Прелесть (Повесть о Hовом Человеке)

Но когда институт планирования закрыли, получился определенный вакуум, ему будто руки обрубили, и он задумался над выбором инструментария. И его еще раз осенила грандиозная идея.

Случилось это после знакомства с Библией.

Когда он прочел, что вначале было слово некоего существа, чье имя никому неизвестно, а кому известно, он призадумался. В этой космогонии ему не понравилось, что он есть результат чей-то обмолвки, слишком долго он изживал эту детскую идею. Но понравилась то, что слово может обладать такой грандиозной созидательной силой. И даже дело не в том, что от слова Божьего все произошло, в это он как раз и не верил, а в том, что люди так ценят силу слова, что эта космогоническая гипотеза уже несколько тысяч лет пользуется огромной популярностью у значительной части населения планеты. Ведь если Библия искажает суть вещей, что совершенно очевидно каждому умному человеку, и при этом не отвергается людьми, то от этого только возрастает колоссальная мощь слова. Поэтому он решил стать писателем. Но ясно, что слово не всякого человека может быть всемогущим, и становиться каким-то второразрядным писателем, или точнее описателем, как он называл писателей типа Бунина или Тургенева, не имело никакого смысла.

Даже создатели марксизма, с их чудовищно примитивным материализмом, сумели привести в движение грандиозную массу народа. И все только потому, что не слепо копировали окружающий мир, а пытались его изменить.

В общем, вскоре он оказался в Литературном институте.

9

Утром Вениамина Семеныча разбудил звонок Зарукова. Надо было спасать отца Серафима от журналистов. Да и газеты уже пестрели ужасающими подробностями вчерашнего происшествия.

- Вы почитайте "МК", все свалили в одну кучу, и Токийское метро, и бывшего министра безопасности, а уж про электричку, и отца Меня вспомнили, а один борзописец сочинил, будто отец Серафим пытался соблазнить манекенщицу, и когда люди вступились, он их проклял крестом, и те скончались.

- Я всегда говорил, что бывшие комсомольцы ничего путного придумать не могут, а только способны весь мир обливать грязью, чтобы залечить свое розовощекое комсомольское детство.

- А молодежь с удовольствием читает.

- Молодежь бывает разная.

- Кстати, - после паузы вспомнил Заруков, - наш отец Серафим, личность общественная, сторонник крайнего православия, труды имеет...

- Да, да, я знаю, он и живет как отшельник. Иеромонах.

- Дело получается общественно-значимое.

- Все дела общественно значимы.

- Кстати, как он сам? - спросил Воропаев.

- Вроде, оклемался, с Вами поговорить желает.

- Да что же ты сразу не сказал, ну блин, Заруков, ты даешь!

В тот же час Вороапев прибыл в больницу. Доктор Михаил Антонович вышел на встречу и разводя руками, взвыл:

- Господин полковник, журналисты одолели, напугайте их как-то.

- Их напугаешь, - на ходу говорил Воропаев, пробираясь через микрофоны в палаты.

- Господин полковник! - уже подхватила журналистская братия. Одна молоденькая дамочка, с непреклонной любовью к правде в глазах, буквально уцепилась за его рукав.

- Скажите, вы из ФСБ?

- Да, - отрезал Воропаев и вспомнил почему-то комсомольскую стерву, которая мучала его на политзачете в далекие застойные годы.

- Рассматриваете ли вы покушение на отца Серафима как попытку запугать Русскую Православную Церковь?

- Нет, не рассматриваю.

- Какая же рабочая версия?

- Обратитесь в департамент по связям с общественностью, - отбился Воропаев.

Отец Серафим выглядел совсем здоровым человеком. Он уже встал с постели и рылся в своей котомке. Воропаева вспомнил сразу и на его вопросительную мину ответил:

- Слава Господу Богу нашему, жив и здоров вполне, - отец перекрестился, - а вас хотел видеть не потому, что вспомнил важное, хотя кое-что и вспомнил, да говорить пока смысла нет - не поверите.

- Почему же не поверю, - попытался возразить Воропаев, но отец его прервал.

- Нет, не время еще, а хотел вам на дорожку одно словечко сказать.

- Да я никуда не собираюсь, батюшка. - недоумевал Воропаев.

- Вы уже отправились, и назад не свернете. И если уж дойдете до конца, то непременно мы с вами встретимся.

Отец Серафим присел на край постели и пригласил сесть Воропаева.

- Я давеча вам говорил, что, мол, гряде новый человек, так знайте, был немного не в себе, побоялся сказать правду, а теперь уж точно знаю...

Воропаев замер.

- Новый человек уже наступил и явлен миру.

- Кто же он, - не выдержал напряжения Вениамин Семенович.

- Он не убийца, - изрек Отец Серафим.

Карамазовщина какая-то, подумал Воропаев и повернулся с молчаливым вопросом к доктору. Тот пожал плечами, мол, такие они, отшельники человеческого духа.

- Вы можете не верить мне пока, а только запомните на будущее мои слова.

И еще, не ищите причин, потому что новому человеку причины не нужны. И отец снова прочитал из Апокалипсиса:

"И чудесами, которые дано было ему

творить перед зверем, он обольщает

живущих на земле, говоря живущим

на земле, чтобы они сделали образ

зверя..."

Потом он перекрестился и уже собрался выйти, но спросил:

- Жива ли та девица?

- Жива и здорова, вчера даже выписали, - ответил доктор.

- Меня вера спасла, а ее невежество.

- Но ведь те шестеро, отец, погибли, и остались свидетели, та девица и вы, между прочим, могут быть жертвы...- попытался воззвать к гражданскому чувству служителя культа Воропаев.

- Девицу поберегите, а мне умирать не страшно, да и Создатель не позволит, - твердо сказал отец.

- Да ведь позволил же, - не выдержал Воропаев. - Отчего же это дальше Бог препятствовать будет?

- Я не сказал Бог, - отец Серафим поднялся с постели, показывая всем видом, что он здесь оставаться больше не намерен.

- И доктора еще не выписывают, - Воропаев оглянулся на Михаил Антоновича.

- Не вижу причин задерживать пациента в больнице, конечно, если только в интересах следствия?

- Ну вы скажете, доктор? Какие на дворе годы-то! - возразил Воропаев.

- А какие наши годы.

Доктор театрально отдал честь и вывел отца Серафима через служебный выход.