И-е рус,олим

-- Давид, пощади... Кончай. Этот кот... слишком для меня... умный. Сыплет именами. Мне не интересно -- я мало кого знаю...

-- Ладно, все. Дай полминуты, я досмотрю... Нет, ну вот это тебе должно быть интересно.

... Поэзия, да и серьезная проза потерпели кораблекрушение. Мы, выжившие, разбросаны по маленьким компьютерным островкам в информационном океане или нас, цепляющихся за киборды, носят волны. Текст стал запиской в запечатанной бутылке, брошенной в море из последней надежды. Нетнеисты имеют мужество бросать свои бутылки и Сеть, чтобы вылавливать чужие. Нетнеизм неиерархичен, поэтому он вряд ли принесет кому-то славу, но многим даст свободу, прежде всего от самих себя.

Ортик вдруг обиделся:

-- Думаешь, меня кроме бутылки уже ничего... не интересует?.. Ты же не знаешь... ты ничего не знаешь. Я почему запил -- потому что... потому что...

Ортик сидел на краю дивана в позе утомленного кучера, упершись локтями в коленки, смотрел в пол, кисти рук вяло свисали. На перекрученном вороте белой рубашки видна была широкая грязная полоса. На левом ботинке подошва переломилась. Хотелось как-то повлиять на этот уход в алкогольный штопор. И я осторожно сказал:

-- Миш, я понимаю, что ты начал пить после этой истории с Линем... Я тебе и так очень обязан... Но у меня к тебе еще одна просьба...

Ортик резко вскинул голову, отчего очки съехали, и один глаз оказался поделен стеклом на маленькую и большую половинки. В каждой был испуг. Другой глаз он почему-то прикрыл:

-- Нет, Давид! Нет. Ни за что! Белле -- нет. Даже не проси. Не нужна ей эта экспертиза! Ну ты понял, да? У меня вообще... все из-за этого перекосилось... Не из-за Линя, нет... Хотя из-за него, если вдуматься... Хотя я сам виноват... Давай! -- он мотнул кистью руки и снова ее уронил.-На посошок... и я пойду...

Но на посошок не получилось. Когда мы выпили по-последней, я понял, что Ортика отпускать одного нельзя. Отвезти его тоже уже не мог. На такси денег не наскреблось. Я предложил Ортику остаться ночевать. Он сразу согласился, его это почему-то очень растрогало. Наверное, знакомые уже начали от него дистанцироваться. Он захотел продолжить, раз уж никуда не надо двигаться. Это было логично. Мне тоже не мешало надраться после всех этих передряг. Да и отметить свое вступление в Легион. Нет, наверное все-таки в Когорту. Интересно, сколько нас -- таких? Один? Сто? Все? И почему я оперирую римскими названиями?

Потом Ортик стал приставать, чтобы я признался -- откуда знаю, что он запил из-за Линя. Почему-то эта моя фраза про Линя произвела на Ортика слишком сильное впечатление. Он решил, что я что-то знаю. И захотел открыть мне, раз уж я все равно все знаю, свою, правильную версию происшедшего. Я отказывался, но вяло, так, для очистки совести. На самом деле мне было интересно. Особенно, почему он Беллу приплел.

-- Вот,-- горестно забормотал Ортик,-- тебе сейчас... сейчас расскажу. Ты, Давид, будешь первым... первым, кому расскажу. Ты же могила? Не так только, как тамагучи в пенале... в смысле -- не запищи никому никогда. Ну ты понял, да?.. Вот... А знаешь почему тебе? А кому еще?.. Верующему еврею я никогда, никогда не признаюсь! Хотел раву рассказать... правда, хотел. Не смог. И никто не смог бы. А светским евреям вообще ничего нельзя рассказывать, понимаешь? Давид! Никогда ничего не рассказывай светским евреям! Потому что... ты не такой, как они. И как я, ты тоже не такой... Потому что... только не обижайся... ты -- неправильно верующий еврей. Ну ты понял, да?

Я понял, что рассказ сильно затянется и собрался пойти сварить кофе. Но тут Ортик ляпнул:

-- Меня же Леня... ну, Линь... назначил главным зоотехником... ну ты понял, да? Леня мне очень доверял почему-то... вам, кстати, почему-то не доверял... особенно Грише. Почему, не знаешь?

Я знал, конечно. Но отделался неопределенным жестом. Тоскливая, все-таки, история любви и нелюбви.

