Ожоги сердца (сборник)

— Стой, куда ты, лихач?!

Ярцев тряхнул головой, протер глаза и увидел перед собой девушку в куртке на «молниях». Высокая, взгляд властный… Что ей сказать? Выразить радость, что она жива и невредима, — не поймет. Упрекнуть за гордость — расценит как похвалу.

— Дуреха! — вырвалось из груди.

— Лихач! — опять сказала она.

— Ротозейка! — добавил он.

— Кто-кто? Ну-ка, повтори, — попросила она таким тоном, будто для нее составляло удовольствие принимать оскорбления.

— Ротозейка, — подтвердил Ярцев, озираясь по сторонам: «Куда же испарился Огородников?»

— Не крутись, смотри сюда.

— Нечего смотреть. Одни застежки да «молнии». Под колесами от них ничего не осталось бы, а мне — в тюрьму.

— Трусливых, говорят, и в тюрьме под нары спать загоняют, — кольнула она, предъявляя удостоверение общественного автоинспектора. — Прошу следовать к машине.

Отказ тормозов — проклятие рабочим цилиндрам и тормозным колодкам. Но почему так произошло?

Возле лежащего в кювете самосвала уже стояли люди. Щебенки в кузове словно и не было. Она выплеснулась на асфальт, как вязкая жидкость, под давлением какой-то неведомой силы. Это и помогло сравнительно легко погасить инерцию разгона. А если бы в кузове находился монолит такого же веса?.. Ярцев посмотрел вперед, за канаву водостока, и похолодел: он только теперь разглядел, что там, перед окнами школы, на волейбольной площадке толпились школьники. Сейчас они бегут сюда гурьбой с мячами посмотреть, что случилось.

— Зачем ты послал своего напарника в город? — спросила девушка-инспектор.

— Я не посылал, видно, сам надумал.

— Вон, смотри, вдоль пашни колотит, — показала рукой девушка, — вроде не встречала тут такого.

— А он говорил, что знает тебя. Огородников его фамилия.

— Мартя?

— Он самый.

— Все ясно. Почаще бери с собой таких блудней…

На асфальте перед толпой остановился «МАЗ». Ярцев попросил шофера вытащить самосвал из кювета и протянуть до смотровой площадки.

— Сейчас выдерну… А где пострадавшие? — спросил шофер.

— Пострадавших нет, обошлось так.

— Как обошлось?.. На бугре меня встретил перепуганный кудлатик, глаза навыкате. «Торопись, говорит, самосвал в школу врезался, жуть одна, за «скорой помощью» бегу, детей спасать надо…»

— Врет он, трус и паникер! — послышался за спиной голос теперь уже знакомой девушки.

— А-а… Ирина, и ты тут как тут…

— Как всегда, — подтвердила она и, привстав на подножку открытой двери кабины, начала командовать, куда и как подать «МАЗ».

На смотровой площадке, поставив самосвал над ямой, Ярцев развернул сумку с инструментами. Тем временем Ирина со знанием дела принялась проверять крепления тормозных узлов на опорных дисках.

— Внешних признаков неполадок в тормозах не видно, — сказала она. Этим дала понять, что виноваты не тормоза, а водитель.

— Исправность тормозной системы проверяется не по внешним признакам, — уверенно поправил ее Ярцев: он не из тех шоферов, которые умеют только крутить баранку.

— Оправдываясь, обвиняю, — язвительно заметила девушка.

— Общественному автоинспектору положено знать, — продолжал Ярцев, — самосвал «Урал триста семьдесят пять» имеет пневмогидравлическую систему торможения.

— Ну и что?

— Вот, смотри… Этот поршень покосился в цилиндре.

Ярцев извлек поршень рабочего цилиндра. На нижнем торце поршня обозначился эллипс. К тому же при резком нажатии на тормозную педаль вырвался из гнезда шток. Он еле держался на двух витках мелкой резьбы — заводской дефект.

— Преступная слепота сборщиков…

— Наверное, они работали тоже на разгоне, без тормоза. — Вглядываясь в дефектную деталь, Ирина попыталась осадить шофера: дескать, вернись к осмыслению своего просчета.

Ярцев, будто не слыша и не понимая ее колючей иронии, отпарировал:

— Эти детали поставили в машину разгильдяи. Выпустили из заводских ворот — не заклинило, и ладно. Да и кто может разглядеть такой перекос сквозь корпус цилиндра?! А теперь, мол, эллипс образовался от неправильной эксплуатации. Дескать, ничего вечного нет…

Неожиданно его бросило в жар. В глазах зарябила серая с красными прожилками мгла. Могла быть катастрофа с жертвами!

