Я обещала, и я уйду

-- Простите, барышня, -- сказалапо-русски, но с легким каким-то налетом акцента. -- Как там в Москве? Неспокойно, да? Не опасно съездить?

Рядом со старушкою стояладевушкалет двадцати: внучкали, правнучка, и жадно, напряженно вслушивалась в получужой язык.

-- В Москве? -- и Иринаулыбнулась. -- А я, знаете, никогдав жизни в Москве не была. Мы из Тбилиси, правда, Тамазик?! -- крикнулавдруг навсю улицу и расхохоталась.

-- Так вот он какой, Париж!.. -- Иринастоялау Триумфальной арки и смотреланазалитые ярким желтым светом, обдуваемые искусственным предрождественским снегом сказочные Елисейские Поля, надесятки стройных, высоких, в разные цветавыкрашенных еловых деревьев.

-- Ты так говоришь, -- отозвался Тамаз, -- будто впервые его видишь.

-- Конечно, впервые! Конечно, Тамазик, впервые!

В модном салоне Иринас помощью двух продавщиц примерялаодин туалет задругим: все шли ей, каждый менял до неузнаваемости, но только, кажется, прибавлял красоты и обаяния.

Иринины облики мелькали перед Тамазом калейдоскопом так, что аж головашлакругомю 09.12.90 Катиться вниз было страшно и весело; сильно, правда, бросало из стороны в сторону, и так вдруг бросило нанебольшой пригорок, что отвернуть, отклониться не получилось.

Лыжанаткнулась налыжу, ускакала, освобожденная автоматическим креплением, Иринаполетелакубарем, зарылась в снег.

Но Тамаз уже был тут как тут: лихо вспорол белую целину прямо перед женою.

А онаулыбалась, обметая варежкою выбившиеся из-под шапочки волосы. Тамаз повалился рядом, принялся целовать Ирину.

Онаотбрыкивалась, счастливо хохотала, покавдруг не попала, затихла: это были те же самые кони, только каретастоялауже наполозьях и вместо выгоревшего ковраосенней травы расстилалась кругом белая целина.

Шевалье насвоем вороном ускакал далеко вперед, и теперь уже дамапыталась его нагнать, покрикивая накучера. Шевалье даже не оборачивался.

-- Herr Awchlediani! Herr Awchlediani! RuЯland! -- голос отельного служителя не вдруг пробился в сознание Ирины сквозь топот коней: служитель стоял наверху, возле игрушечного шале, держал наотлете трубку-радиотелефон.

И, хотя звонок из России мог означать что угодно, самое приятное -тревогакольнулаИрину.

Тамаз тоже встревожился: бросил жене лыжи, закарабкался наверх. Иринане поспевала.

Когдаже выбралась к гостиничке, Тамаз уже переговорил: служитель с телефоном как раз исчезал в дверях.

-- Маме очень плохо, -- объяснил Тамаз. -- И еще: проект наконкурсе провалилию 12.12.90 Такси остановилось возле тамазовародительского домапод вечер. Иринаналадилась выходить.

-- Погоди, -- сказал архитектор. -- Видишь лию -- и замялся. -- Я очень надеюсь -- ты не обидишься. Но давай я лучше схожу один. А? -- и как-то заискивающе заглянул Ирине в лицо. -- А ты поезжай в мастерскуюю Видишь лию -повторил. -- Наши, грузинские дела. Не все тут так простою Ну?.. Я или заеду затобой, или позвоню. Или пришлю кого-нибудью

-- Но, можетю -- гордость боролась в Ирине с тревогою, обида -- с любовью, -- может, я подожду в машине?

-- Не надо, -- качнул головою Тамаз. -- Все равно ничего хорошего из этого не выйдет. Поезжай, -- и слишком как-то резко выбрался из такси, скрылся в парадной.

-- Тамаз! -- крикнулаИринавдогонку отчаянно. -- Тамаз! У меня даже денег нет -- расплатиться.

Хлопнула, ухнулаподъздная тяжелая дверь.

-- Он оставил, -- сказал водитель, не оборачиваясь. -- Поехали.

-- Раз оставил -- поехали, -- согласилась Ирина.

Такси тронулось. Иринапокусывалапальчик: все равно ничего хорошего из этого не выйдетю 13.12.90 Тамаз появился под утро. Вошел в мастерскую крадучись, и Ирине, которая, конечно же, бодрствовала, показалось, что не потому крадучись, что заботится о ее покое, апотому, что чувствует себя виноватым.

Оналежалаякобы во сне, дышаларовно, покаТамаз беззвучно раздевался, а, когдаон осторожно, стараясь не задеть, не притронуться, устроился рядом, спокойно произнесла:

-- Что мама?

Тамаз даже вздрогнул:

-- Мама?

