым расплывчатым пятном. И только когда улочку просекал свет из окна близко стоявшей дачи, фигура девушки представала глазам парня во всем своем натуральном и, нужно сказать, весьма привлекательном естестве.

Тишина, как и темень, — густая. Только собаки изредка перетявкиваются.

Так всю дорогу и прошли: она впереди, а он отступя шага на три. И молча. Хотя оба чувствовали некоторую искусственность такого отчуждения: все-таки, раз ты принял на себя роль провожатого, будь уж любезным до конца. И ты, девушка, хороша: молодой человек, по сути, встал на защиту твоего друга и сейчас оказывает тебе внимание, а ты даже не оглянулась ни разу, словно убегаешь от кого.

И только когда Фалалеева протока выбралась на прилично освещенную улицу Дружбы народов, Катюша задержалась на углу у своей калитки и медленно, словно нехотя, повернулась к провожатому:

— Вот я и дома. А вам — весьма признательна, товарищ… Громов, если не ошибаюсь.

— Не за что, товарищ Добродеева.

— Ну, как же: если бы не ваше вмешательство….

— Бросьте, девушка! — первым нарушил церемонность разговора Михаил. — Ведь если говорить откровенно…

Михаил запнулся: «А не обидится?»

— Ну, ну?

— Меня не только удивило, а даже показалось просто нелепым поведение… Я, конечно, не знаю, кем он вам приходится, этот… трусишка!

— Трусишка?!

— А как же иначе назвать вполне упитанного парня, который не может постоять даже сам за себя?

— Как вам не стыдно! — Катюша шагнула к Михаилу. От возмущения лицо девушки утеряло несколько кукольную красивость. — Павлик не трус! Только он считает ниже своего достоинства…

Катюше не удалось сообщить, что именно Павлик Пристроев считает ниже своего достоинства, потому что Михаил, очень обидно для девушки, рассмеялся прямо ей в лицо. Да еще и на словах добавил:

— Заячье это достоинство!

Естественно, что после такой бестактности продолжать разговор стало бессмысленно. Катюша презрительно отвернулась от Михаила. А свое возмущение выразила резко захлопнувшейся калиткой.

Однако парня это ничуть не обидело. Он даже «спокойной ночи» пожелал вдогонку.

Нахальным показалось Катюше поведение Михаила Громова и при третьей встрече, на этот раз в кабинете секретаря Прибрежного райкома ВЛКСМ Василия Фонарчука, куда Катюша пришла за рекомендацией для поступления в Московский институт иностранных языков.

— А почему тебя, дорогуша, вдруг на иностранцев потянуло? — шутливо поинтересовался Фонарчук, предельно блондинистый парубок с веселыми, небесной лазоревости глазами. Так как Фонарчук только что вернулся из туристического похода по нагорному Алтаю, где загорел до шоколадности, его лицо живо напоминало негатив, что и отметила про себя Катюша. А вообще обиделась.

— Во-первых, не на иностранцев, а на иностранные языки. А во-вторых…

Но, возможно, и убедительный довод, который должен был бы последовать за словами «во-вторых», Катюше привести не удалось. Поистине с треском распахнулась дверь, и в кабинет решительно протопали два чем-то возбужденных парня в заляпанных грязью резиновых сапогах и спецовках.

— Дальше так, товарищ Фонарчук, не пойдет! — еще по пути к столу секретаря заговорил один из парней, в котором Катюша сразу же распознала своего недавнего провожатого: хоть и обиделась, а запомнила.

— По-ойдет! Возможная вещь, и не так, как тебе, Громов, желательно, но пойдет. На месте стоять не будем! — как и при встречу с Катюшей, весело и даже не поинтересовавшись, о чем идет речь, отозвался Фонарчук; поразительной невозмутимостью отличался секретарь райкома ВЛКСМ. — Так что вы, мужики, поостыньте трошки. К тому же неудобно затевать в женском общение, как я разумею, чисто мужской и крепкий разговор.

То ли шутливо-успокоительный тон Фонарчука или то непредвиденное обстоятельство, что «женским обществом» оказалась девушка, которую он уже дважды заприметил, но Михаил действительно поостыл. И Яруллу попридержал.

— Да, кстати: ты ведь, кажется, москвич? — спросил Михаила Фонарчук.

— Был. В молодые годы.

— И студент, если не ошибаюсь?

— Тоже — плюсквамперфектум.

— Не лишен!.. Так вот, дорогой перфектум, очень нас заботит Московский институт иностранных языков. Не так меня, как вот Екатерину Кузьминичну.

— Ну еще бы! — сказал Михаил, как показалось Катюше, с насмешливой многозначительностью. И девушка вспылила:

— А почему, собственно, товарищ Фонарчук, вас интересует мнение этого… — Катюша хотела сказать «отставного москвича», но решила смягчить, сказала просто: — молодого человека. А главное — я ни в каком совете не нуждаюсь! И от вас мне нужна только рекомендация.

— Только и всего? — спросил Фонарчук.

— Только и всего! — ответила Катюша.

«А девушка-то с характером!» — как и при предыдущей встрече, отметил про себя Михаил. Причем одобрительно отметил.

Но Фонарчуку такая категоричность Катюши, видимо, не понравилась:

— А вам, товарищ Добродеева, не кажется, что рекомендацию комитета комсомола надо заслужить?

— Благонравным поведением? — спросила Катюша уже вызывающе.

— Это само собой. Но и работа у нас тоже ценится, — сказал Фонарчук. И, видимо решив смягчить требовательно прозвучавшие слова, добавил: — А вот злобиться на нас, дорогая Екатерина Кузьминична, не резон. Как я, так и эти… наши с тобой товарищи желаем тебе только добра.

— Ну, что же… Спасибо и на том.

Почувствовав, что еще немного и ей не сдержать обидных слез, Катюша решительно поднялась со стула и ушла не попрощавшись. И даже дверь за собой не закрыла.

— У нас в Салавате говорят: с голодным бараном не бодайся, с обиженной тещей не спорь! — попытался Ярулла разрядить шуткой возникшую после ухода Катюши неловкость.

— Ничего, ничего, за эту дивчинку можете не беспокоиться: и сама медалистка, и папаша у нее — Кузьма Петрович Добродеев — товарищ настойчивый… А вот вам…

Фонарчук подумал и закончил неожиданно:

— Честно говоря, завидую я вам, хлопцы!

— Интересно, — сказал Ярулла.

— Нашел чему завидовать! — добавил Громов. И, сердито придвинув к столу секретаря стул, сел.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Пожалуй, ни в одной рабочей профессии не сказывается так на условиях работы, а значит и на настроении работников, зимой — тридцатиградусный мороз или слепящая глаза вьюжистость, летом — зной или затянувшаяся не на часы, а на дни мокропогодица.