Том 18. Избранные письма 1842-1881

Ваш Л. Толстой.

251. П. Д. Голохвастову

<неотправленное>

1873 г. Марта 30. Ясная Поляна.

30 марта.

Очень вам благодарен, Павел Дмитриевич, за вашу память обо мне и за присылку книг. Я их еще не получал и нынче посылаю объявленье. Радуюсь вашей свободе и надеюсь, что вы ее употребите хорошо. Мои любимые для вас занятия это повесть в прозе и былину Ильи для Шатилова . Драма это ваше дело с самим собой, и я сужденья иметь себе не позволяю.

Вы не поверите, что я с восторгом, давно уже мною не испытываемым, читал это последнее время, после вас — «Повести Белкина», в 7-й раз в моей жизни. Писателю надо не переставать изучать это сокровище. На меня это новое изучение произвело сильное действие. Я работаю, но совсем не то, что хотел .

Прочел на днях «Le petit chose», Daudet . Вероятно, Ольга Андреевна обмолвилась, назвав его рядом с Droz . Поэзия и дрова. Но очень хорошая вещь «Prosper Randoce» Cherbulier — советую прочесть. Замечательная вещь, что у англичан и у французов не переводится поэзия, а у всех остальных европейцев, особенно у немцев — ничего. Как вы это подведете под свою теорию искусства?

До свиданья, желаю от всей души вам плодотворной и удовлетворяющей деятельности и прошу не забывать, что я горячо сочувствую вам и вашим замыслам и стремлениям.

Ваш Л. Толстой.

252. П. Д. Голохвастову

1873 г. Апреля 7. Ясная Поляна.

Вы, верно, упрекаете меня, Павел Дмитриевич, просто в невежестве; на ваши два столь приятные мне письма и посылку книг я до сих пор не ответил . Я, по крайней мере, несмотря на уверенность, что наши хорошие и дружеские отношения упрочились теми славными днями, которые мы провели вместе , я ужаснулся, когда хватился, что я еще вам не ответил, не поблагодарил вас за книги и, главное, за ваш приезд к нам. Произошло это оттого, что дней 10 тому назад я написал вам длинное письмо, но написал в нем кое-что такое, что, обдумавши, решил лучше не писать, и не послал письмо, а другого до сих пор не написал.

То, что я написал и не послал, относилось до меня, и я не послал, потому что было преждевременно . Радуюсь от души, что вы вырвались из Москвы и засели (вероятно, теперь уже) за работу. За какую? Пожалуйста, известите, это меня очень интересует. Я больше всего, как вы знаете, сочувствую повести и в прозе, потом былинам для Шатилова и менее всего надеюсь на драму. Впрочем, это ваше дело с своей душой. С вашей искренностью, чистотой любви к поэтической деятельности должно выйти хорошее . Давно ли вы перечитывали прозу Пушкина? Сделайте мне дружбу — прочтите сначала все «Повести Белкина». Их надо изучать и изучать каждому писателю. Я на днях это сделал и не могу вам передать того благодетельного влияния, которое имело на меня это чтение.

Изучение это чем важно? Область поэзии бесконечна, как жизнь; но все предметы поэзии предвечно распределены по известной иерархии и смешение низших с высшими, или принятие низшего за высший есть один из главных камней преткновения. У великих поэтов, у Пушкина, эта гармоническая правильность распределения предметов доведена до совершенства. Я знаю, что анализировать этого нельзя, но это чувствуется и усваивается. Чтение даровитых, но негармонических писателей (то же музыка, живопись) раздражает и как будто поощряет к работе и расширяет область; но это ошибочно; а чтение Гомера, Пушкина сжимает область и если возбуждает к работе, то безошибочно.

Жена благодарит за память и посылает поклон. Прошу передать мой поклон Ольге Андреевне.

Ваш Л. Толстой.

253. H. H. Страхову

1873 г. Мая 11. Ясная Поляна. 11 мая.

Давно не писал вам, многоуважаемый Николай Николаевич. Я вдруг получил ваши два письма: одно славное, заживо задевшее меня, из Крыма, и другое, мрачное, из Петербурга . И, желая отвечать на оба, остался, как знаменитый осел между двумя связками сена. А на крымское письмо как мне хотелось отвечать! Поверите ли, ошибаюсь я или нет, но на вопрос, что такое добро — сущность жизни, мне так же легко отвечать, как на то, какое нынче число. Отвечать могу для себя ясно и понятно, но ясно и понятно ли это для другого? Для того, чтобы это было ясно другому, надо, чтобы другой был со мной согласен в значении вопроса. Объективной сущности жизни человек понять и выразить не может — это первое. Сущность же жизни — то, что заставляет жить, есть потребность того, что мы называем неправильно добро. Добро есть только противоположность зла, как свет — тьмы, и как и света и тьмы абсолютных нет, так и нет добра и зла. А добро и зло суть только матерьялы, из которых образуется красота — то есть то, что мы любим без причины, без пользы, без нужды. Поэтому, вместо понятия добра — понятия относительного — я прошу поставить понятие красоты. Все религии, имеющие задачею определить сущность жизни, имеют своей основой красоту — греки — плотскую, христиане — духовную. Подставить другую щеку, когда ударяют по одной, не умно, не добро, но бессмысленно и прекрасно, так же прекрасно, как и Зевс, бросающий стрелы с Олимпа. А пусть коснется рассудок того, что открыто только чувству красоты, пусть делает выводы логические из того, как должно жертвоприносить Зевсу, как служить, подражать ему, или как служить обедню и исповедоваться — и красоты нет больше и нет руководителя в хаосе добра и зла. Вы говорите, что вы поймете меня, как бы нескладно я ни писал, так вот, не говорите этого вперед. А очень бы желал бы я побеседовать об этом с вами. Я пишу роман, не имеющий ничего общего с Петром I. Пишу уже больше месяца и начерно кончил. Роман этот — именно роман, первый в моей жизни, очень взял меня за душу, я им увлечен весь и, несмотря на то, философские вопросы нынешнюю весну сильно занимают меня. В письме, которое я не послал вам , я писал об этом романе и о том, как он пришел мне невольно и благодаря божественному Пушкину, которого я случайно взял в руки и с новым восторгом перечел всего. Еще я занимаюсь поправкой «Войны и мир». Исключаю все рассуждения и французское и ужасно желал бы вашего совета. Можно ли прислать вам на просмотр, когда я кончу?

Ваш Л. Толстой.

Пожалуйста, не говорите никому, что я пишу.

Мы едем в Самару, вероятно, в конце мая .

Мои все здоровы и вам кланяются.

После 20 адрес мой — в Самару. Пожалуйста, не забывайте. В самарской степи еще дороже мне и радостнее будет ваше письмо.