— Да, я допустил просчет! — совсем разозлился Василий; ему хотелось наговорить Ирине грубостей: спас тебя, дуру, а ты ставишь знак равенства между мной и теми, кто работает с разгоном без тормозов, без самоконтроля…

На площадку вкатился мотоцикл дорожной автоинспекции. Лейтенант милиции, видно, летел сюда на предельной скорости. Вслед за ним неслась санитарная машина. Всю дорожную службу всполошил Мартын Огородников. Из его бессвязного, сбивчивого сообщения явствовало, что в Переволоках огромная катастрофа с гибелью детей, что вот-вот все село будет охвачено огнем от взрыва самосвала с большим запасом горючего. Того и гляди сюда примчатся пожарные Жигулевска и Сызрани. Однако, прибыв к месту аварии, лейтенант дал отбой и теперь выяснял, почему самосвал оказался в кювете.

Разговаривала с ним больше Ирина. Ярцев не мог справиться со своими нервами, которые с опозданием (а может, так и надо?) именно сейчас буквально не давали ему произнести ни одного слова в оправдание. Получались какие-то сиплые выкрики, недоумение — почему, почему? — и угрозы неизвестно кому.

Лейтенант составил акт, посадил Ярцева в коляску и повез в медпункт на экспертизу — не пьяный ли? Ирину попросил вызвать аварийную автолетучку.

После экспертизы Ярцев вернулся к самосвалу, лег на траву вверх лицом и долго смотрел в синеву вечернего неба. Необозрим простор небесной выси. И там, казалось, наступает теснота от нагромождения провалившихся тормозных педалей. А ведь можно было избежать аварии, если бы, готовясь к такому эксперименту, не поленился перебрать всю тормозную систему. Поленился — теперь держи ответ и не ищи оправданий.

Сгустилась темнота. Площадку осветили фары аварийной автолетучки.

— Что случилось? — спросил дежурный механик.

— Тормоза отказали. Педаль провалилась.

— Почему?

— Поршень с эллипсом…

— Значит, заводской дефект, не наша беда.

— Если вы сюда с Марса прилетели, то не ваша.

Глава третья

ОНИ УМЕЛИ ДРУЖИТЬ ТАК…

Кто-то верно сказал: беда не ходит в одиночку. Не успел Василий Ярцев, что называется, перевести дыхание после аварии, как на следующее утро на него обрушилась новая неприятность.

После каждой получки он ждал воскресного дня, чтобы побывать на почте и послать матери очередной перевод. Делал он это благоговейно, как прихожанин храма добра и бескорыстия, — и костюм почищен, и деньги в конверте новые, хрустящие, будто почта могла передать их в руки матери именно такими…

Получка была в пятницу. Из нее он отложил в карман выходного костюма пять червонцев. Отложил до воскресенья. А сегодня сунул руку во внутренний карман пиджака и… сию же секунду выдернул ее, будто обжегся: денег не было. Костюм висел в шкафу, ключ от которого хранился у самого Ярцева. Шкаф никто без него не открывал, а деньги куда-то «ушли». Куда же, к чьим рукам они могли прилипнуть? Впрочем, деньги прилипают к чужим рукам по вине того, кому они принадлежат.

Чтобы скрыть от друзей досаду и растерянность, Василий заторопился уйти.

— Ключ оставьте у вахтера, — сказал он уже с порога.

— Мы тебя будем ждать, — отозвался Володя Волкорезов.

— С почты я зайду в ГАИ и, вероятно, задержусь там.

— Подождем, — подтвердил Рустам Абсолямов.

— Зачем?

— Вернешься, поговорим, — ответил Витя Кубанец. — В ГАИ, кстати, тебе делать нечего, сегодня выходной.

С тяжелым чувством вышел Василий. Не мог он плохо подумать о товарищах. Володя, Рустам, Витя — однокашники: вместе служили в армии, получали путевки на стройку. Вместе и поселились в этой двухкомнатной квартире на пять коек по талончикам, которые еще в Сызрани дал им Булан Буланович, главный энергетик сантехмонтажа. Жили они тут почти год без тени недоверия друг к другу, и — надо же такому случиться! — пропали деньги. На Огородникова, чья койка пустует, пожалуй, сетовать нельзя: в день получки его никто не видел в общежитии.