Иванов катер. Капля за каплей. Не стреляйте белых лебедей. Летят мои кони

- Стели постель. Только, чур, я сплю у стенки. К утру Юрий Петрович окончательно потерял голову.

- Одевайся, - сказал он. - Едем в сельсовет. Практикантка нежилась поверх взбитых простыней.

- В сельсовет?

- Распишемся, - сказал он, торопливо натягивая рубаху.

- Вот так, сразу? - Она рассмеялась. - Как интересно!

Они подкатили к сельсовету на дико рычавшем мотоцикле, в десять минут получили свидетельство и жирные штампы в паспорта, а через три дня молодая жена укатила в Москву. Юрий Петрович в то время боролся с непарным шелкопрядом на дальнем участке и, вернувшись, обнаружил дома только записку:

«Благодарю».

Обратного адреса практикантка не оставила, и Юрию Петровичу пришлось писать на институт. Письмо долго где-то блуждало, ответ пришел только через два месяца и был коротким, как их супружеская жизнь:

«Я потеряла паспорт. Советую сделать то же самое»,

Юрий Петрович не стал терять паспорт, а постарался забыть об этой истории и писем больше не писал. Потом пришлось сдавать дела, и уже в Ленинграде от студенческого товарища Чувалов узнал новость, заставившую его вновь разыскать утерявшую паспорт жену:

- Знаешь, у Марины ребенок.

Он все-таки разыскал ее. Написал письмо на домашний адрес, и в ответ на вопрос, не его ли это ребенок, получпл ровно три слова:

«Все может быть».

И вот теперь ему надо было знать правду, как никогда. Знать, кто он: муж или не муж, отец или не отец, свободен или не свободен. Но насмешливый цинизм ее ответов выводил Чувалова из равновесия, и он только писал письма, рвал их и писал снова.

А сейчас он боялся потерять Нонну. Здесь было кого терять, и поэтому Юрий Петрович никак не мог решитьься сесть в поезд и приехать к ней. Приехать означало решить: да или нет, - а так оставалось еще, спасительное «может быть». А тут как раз из Москвы прибыл большой начальник, и Юрий Петрович обрадовался, потому что никуда не мог поехать. Три дня он вводил начальство в курс дела, а потом вдруг затосковал и неожиданно для себя объявил:

- Тут интересного для тебя мало: леса в основном вторичные. А вот возле Черного озера сохранился еще любопытный массивчик.

Сказал и испугался: вдруг согласится?

- Опять комаров кормить?

- Комаров нет: мошка появилась. - Юрий Петрович с удивлением обнаружил, что уговаривает. - А массив интересен с точки зрения естественного биоценоза: как раз твой конек.

- Ладно, уговорил, - сказал начальник, и Юрий Петрович расстроился.

Прибыв в поселок, Чувалов представил начальство местным властям и побежал к Нонне Юрьевне. Сочинял на бегу горячие речи и не сразу поверил глазам, увидев на знакомых дверях амбарный замок. Потрогал его рукой, походил вокруг и пошел к директору школы.

- В Ленинграде Нонна Юрьевна. Три дня как уехала.

- Когда вернется?

- Должна двадцатого августа, но…- Директор вздохнул. - Аналогичный случай был в позапрошлом году.

- Что вы говорите?

- Ее предшественница тоже уехала повидаться с мамой, а прислала заявление с просьбой «по собственному желанию».

- Не может быть!

- Все может быть, - философски сказал директор. - Конечно, Нонна Юрьевна - педагог серьезный, но ведь и Ленинград - город серьезный.

- Да, да, - тихо сказал Юрий Петрович. - Адреса мамы не знаете?

Записал адрес, рассеянно пообещал директору дровишек для школы и уже без всякого интереса повел большого начальника в заповедный массив.

- Пешком поволок, - ворчал начальник, не без удовольствия шлепая босиком по лесной дороге. - И спать, наверно, на лапнике заставишь? Бирюк ты, Чувалов, недаром до сих пор бобылем живешь.

- Оставь это! - вдруг заорал сдержанный Юрий Петрович. - Привыкли треп в кабинетах разводить!

- Нет, ты настоящий бирюк, - сказал, помолчав, начальник. - Самая пора тебе в министерство. Между прочим, как инспектирующий, могу там доложить о полном порядке в твоем хозяйстве. Лес ухожен, порубок не видно. Нет, знаешь, Юра, мне нравится. Ей-богу, нравится.

