Стихотворения 1859–1860 гг.
На нашем литературном портале можно бесплатно читать книгу Стихотворения 1859–1860 гг., Бенедиктов Владимир Григорьевич-- . Жанр: Русская классическая проза / Поэзия. Онлайн библиотека дает возможность прочитать весь текст и даже без регистрации и СМС подтверждения на нашем литературном портале bazaknig.info.
Название: Стихотворения 1859–1860 гг.
Дата добавления: 16 январь 2020
Количество просмотров: 225
Стихотворения 1859–1860 гг. читать книгу онлайн
Стихотворения 1859–1860 гг. - читать бесплатно онлайн , автор Бенедиктов Владимир Григорьевич
«Благодарю тебя: меня ты отрывала
От пошлости земной, и, отряхая прах,
С тобой моя душа все в мире забывала
И сладко мучилась в таинственны трудах.
Сначала озарять пир юности кипучей
Влетала ты ко мне в златые дни забав.
Гремя литаврами и бубнами созвучий,
Покровы распахнув и дико разметав
Густые волосы по обнаженной груди…»
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Перейти на страницу:
Что шумишь?
Что шумишь? Чего ты хочешь,
Беспокойный рифмотвор?
Нас ты виршами морочишь
И несешь гремучий вздор,
Воешь, тратишься на вздохи
Да на жалобы, чудак,
Что дела на свете плохи,
Что весь мир идет не так.
Ты все как бы тишь нарушить!
Как бы сердце растрепать!
Мы тебя не станем слушать:
Мы хотим спокойно кушать,
А потом спокойно спать.
Не тревожь покой наш сонный!
Не рычи, неугомонный!
Будь, как надо – человек!
Мы о призраках не тужим;
Мы действительности служим;
Положителен наш век.
Блеск твоих высоких истин
Нам несносен, ненавистен, —
Мы их знаем, верим им,
Только знать их не хотим:
Нам бы жить они мешали,
А ведь все хотим мы жить,
Так зачем бы вдруг мы стали
Этим истинам служить?
Что нам в них, когда их ложью,
Благ земных имея часть,
Можно славить милость божью,
И, чтоб духом не упасть,
Да и плоти не ослабить,
Иногда немножко грабить,
Иногда немножко красть?
Не смущая нашу совесть,
Не ворочая души,
Дай нам песню, сказку, повесть,
Позабавь нас, посмеши —
Так, чтоб было все пустенько,
Непридирчиво, легко,
И попрыгало б маленько
В смехе круглое брюшко,
Посреди отдохновенья,
В важный час пищеваренья!
Не ломись в число судей!
Не вноси к нам ни уроков,
Ни обидных нам намеков,
Ни мучительных идей,
И не будь бичом пороков,
Чтоб не бить бичом людей!
Если ж дико и сурово
Заревешь ты свысока —
Эко диво! Нам не ново:
Мы как раз уймем дружка.
Улетела
Эх, ты молодость – злодейка!
Ты ушла от старика,
Что заветная копейка
Из кармана бедняка.
Для чего ж, себе на горе,
Сохранил я чувства пыл?
Для чего при милом взоре
Трепетать я не забыл?
Лучше б вымер этот пламень!
Лучше б, взвесив лет число,
Обратилось сердце в камень,
Да и мохом поросло!
Будь-ка ты еще со мною,
Вихорь – молодость моя,
Как с тобой, моей родною.
Погулял бы нынче я!
Этим юношам степенным
Дал бы я какой урок!
Этим с молоду растленным
И потом нейдущим впрок,
Этим с детских лет привыкшим
И к лорнетам и очкам
И над книгами поникшим
Малолетним старичкам!
В премудреные вопросы
Углубились их не тронь!
Жгут сигары, папиросы:
Дым – то есть, да где ж огонь?
Что им девы – чародейки?
Нет им дела до любви;
Лишь журнальные статейки
В их вращаются крови.
Не сердечные тревоги
Занимают мысли их,
А железные дороги,
Цены акций биржевых,
Механическая ловля
Орденов, чинов и мест
И свободная торговля
Хоть сперва – на счет невест.
В каждом видишь человека,
Что с расчетцем на уме
Ищет теплого местечка
Где-нибудь, хоть в Чухломе.
Он родился дипломатом,
Талейран – глядишь – точь в точь,
Даже смотрит и Сократом —
От цикуты б только прочь!
Русь считает он деревней;
Весь и новый мир и древний
Изучил он вперебор,
И учен, учен без меры:
Знает, что и как – гетеры,
Говорит насчет амфор
И букета вин фалернских;
В новизне же, наконец,
После Очерков губернских. —
Окончательный мудрец:
Он в провинции размножить
Хочет свет своих идей,
Хочет взятки уничтожить
К утешению людей;
А потом, поднявши брови,
Заберется как туда,
Да войдет во вкус – беда!
Чуть лизнет тигренок крови —
Станет тигром хоть куда.
Но зачем я так обидно
Нападаю на тебя,
Юный друг мой? – Знать завидна
Старцу молодость твоя.
Не сердись! Не мсти поэту!
Так я брежу и шучу,
Чем я начал песню,
Тем ее и заключу:
Эх, ты молодость – злодейка!
Ты ушла от старика! —
Что последняя копейка
Из кармана бедняка.
Плач остающегося в городе при виде переезжающих на дачу
Уж май. Весь Петербург сбирается на дачу.
Все едут: я один смотрю и горько плачу.
Все едут: я один, опальный сын земли,
Жить должен в городе, томясь в сухой пыли,
Средь раскаленных плит и толстых стен кирпичных,
Понурив голову над грудой дел обычных!
Уж пусть бы, думаю, богатство лишь одно
На дачу ехало! Ему уж суждено
Все блага пить! так нет; – туда ж несет и бедность
Сбою лохмотьями обвернутую бледность,
Свой волчий аппетит – природы щедрый дар,
Своих чреватых жен и свой любовный жар.
Весною бедность та в грязи со мною ж вязнет,
А тут и поднялась и мимоездом дразнит
Меня, бездачного. Мы едем: погляди! —
Все это говорит, – а ты себе сиди!
Какой прекрасный день! Как солнце светит ярко!
Посмотришь: тянется с домашним скарбом воз
И разной утварью наполненная барка, —
И кофе пить спешит в страну лилей и роз
С блаженной прачкою счастливая кухарка.
И сколько чудных встреч на барке, на возу!
Подушка встретилась со щеткою в тазу;
Там, поглядишь, с бельем в союзе небывалом,
Фарфор или хрусталь под старым одеялом;
Перина и сундук знакомиться спешат,
И сколько тайных чувств выходит на поверку:
К кофейной мельнице тут ластится ушат,
А тут тюфяк привстал и обнял этажерку;
Там – хлама разного громадные узлы;
И – что за дерзкий вид! – И стулья и столы
Пред всею публикой (у них стыда ни крошки)
Сцепились, ножки вверх, и ножки через ножки
Продеты так и сяк, – трясутся, дребезжат,
Являя чудный вид подвижных баррикад;
Метла глядит в ведро и в спину трет гитару;
Там «здравствуй» говорит корыто самовару,
Который, уж давно не ездит со двора,
Прегордо высунул Свой кран из – под ковра;
С вещами дамскими вверху бечевкой тонкой
Крест – накрест связаны картонка над картонкой,
Где скипетр и венец из кружев, блонд и лент
С державой газовой до времени сокрыты,
Где все, пред чем потом поникнут без защиты
И свежий прапорщик, и розовый студент.
Вот едут курицы в корзине под лоханью,
Вот глиняный горшок с чахоточной геранью!
Ну вот, я думаю, поправится и та,
Когда ее свезут в эдемские места!
И эта тощая герань полуживая,
Держась позадь всего, меж кадок и корыт,
Колышется и, мне насмешливо кивая,
«На дачу едем мы: прощайте!» – говорит,
И кланяется всем проезжим и прохожим:
«Прощайте! – говорит: – вас взять с собой не можем;
На дачу едем мы». – И тронутый до слез,
Глазами грустными слежу я этот воз.
Вдруг взор мой поражен знакомым мне диваном,
С горбатой спинкою, обтянутой сафьяном,
Где прошлою зимой я часто восседал,
Как в дремлющем кругу стихи свои читал;
И словно Архимед, решивший вдруг задачу,
Кричу: открыл! Они поехали на дачу —
Они! – И стол их – вот! И этот мне знаком;
Он был опорою моих торжеств минувших;
В него я ударял, бывало, кулаком,
Чтоб стих усилить мой и разбудить уснувших,
А бедный стол страдал; на дачу едет он.