-- Ну да, -- пояснилас легкой издевкою в голосе. -- Мама.

Тамаз заикался очень редко -- и вот, это был как раз тот случай:

-- П-п-по=м-м-моему в п-п-по-рядке.

-- Ее сильно расстроило, что я выздоровела? -- спросилаИрина.

Тамаз спрятал глаза, не нашелся что ответить. 17.12.90 НатэлаСерапионовнадавиланазвонковую кнопку: Иринапристально рассматриваласвекровь сквозь широкоугольный, искажающий мир глазок. Потом открыла.

-- Здравствуй, милочка, -- сказалаНатэлаСерапионовна, входя в мастерскую решительно и по-хозяйски, нисколько не беря во внимание отнюдь не пригласительную позу невестки. -- Что не отпиралатак долго? Любовникапрятала?

Иринапроглотилаоскорбительную шутку, прошлазагостьей. Тапоправиласкособоченную картину, переставилацветочный горшок, смахнулас подчеркнутой брезгливостью невидимую пылинку со столаи, наконец, устроилась надиване. Иринас ногами, по-домашнему, селанапротив, в большое кожаное кресло:

-- Как вы себя чувствуете?

-- Как бы я себя ни чувствовала, умирать к сроку никому не обещала. А пообещаю -- выполню.

Ирине страшно сделалось воспринять эти словазанамек.

-- Я вам кофе сварю, НатэлаСерапионовнаю

Встала, пошланакухню, всыпалагорсть зерен в старинную деревянную мельницу, принялась методично, глядя в окно, вертеть ручку. Спиною почувствовалапристальный взгляд свекрови и, не обернувшись даже, спросила:

-- Что-нибудь не так?

-- Наблюдаю, -- ответилаНатэлаСерапионовна. -- Я многое в жизни повидала: и как намнимую девственность ловят, и как набеременность. Но чтобы насмерть!..

Иринаурониламельницу. Деревянный корпус раскололся, кофейные зерназаскакали по полу.

-- Ладно-ладно! Не делай большие глаза. Не строй святую Инессу.

Иринавзяласовок, веник, принялась подметать.

-- Не то что бы меня твой цинизм поразил -- цинизму границ не бывает. Но как тебе не страшно словами было такими играть? Сглазить ведь можно!

-- Вы что, убить меня собираетесь? -- с попыткой улыбки поднялаИринаголову.

-- Много чести будет -- душу из-затебя губить! Собираюсь только, чтоб ты знала: никого ты не обманула: ни меня, ни РевазаИраклиевичаю Тамаз -- мальчик, конечно, глупый. Он -- художник, простая душа. Но и у него глазаоткроются, уж я позабочусь. У тебя какие-нибудь анализы, снимки -- есть? Что ты действительно болелараком?

-- Уходите отсюда, НатэлаСерапионовна, -- сказалаИринатихо.

-- Я? Отсюда? Дас какой это стати?! Мастерскую сняламальчику я. Наденьги РевазаИраклиевича. С какой это стати отсюдауйду?!

-- Хорошо, -- согласилась Ирина. -- Вы, я вижу, хотите, чтобы уехала. Я уеду, если мне это скажет Тамаз.

-- Ах, какая хитрая! Тамаз мальчик гордый! Тамаз никогдане признается, что его провели как ребенка. Не-ет! ты уедешь сама!

-- Не уеду, -- ответилаИринатвердо. -- Сама -- не уеду.

-- Еще как уедешь! -- возразилаНатэлаСерапионовна. -- И не просто уедешь, априведешь мужика, устроишь, чтобы Тамаз застал тебяю не беспокойся: он -- не убьет! -- застал и выгналю к ебеней матери!

-- Давыю -- поразилась Ирина. -- Выю сумасшедшая!

-- Я?! -- расхохоталась НатэлаСерапионовна.

-- Сумасшедшая, -- тихо повторилаИрина: не свекрови уже -- себе.

-- Не-ет, милочка! Я очень даже нормальная. Реваз Ираклиевич собрал все подробности насчет тех десяти тысячю

-- Каких еще тысяч? -- удивилась Ирина.

-- Таких, что ты вымогалау Тамазав Пицунде. Ты в тбилисской тюрьме еще не бывала?

-- Десять тысяч?.. Вымогала?.. -- Иринаопустилась настул.

-- Вот, смотри! -- досталаНатэлаСерапионовнабумажку из сумочки, помахаланад Ириною в высоко вытянутой руке. -- У меня есть документы! Тамазик попросил эти деньги откупиться от абхазов. А Реваз Ираклиевич все выяснил: это ты с него требовала, ты!

юКрасные купюры закружились, полетели, как ржавые листья, во тьме, то и дело высвечиваемые пронзительным сиянием маяка; Тамаз шел по базару, осыпая Ирину лепестками розю