Я думал о том, как прекрасно все первое!

6. Пушкин любил кидаться камнями. Как увидит камни, так и начнет ими кидаться. Иногда так разойдется, что стоит весь красный, руками машет, камнями кидается, просто ужас!

7. У Пушкина было четыре сына и все идиоты. Один не умел даже сидеть на стуле и все время падал. Пушкин-то и сам довольно плохо сидел на стуле. Бывало, сплошная умора: сидят они за столом; на одном конце Пушкин все время падает со стула, а на другом конце - его сын. Просто хоть святых вон выноси!

29. НАЧАЛО ОЧЕНЬ ХОРОШЕГО

ЛЕТНЕГО ДНЯ

(СИМФОНИЯ)

Чуть только прокричал петух, Тимофей выскочил из окошка на улицу и напугал всех, кто проходил в это время по улице. Крестьянин Харитон остановился, поднял камень и пустил им в Тимофея. Тимофей куда-то исчез.

- Вот ловкач! - закричало человеческое стадо, и некто Зубов разбежался и со всего маху двинулся головой о стенку.

- Эх! - вскрикнула баба с флюсом. Но Комаров сделал этой бабе тепель-тапель, и баба с воем убежала в подворотню.

Мимо шел Фетелюшин и посмеивался. К нему подошел Комаров и сказал:

- Эй ты, сало, - и ударил Фетелюшина по животу. Фетелюшин прислонился к стене и начал икать.

Ромашкин плевался сверху из окна, стараясь попасть в Фетелюшина. Тут же невдалеке носатая баба била корытом своего ребенка. А молодая толстенькая мать терла хорошенькую девочку лицом о кирпичную стенку.

Маленькая собачка, сломав тоненькую ножку, валялась на панели.

Маленький мальчик ел из плевательницы какую-то гадость.

У бакалейного магазина стояла очередь за сахаром. Бабы громко ругались и толкали друг друга кошелками.

Крестьянин Харитон, напившись денатурата, стоял перед бабами с растегнутыми штанами и произносил нехорошие слова.

Таким образом начинался хороший летний день.

30. ПАКИН И РАКУКИН

- Ну ты, не очень фрякай! - сказал Пакин Ракукину.

Ракукин сморщил нос и недоброжелательно посмотрел на Пакина.

- Что глядишь? Не узнал? - спросил Пакин.

Ракукин пожевал губами и, с возмущением повернувшись на своем вертящемся кресле,стал смотреть в другую сторону. Пакин побарабанил пальцами по своему колену и сказал:

- Вот дурак! Хорошо бы его по затылку палкой хлопнуть.

Ракукин встал и пошел из комнаты, но Пакин быстро вскочил, догнал Ракукина и сказал:

- Постой! Куда помчался? Лучше сядь, и я тебе покажу кое-что.

Ракукин остановился и недоверчиво посмотрел на Пакина.

- Что, не веришь? - спросил Пакин.

- Верю, - сказал Ракукин.

- Тогда садись вот сюда, в это кресло, сказал Пакин.

И Ракукин сел обратно в свое вертящееся кресло.

- Ну вот, - сказал Пакин, - чего сидишь в кресле, как дурак?

Ракукин подвигал ногами и быстро замигал глазами.

- Не мигай, - сказал Пакин.

Ракукин перестал мигать глазами и, сгорбившись, втянул голову в плечи.

- Сиди прямо, - сказал Пакин.

Ракукин, продолжая сидеть сгорбившись, выпятил живот и вытянул шею.

- Эх, - сказал Пакин, - так бы и шлепнул тебя по подрыльнику!

Ракукин икнул, надул щеки и потом осторожно выпустил воздух через ноздри.

- Ну ты, не фрякай! - сказал Пакин Ракукину.

Ракукин еще больше вытянул шею и опять быстро-быстро замигал глазами.

Пакин сказал:

- Если ты, Ракукин, сейчас не перестанешь мигать, я тебя ударю ногой по грудям.

Ракукин, чтобы не мигать, скривил челюсти и еще больше вытянул шею, и закинул назад голову.

- Фу, какой мерзостный у тебя вид, сказал Пакин. - Морда как у курицы, шея синяя, просто гадость.

В это время голова Ракукина закидывалась назад все дальше и дальше и, наконец, потеряв напряжение, свалилась на спину.

- Что за черт! - воскликнул Пакин. - Это что еще за фокусы?

Если посмотреть от Пакина на Ракукина, то можно было подумать, что Ракукин сидит вовсе без головы. Кадык Ракукина торчал вверх. Невольно хотелось думать, что это нос.

- Эй, Ракукин! - сказал Пакин.