-- Но Леня все рассчитал... хитро... правильно, в общем, рассчитал... А вот какая я падла, он не рассчитал! Я как бы отвечал за техническую сторону... ну, не в том смысле... а в том, что связь с лабораториями, клиникой, транспортировка... ну, ты понял, да? По Лениному рассчету, я должен был убедить Беллу родить... потому что... из того, что Леня мне отписал, часть я сразу получил, меньшую... на всякие непредвиденные расходы... А основную часть я еще получу... получу, если Белла нормально родит ребенка... ой, извини, у тебя же это, наоборот...

Я все-таки не выдержал, пошел делать кофе. Не так, как до прихода Ортика, а просто растворил. Ортик поплелся за мной, сопя и всхлипывая, рассказывая и рассказывая. Все в этой истории выглядело каким-то фальшивым, хотя многое, конечно, было правдой.

Ортик хоть и был на конечной стадии опьянения, но как-то урывками вдруг приходил в себя, осматривался подозрительно, явно пронзенный ужасной мыслью, что я выпытываю у него секреты, но мысль эту не додумывал и снова погружался в бессвязное, а на самом деле вполне анализируемое бормотание.

Сначала была Москва, куда он ездил за Линевой спермой, причем как-то это было обставлено все с предосторожностями, видимо еще Линь при жизни все продумал и обо всем позаботился. Ортик вспоминал про "шестисотый" к трапу самолета, про джип охраны, про то, что люди в хороших костюмах и галстуках обращались к нему "рав Михаэль", а он их так и не поправил ни разу -- по этому поводу Ортик сильно сокрушался, по-видимому, он считал этот момент начальной точкой своего падения.

Про самолет Ортик говорил с откровенным удовольствием, дольше, чем нужно, смакуя воспоминания и даже называл имена стюардесс. Я, правда, так и не понял, что кроме дармовой выпивки и большого расстояния между креслами его впечатлило.

Про приезд в Израиль Ортику даже вспоминать было мучительно. Он соглашался продолжить рассказ только добавив перцовки, причем обязательно вместе со мной. А когда обнаружил, что бутыль пуста, расстроился и не поверил, что мы с ним могли все это выпить, и даже заподозрил, что я отлил слишком много на опохмелку.

В конце-концов, Ортик продолжил рассказ, но стал в повествовании как-то избирательно шарахаться, поэтому на меня посыпались лишь обломки происшедшего. Попутчица в такси до Иерусалима на кого-то там похожая. Немалые деньги, за которые впервые не надо было ни перед кем отчитываться. Слишком рано закрывшаяся лаборатория. Стремительное взаимопонимание с попутчицей Олей. Ее проблемы. Решение ее проблем. Ужин в Эйн-Кареме. Ужас от осознания факта ужина с Олей в некошерном ресторане. Новые люди. Еще новые люди.

К концу рассказа добавить захотелось уже мне. Ортик, проснувшись, увидел над головой распятие. Голова болела так сильно, что он поначалу счел это галлюцинацией. Но нет. Сам он ничего не помнил. Потом к нему зашел священник, позвал к обедне и поздравил с принятым утром крещением, назвал "брат Михаил" и поблагодарил за щедрое пожертвование монастырю. Во внутреннем, потайном кармане пиджака Ортик обнаружил свою скомканную черную кипу. Денег наскреблось на автобусный билет и банку пива. На шее, на шнурке, висел оловянный крестик. Контейнера с Линевой спермой не было, его никто не помнил и не видел. Олю тоже никто не знал.

-- Этого не может быть! -- выпалил я.-- Белла же беременная!

-- Так об этом же... я же тебе об этом же...

-- От кого беременна Белла?

-- ... весь вечер, как на духу...Это... Что ты у меня все выпытываешь?! И выпытываешь?! Беременная, да... Ну и что?.. Кем -- вот что главное... это же самое ужасное,-- всхлипнул Ортик и вырубился.

Гриша

Я неправильно ловил время. Пока была здорова рука, я ловил его, как ловит ремесленник, сапожник -- падающий гвоздь. И вбивает его в набойку на каблуке, чтобы сапог совершил определенное количество шагов и был целесообразен. Глупец. Неужели надо было стать калекой и лишиться возможности рисовать, чтобы прозреть. Все мои работы словно отдалились, а вернее отчудились от меня. Чуда в них и не хватает. Я вижу их недостатки. Я вижу высокий уровень ремесла. Но не мастерства. Я ловил на своих исторических полотнах время, я рядился в костюмы эпох, я заклинал собственную одаренность, словно она была змеей. А время, даже не покосившись на меня, не притормозив, проехало мимо бродячего фокусника на обочине.