Тлен

И стихла сразу Шуньга, в больное место укорил всех Василь Петрович. Стали подходить к бревнам мужики, послушать.

- То как же вы теперь мне не верите, а верите разному обманщику Балясу, который есть ваш враг, а вы сами не понимаете?

Не даром на этом месте причмокнул Аврелыч, - подошел он сзади и слушал тихо речь: зря помянул председатель

про Баляса. Сразу глухие стариковские голоса покрыли:

- Но, не больно, ты-ы! Ишь, какой! Слезай с бревен-та!

И еще раз чмокнул Аврелыч, не туда пошел председатель, совсем сбился.

- Таких Балясов всех отвести в тайболу да пострелять... как чухарей...

Не дали слова больше сказать Василь Петровичу, а вылез рядом Епимах Извеков. Зыкнул, как из бочки пустой.

- Старики! Доколь нам россосуливать? Чего он тут над нами изгиляется? Какая он нам власть? Да мы тут век безо власти жили и жить будем!

- Вот и верна! - взгудели старики, выставляя важно бородищи.

Пожевал губами Епимах и вынул пальцами попавший на язык волос.

- Где твой сын Пашко? - крикнул в то время Василь Петрович.

Не посмотрел даже на него Епимах, только большой белый лоб передернуло пробежавшей, как зыбь, морщиной. И сгрудились теснее старики, ждали ответа.

- Нам тут укор выходит за сыновей, - повел опять неспешно Епимах, - что касаемо меня, так я Пашку благословенья не давал за тобой в тайболу ходить, сам пошел. А вот что выходили-то, скажи? Какие богацва нажили? Где та золота гора? Ха-а! Костье волки растащили. Что, не так?

Подтвердили старики в один голос:

- Сами пошли волкам в зубы. Никто не гонил.

И подхватил опять с налета Епимах:

- А учили! Вы, мол, старики, худым умом живете! Допустите нас дела поделать! Вот и доделались. До-де-ла-лись!

Усмехнулись старики и посмотрели все на председателя: "что скажешь?"

Себя не вспомня, замахал на них сверху Василь Петрович и разжигался все больше, - видел, как притихли все от его слов:

- Ну-ко, вы! Старики! Не хуже ли вы зверя выходите? И зверь свое дите помнит. А вы! Извековы, Скомороховы, Яругины! Чего затрясли бородищами, как козлы? Где ваши ребята Кирик, Сидорко, Петруша и другие, где? Забыли? Небось, как ребята, бывало, домой приходили - вы и пикнуть не смели. Со всяким почтеньем встречали - да? Как не ваша сила выходит - вы шелковиночкой виетесь, а чуть что, так и занеслись? Что молчите-то? Не помните? А звезду с памятника кто сшиб, не ваша рука? Ну что, клопы вы несчастные? Забились во щиль и молчок! Добере-омся! Каленым прутом вас тута будем выжигать! Хвосты распускать не станете! Не-ет, прошло время!..

- Не ругаться! - взвизгнул кто-то, опомнившись.

- Долго будем терпеть, али нет?

- Всякой вшивик будет кориться!

- Сходи с бревен-та! Выстал!

- Сходи-и!

Подшибли в подколенки, стащили с бревен. Только и сказал на то Василь Петрович:

- А будьте прокляты!

И побежал прочь.

Опять Епимах голос взял, свое повел.

- Вона как! Баляс враг, - в тайболу, говорит, отвести.

А я вот в Баляса верю, что поделаешь, раз моя вера такая? Дак уж я своих коров и погоню, мои коровы-то, ни у кого не спрошу. Где-ко пастух? Хватились все, - где пастух, оглядывались на-округ: не было Естеги нигде.

Уж заворчал грозно Епимах:

- Душа с тела вон! Коды надо - не докличешься, беззадого!

Прибежали тут ребятенки с берега, весело рассказывали:

- Естега-то в окошке сидит под замком. Хы-и! Председатель счас сволок в холодную. Хы-и!

- Но, ври! - прикрикнули старики.

Стихли сразу ребята, один за всех сказал:

- Истинно Христос, тамотко.

Вылез опять Епимах Извеков, задымился густым черным дымом:

- Ну, вла-ась! Ну, народна влась! Один супроти всех хочет сделать. А? Что вы скажете?

Выскочил в ряд с Епимахом мурластый Пыжик, затолокся, завертелся, засипел с натугой:

- Думат, побоимся! Да ежели все заберем, х'оврю, заберем, багорье, граждане, в менуту раскотим, х'оврю, раскотим баню по бревнышку. Чего глядеть!

И слез. Не любили на Шуньге заику, смеялись всегда, дразнили дурашливо, а тут послушали, замахали согласно бородищами:

- Вот верна-а!

И обрадовался Пыжик, затоптался, полез опять на бревна, хотел сказать, что первый на такое дело пойдет, да отвел его рукой Епимах:

- Годи!

Заговорил сам мерно, тяжело, точно рубил топором:

- Влась должна быть наша во всем. Как положим - так и делай. Как поставим - так и сполняй.

Замахал кулаком тайболе и сразу поднял голос, аж кровью налился белый лоб:

- А не са-мо-воль-ни-чай! А не и-ди на-по-пе-рек!

- Верна-а! - перебили криком. - Вот верна-а!

Поводил бровями и кончил угрюмо и тихо Епимах:

- Я так понимаю, довольно мы глядели на то изгилянье! Пускай теперь стариков послушают. Мы Шуньгу строили, не они! Нами и стоять будет!

Вздохнул, обмахнул волосья и слез.

- Пошли, старики?

- Пошли заедино.

XI

Шли тихо, степенно, задами прошли к берегу к председателевой бане, видели: сидит в окошке Естега, притупился горько на подоконнике, закивал бороденкой.

Пока сбивали камнем пробой, затоптался беспокойно Пыжик:

- Бежит, х'оврю, председатель-то!

Оглянулись все, - верно, бежал Василь Петрович, махал издали рукой. Обернулись, подождали, что скажет.

Растолкал, вшибся с разбегу в середку, прикрыл дверцу спиной.

- Чего пришли? По какому праву? Ну?

- Спусти пастуха стадо собрать!

- Не спущу. Пускай посидит до завтрева.

- Ой! Твердо слово, председатель?

- Твердо.

И пробился тут наперед Епимах Извеков.

- Ну-ко, пусти!

Сунул корявый перст в пробойчик, выдернул и схватился быстро за скобу:

- Выходи, Естега!

Прижал дверцу председатель и высоко замахнулся, повел сторожко глазом:

- Ну, уберешь - нет руку?

Дверь в предбанник с тягучим скрипом подалась и в ту же минуту с хряском ударил по суставам в руку Епимахову председатель. Так и замерли все, а, опомнясь, побежали выдергивать из огорода колья. Оторвал руку Епимах Извеков и, потемнев сразу, пошел напролом, навалился брюхом, скатились оба на глинник, накинулись тут и другие, молча колошматили, подтыкали, пинали, пока не застонал председатель. Оставили отлежаться на глиннике.

Снял тут с петель дверцу Епимах и скинул подале под угор. Обсосал содранную руку и сказал: