Том 1. Произведения 1829-1841 годов

Между тем как пожар являлся на севере и потрясал твердую землю и острова Европы, одна отрасль течения взяла направление к югу, прошла Гибралтарский пролив, низвергла часть Марокко и разрушила город Мекинец. Ярость пожара утихла, когда огонь сделал себе отверстия в двух горах, которые извергнули вместе с пламенем потоки тины. Океан разделял все сии удары. Колебания его устремились к Мадере и грозили попеременно потопить Функаль и удалиться от берегов.

Это краткое описание показывает, что мы не предполагаем начертать историю всех землетрясений и достопримечательностей, их сопровождавших. Мы говорили наиболее о том, что имело отношение к теории существования вокруг всей земли вулканического сообщения посредством пещер, т. е. к теории воспламененных галерей, распространяющих общий пожар и находящихся под оболочкою, нами обитаемою, по которой мы ходим как солдаты по подкопанному гласису.

Продолжим беглый наш обзор землетрясений до 1822 года.

В 1769 землетрясение разрушило Багдад.

В 1770 было сильное землетрясение в Порт-о-Пренс и Сен-Доминго; землетрясения там обыкновенны, и домы построены сообразно с сим состоянием.

В 1773 в Мексике была опустошена Гватемала.

В 1778 большая часть зданий в Смирне были разрушены весьма сильным землетрясением.

В 1782 остров Формоза был разорен и погиб миллион людей. Остров, казалось, погибал навсегда, – он почти весь был покрыт водою. Явления, сопровождающие обыкновенно сии ужасы, и на сей раз повторились; сверх сего, к землетрясению присоединился сильный ураган, продолжавшийся 18 часов. Ветер стремился с необыкновенною яростию в одно время со всех главных четырех сторон. Это ужасное смятение в атмосфере представляло хаос, в который, казалось, остров готов был погрузиться; 80 кораблей потонули в самой пристани.

Море около сего острова давно уже подвержено действию огня, и во внутренности острова делались сильные перевороты. С первоначального прибытия европейцев в сие море они были постигаемы тифонами (род морских ураганов, часто без ветра, производимых волнами). Причина, воздымавшая волны, конечно, находилась в глубине воспламененного дна, ибо после разорения Формозы сила пожара была столь ослаблена, что тифоны прекратились, – может быть, не навсегда, а пока огонь приготовит новые разрушения. В 1783 потряслась вся Калабрия.

С 1797 землетрясение почти разрушило Квито в Перу и потрясло 16⅟₂ верст земли по меридиану.

В 1801 Эдинбург, Глазгов, Перт в Шотландии потеряли много зданий от вулканических сотрясений; в сей же год были ощущаемы движения во Франции, Италии и Венгрии.

В 1802 Константинополь был сотрясен с такою силою, что боялись совершенного разрушения.

В 1822, 13 августа, землетрясение превратило в груду развалин Алепп и Аптиохию.

Вот краткая картина действий подземного огня.

<1830 г.>

О неделимом в растительном царстве ^*

Люди обыкновенные, и даже ученые, привыкши видеть животных, одаренных собственною жизнию, долго не могли увериться, что в одинаких формах могут быть различные явления; долго не могли они составить идеи о существах, повидимому простых, но в самом деле состоящих из собрания многих неделимых. Они чрезмерно удивились, когда зоологи доказали существование животных, составленных из множества существ, воедино собранных и живущих одною, общею жизнию, каковы суть ботриллы, пирозомы, поликлинии и, вероятно, гидры или полипы пресноводные.

Переходя к царству растительному, надобно определить, в том ли виде нам представляются растения, как и простые неделимые высших животных, или они суть собрания нескольких неделимых, подобно поликлиниям.