Юрий Петрович хмуро молчал. Впрочем, начальник замолчал тоже, наткнувшись на солидных размеров щит, сбитый из струганых досок. На щите были выжжены стихи:

Стой, турист, ты в лес вошел, не шути в лесу с огнем, лес - наш дом, мы в нем живем.

Если будет в нем беда, где мы будем жить тогда?

По бокам щита раскаленным гвоздем были выжжены зайцы, ежи, белки, птицы и большой лось, похожий на усталого Якова Прокопыча.

- Толково, - сказал начальник. - Твоя инициатива?

- Еще чего! - сказал Юрий Петрович. - Сам удивляюсь, когда он все успел.

- Кто?

- Лесник мой. Егор Полушкин.

- Любопытно, - сказал начальник. - Это я сниму. И полез за фотоаппаратом. Чувалов усмехнулся:

- Пленки не хватит.

К вечеру они добрались до Егорова шалаша. Начальник переписал по дороге все Колькины сочинения и растратил всю пленку.

- Значит, ты автор? - допрашивал он Кольку. - Молодец! Поэтом будешь?

- Не-а. - Колька застеснялся. - Лесничим. Как Юрий Петрович.

- За это ты вдвойне молодец, Николай!

Утомленный и немного обеспокоенный вниманием большого начальника, Егор тихо отодвигался от костра.

Чувалов был хмур, но Егор не обращал на это внимания. Его занимал незнакомый начальник, и он все думал, не допустил ли где промашки.

- В Москве бывал когда, Егор Савельич?

- В Москве?-Егор не умел так быстро перестраиваться. - Чего там?

И Юрий Петрович с ходу поведал Егору печальную историю своей семенной жизни. Егор слушал, сокрушался, но ему все время мешало смутное упоминание о Москве. Поэтому он и переспросил:

- Ну, дык, она-то в Москве?

- Эй, заговорщики, уху хлебать! - весело окликнул начальник.

Через неделю из Москвы пришел официальный вызов. Лесник водоохранного массива Егор Полушкин приглашался на Всесоюзное совещание работников лесного хозяйства за особые, видать, заслуги, поскольку |в лесниках ходил без году неделю.

- Слона погляжу, сынок, - сказал Егор.

- Слона глядеть - невелик прибыток, - проворчала Харитина. - Ты главный ГУМ погляди: люди денег собрали и список составили, кому чего нужно.

Никого на Егоровых проводах не было, только Яков Прокопыч. У того своя просьба:

- Докладывать придется - про лодочную станцию не забудь, товарищ Полушкин. Пригласи вежливо: мол, удобства, вода мягкая, лес с грибом. Может, кто из центра оживит нашу окрестность.

Совсем уж к поезду собрались - Марьица. Засветилась улыбкой еще сквозь двери:

- Ах, Егор Савельич, ах, Тинушка! В Москву ведь, не в область.

- Совершенно согласен, - сказал Яков Прокопыч.

Но не Яков Прокопыч Марьице сейчас был нужен. Она с Егора Полушкина, с бедоносца божьего, глаз масленых не сводила.

- Егор Савельич, батюшка, тайно я тебе кланяюсь. И от мужа тайно и от сына тайно. Спаси ты нас, Христа ради. Угрозыск ведь Федора-то Ипатыча таскает. По миру ведь закруглить грозятся.

- Закон уважения требует, - строго сказал Яков Прокопыч.

Егор промолчал. А Марьица заплакала и сестре в плечо уткнулась.

- Пропадаем!

- Скажи ты начальнику какому, Егор, - вздохнула Харитина. - Родня ведь. Не сторонние.

- А кто меня спросит? - нахмурился Егор. - Велико ли дело - лесник в Москву приехал.

Как ни плакала Марьица, как ни убивалась, ничего он больше не сказал. Взял чемодан - специально для Москвы самый большой купили, - попрощался, посил перед выходом и пошел на вокзал. А Марыща домой побежала.

- Ну, что обронено? - спросил Федор Ипатыч.

- Отказал он, Феденька. Гордый стал больно.

- Гордый? -И желваки по скулам забегали.-Ну, добро, если гордый. Добро.

А Егор сидел у окна в вагоне, и колеса стучали: в Москву! в Москву! в Москву!..

Но пока не в Москву, правда, а в областной центр, на пересадку. И как раз в это время из областного того центра другой поезд отходил: с Юрием Петровичем у вагонного окна. И колеса тут по-иному стучали: в Ленинград! в Ленинград! в Ленинград!..