Ракукин молчал.

- Ракукин! - повторил Пакин.

Ракукин не отвечал и продолжал сидеть без движения.

- Так, - сказал Пакин, - подох Ракукин.

Пакин перекрестился и на цыпочках вышел из комнаты.

Минут четырнадцать спустя из тела Ракукина вылезла маленькая душа и злобно посмотрела на то место, где недавно сидел Пакин. Но тут из-за шкапа вышла высокая фигура ангела смерти и, взяв за руку ракукинскую душу, повела ее куда-то, прямо сквозь дома и стены. Ракукинская душа бежала за ангелом смерти, поминутно злобно оглядываясь. Но вот ангел смерти поддал ходу, и ракукинская душа, подпрыгивая и спотыкаясь, исчезла вдали за поворотом.

31. БАСНЯ

Один человек небольшого роста сказал: "Я согласен на все, только бы быть капельку повыше". Только он это сказал, как смотрит перед ним волшебница. А человек небольшого роста стоит и от страха ничего сказать не может.

"Ну?" - говорит волшебница. А человек небольшого роста стоит и молчит. Волшебница исчезла. Тут человек небольшого роста начал плакать и кусать себе ногти. Сначала на руках ногти сгрыз, а потом на ногах.

* * *

Читатель, вдумайся в эту басню, и тебе станет не по себе.

32.

Два человека разговорились. Причем один человек заикался на гласных, а другой на гласных и согласных.

Когда они кончили говорить, стало очень приятно - будто потушили примус.

33.

АНТОН ГАВРИЛОВИЧ НЕМЕЦКИЙ бегает в халате по комнате. Он размахивает коробочкой, показывает на нее пальцем и очень, очень рад.

Антон Гаврилович звонит в колокольчик, входит слуга и приносит кадку с землей.

Антон Гаврилович достает из коробочки боб и сажает его в кадку. Сам же Антон Гаврилович делает руками замечательные движения. Из кадки растет дерево.

(1931?)

34. СИМФОНИЯ N% 2

Антон Михайлович плюнул, сказал "эх", опять плюнул, опять сказал "эх", опять плюнул, опять сказал "эх" и ушел. И Бог с ним. Расскажу лучше про Илью Павловича.

Илья Павлович родился в 1883 году в Константинополе. Еще маленьким мальчиком его перевезли в Петербург, и тут он окончил немецкую школу на Кирочной улице. Потом он служил в каком-то магазине, потом еще чегото делал, а в начале революции эмигрировал за границу. Ну и Бог с ним. Я лучше расскажу про Анну Игнатьевну.

Но про Анну Игнатьевну рассказать не так-то просто. Во-первых, я о ней почти ничего не знаю, а во-вторых, я сейчас упал со стула и забыл, о чем собирался рассказывать. Я лучше расскажу о себе.

Я высокого роста, неглупый, одеваюсь изящно и со вкусом, не пью, на скачки не хожу, но к дамам тянусь. И дамы не избегают меня. Даже любят, когда я с ними гуляю. Серафима Измайловна неоднократно приглашала меня к себе, и Зинаида Яковлевна тоже говорила, что она всегда рада меня видеть. Но вот с Мариной Петровной у меня вышел забавный случай, о котором я и хочу рассказать. Случай вполне обыкновенный, но все же забавный, ибо Марина Петровна благодаря мне совершенно облысела, как ладонь. Случилось это так: пришел я однажды к Марине Петровне, а она трах! - и облысела. Вот и все.

9 - 10 июня 1941 года. ГРИГОРЬЕВ (ударяя Семенова по морде): Вот

вам и зима настала. Пора печи топить.

Как по-вашему? СЕМЕНОВ: По-моему, если отнестись серьезно

к вашему замечанию, то, пожалуй, дейст

вительно, пора затопить печку. ГРИГОРЬЕВ (ударяя Семенова по морде): А как

по-вашему, зима в этом году будет холод

ная или теплая? СЕМЕНОВ: Пожалуй, судя по тому, что лето бы

ло дождливое, то зима всегда холодная. ГРИГОРЬЕВ (ударяя Семенова по морде): А вот

мне никогда не бывает холодно. СЕМЕНОВ: Это совершенно правильно, что вы

говорите, что вам не бывает холодно. У

вас такая натура. ГРИГОРЬЕВ (ударяя Семенова по морде): Я не

зябну. СЕМЕНОВ: Ох! ГРИГОРЬЕВ (ударяя Семенова по морде): Что

ох? СЕМЕНОВ (держась за щеку): Ох! Лицо болит! ГРИГОРЬЕВ: Почему болит? (И с этими словами