Ветла, вишня… в просторечии означает частное неделимое; но; рассматривая внимательнее, находим в них делимость особенную: почти каждая часть их может быть отделена от целого тела и способна образовать новое. Сие деление может простираться до бесконечности. Так, например, все плакучие ивы, существующие в Европе, произошли от одного экземпляра, некогда в оную привезенного, который может произвесть еще сколько угодно. Я избираю сей пример потому, что в Европе находится один пол сего дерева, следственно – не приносит семян. Итак, все существующие плакучие ивы в физиологическом смысле суть части одного неделимого. Слово неделимое, таким образом принимаемое, столь же неточно, сколько и рассматривание гранитной горы как минералогического неделимого, делящегося на бесконечное число частей по произволу человека.

Ежели означим именем неделимого единственно растения, вышедшие из семян, то сделаем шаг к точности. Известно, что растения, произведенные простым делением на части, сохраняют все особенности экземпляра, от коего взяты они; напротив, растения, произведенные семенами, могут производить новые особенности и, повидимому, наиболее поддерживают отличительные признаки своей породы.

Как различить деревья, произведенные делением на части, от происшедших из семени, когда они совершенно сходны? Как сие различие применить ко множеству растений, которых семян нельзя отличить от сумок и шишек (bulbi)? Как принять возможность бесконечной делимости мнимого неделимого? Как согласить это определение с разительным сходством зародышей, развивающихся чрез оплодотворение и происходящих без оного?

Сии затруднения исчезают, когда мы примем, что почти все растения в том виде, как они нам представляются, не суть простые неделимые, но собрания оных. Многие писатели делали применения к сему мнению, в особенности Гёте; однако думаю, что сия теория во всей обширности своей принадлежит Дарвину (Darwin), который начал свою «Фитологию» рассуждением о неделимости (individualitas) почек [278].

Положив, что неделимое в растительном царстве есть всякий развитый зародыш, будем принимать за оный: иногда 1) семя, предполагая, что оно производит стебель без ветвей, как у некоторых однолетних, иногда 2) ветвь, рассматриваемую как развитие какого-либо зародыша. В сем смысле дерево есть совокупность первоначального неделимого, развившегося из семени, и всех неделимых, происшедших один за другим из неоплодотворенных зародышей, которые образовали продолжение и ветви первоначального.

Г. Кассини опровергает это мнение [279] и твердо убежден в единстве растений, основываясь на продолжении древесинных пучков в стволе и ветвях; но продолжение оных доказывает только, что зародыши образуются на концах сих пучков. Впрочем, такая же связь находится между деревом и ветвию, происшедшею от прививки к нему почки, взятой от другого дерева той же породы. В сем случае, очевидно, входят несколько неделимых; но связь между ими существует. Посему я не думаю, чтоб наблюдения, хотя весьма точные, сего ученого ботаника могли изменить теорию Дарвина.

Каждая ветвь или частное неделимое представляет, в самом деле, большое сходство с первоначальным неделимым. Его сердцевина, наполненная соками, есть вместилище питательных веществ, и у двудольных два первые листка ветви супротивны, подобно семенным долям, которые они, повидимому, собою представляют.

Всякое частное неделимое, какое бы начало ни имело – из семени или из неоплодотворенного зачатка, – оканчивается цветком или продолжает расти без цветения до тех, кажется, пор пока истощится пища или будет недостаток в оной. Первому случаю подлежат плодоносные ветви, второй простирается на истощающие. Неопределенное развитие ветви требует более растительной силы и чаще встречается у растений молодых, на весьма влажной почве произрастающих. Окончание же ветви цветком наиболее бывает у растений, долго живших и получающих мало водяной пищи. Неопределенное развитие ветвей нецветущих способствует происхождению и увеличиванию большого числа питательных листьев, которые стремятся умножить силу произрастания и отложить в разных местах питательное вещество для дальнейшего развития новых зародышей и цветков. Окончание ветви одним или многими цветами стремится остановить развитие органов питания стебля и ветвей и поглотить накопление питательных веществ, которые могут находиться в ветвях, стебле и корне.