Быть может, и диван в пружинах изнурен:
Лечиться надобно. Все это поюнеет,
Телесность всякая воскреснет, пополнеет
И поздоровеет, – и в платьице ином
Придется уширять прекрасных мест объем.
Все вспрянет – каждая чуть дышащая личность,
И бодрость петуха, и курицы яичность,
Цыплята явятся. Не только мир живой,
Но и бездушное как – будто обновится,
И мебель дряблая, трещавшая зимой,
Там трещины сожмет и в силах укрепиться.
Воображаю я: приедет этот воз
К жилищу, Скрытому под сению берез,
И разгрузит свое торжественное лоно;
Адель уж там – и ждет: она из пансиона
Недавно вырвалась и вдруг на дачу – прыг!
Сюда! Скорей – сюда! И нежный детский лик
Сияет прелестью и новостью заботы.
Помада, скляночки, флаконы, книги, ноты,
Картонки, зеркало, собачка – все ли тут?
И милой барышни все это подают.
О кухне между тем ее maman хлопочет;
Разбилось кое – что… дочь смотрит и хохочет:
«Оставьте, – говорит, – оставьте всё! Да вы
Взгляните, маменька, места – то каковы!
Ведь это – прелести! Вам разве не понятно,
Что воздухом одним питаться здесь приятно!
На это время пусть уж будет позабыт
Весь прозаический хозяйственный ваш быт!»
А маменька – свое, все о своей потере
Толкует, думает: к какой прибегнуть мере
И все устроить так, чтобы не быть беде.
«Где ж рынок? – говорит: – говядину – то где
Мы будем покупать? Ты, Адичка, пустого
Мне не рассказывай: захочется мясного!»
А Адичка, давно стан легкий округля,
Подвысив платьице и выправляя ножки,
По полисаднику несется вдоль дорожки
И делает шасси с припевом: тра-ля-ля.
А там, преплыв Неву, у радостного брега
Явилась ладия – род ноева ковчега —
И высадку творит. А там уже давно
Все наслаждается и все населено:
Поутру на крыльцо с приветным звоном чашек
Выносится поднос; кудрява, как барашек,
Выходит Лидия; в пиджаке и в очках
Эрнест, с дымящейся гаванною в зубах,
Идёт с небрежностью, не чуждою претензий,
И сел, раскинувшись под шапками гортензий;
Проснулся самовар, зафыркал, заворчал,
И с моккским нектаром кофейник зажурчал, —
Живой источник сил и всякого здоровья,
Тут масло, сливки, сыр – вся благодать коровья —
Соседней фермы дар. Уж подан тайный знак
Из меткого окна пригоженькой соседке…
И пёстрый попинька, в своей качаясь клетке,
В привет хозяину, уж прокричал: дурак!
И Васька – старый кот, чтоб милую картину
Дополнить, развалясь на солнце, выгнул спину
И лёг философом; – он чужд огня в крови,
Быв в юности лишён способности к любви.
Но что картины все, без них – моих любимых —
Сих истых дачников – детей неукротимых?
Вот, вот они – друзья! В бездетности своей
Я – старый холостяк – боготворю детей:
Не этих скованных, одетых по рисунку,
Учёных напоказ и вытянутых в струнку,
Но этих маленьких разбойников земных,
Растущих весело в разгульной их свободе,
Где светской петли нет на детской их природе,
И, кажется, что я люблю так крепко их,
Как крепко не люблю разбойников больших.
Творец мой! Как хорош раскинутый по дачам
Сей шумный мир детей с их смехом, визгом, плачем!
Вот вечер! Поглядишь: там садик, здесь балкон
Приезжих группами приятно оживлён:
Тут гости; в их кругу и старичок почтенный,
С звездой и лысиной, совета президент,
И Бетси, и Мими, и он – вышереченный —
Тот свежий прапорщик и розовый студент.
В саду скрипит качель; там сквозь деревьев ветки
Блаженная чета мелькает у беседки.
Вот август подойдёт, стемнеют вечера:
Там музыка гремит, там – пенье, там – игра,
Блестят фонарики и хлопают ракеты;
У Излера восторг и прелестям нет сметы.
Там угол оглашён весёлым звоном чаш;
Там хохот; тут любовь; здесь шум и ералаш.
О боже! Май настал, а я сижу и плачу
При виде едущих на летний пир – на дачу.
Перейти на страницу:
