Скутаревский

- Да-с! - наступал Скутаревский. - На вашем месте я написал бы донос на меня. Одним ударом можете соорудить карьерку... кстати, это практикуется! Опыт-то все-таки не удался, а почему? А может, я нарочно?.. А может, я не желаю давать вам в руки это? Иван Петровича помните? - И зловеще подмигнул округлившимся глазком.

Трубочкой Черимов чистил мундштучок и делал это с демонстративной почти откровенностью. В сущности, он был беззащитен в эту минуту. Конверта как раз хватило, чтобы вычистить беззатейную костяную штучку до конца. С видимым удовлетворением он положил ее в карман.

- А заодно с институтом берите и Женю: наши с вами карты ясные. Вам пора семью, уверяю вас. Сын будет, удовольствие будет... себя в нем, как в зеркале, станете узнавать. Ну вот, я кричу, а он смеется! - И растерянно развел руками.

Черимов и вправду не мог сдержать усмешку.

- Вот, курить из-за вас начал, Сергей Андреич. Отравляюсь никотином, юность свою укорачиваю...

- Так, пошучиваете. А енисейскую-то линию придется тянуть на проводах.

- Но мы же верим вам безусловно, Сергей Андреич. Мы довольны уже тем, чего вы добились. И мы уверены, что вы станете продолжать вашу работу.

Скутаревский снова взорвался, но, кажется, это были уже остатки:

- Но я не могу сам! Я беден, а мои машины стоят денег. Я не имею личных средств. Я гол, молодой человек, и теперь я уже не дал бы вам пары штанов...

- Не к Аэгу же вам обращаться за субсидией. Да заграничные фирмы вряд ли и дадут на науку столько, сколько сможем мы даже в конце этой пятилетки. Слушайте, я говорил уже кое с кем. И потом, я устрою вам свидание с...

- Чушь!.. - И весь в пятнах отошел к окну. - Брать больше денег я не смею. Я тоже знаю, какие это деньги, молодой человек. А потом меня, как Ньютона, четвертовать станут!.. Но я еще живой, я еще сплю пока не в урне, а в кровати. Я не дамся на себя ярлычки наклеивать. Крови, что ль, они моей хотят?.. так ведь стар я, и кровь моя не сытная. К черту, в сторожа! - Он передохнул, что-то замкнулось у него в груди; потом он сел, легкое удушье не прекращалось, - это было только начало будущей его астмы. - Имейте в виду, что и впредь я буду ставить это центральной проблемой института. И я гайки в этом доме еще потуже подкручу.

- Ну вот и правильно! - обрадовался было Черимов и, взглянув на часы, стал слегка потягивать на себя дверь. - Вот и действуйте, Сергей Андреич...

Тот не унимался:

- Разумеется, мы задолжали... и вы думаете, что вы с Ханшиным расплатились? Чепуха-с, молодой человек, фанера-с! В социализм идут не такими шагами... уже если идти. Социализм - это человек во весь рост, это человек, уже навсегда вставший с четверенек... и только там гордо будет звучать это слово - человек! А вы элементы Лекланше изобрели, чересчур жизнерадостный вы мой товарищ академик!

Как бы махнув рукой на просроченное заседанье, Черимов властно и дружески притянул к себе учителя.

- Успокойтесь вы, добрый и взрывчатый мужик, - сказал он тихо и с такой пронзительностью, что обмякла разом в Скутаревском вся его обида. Лезете вы на рожон, замахиваетесь на меня, но я же кроткий человек, и обидеть меня легко! - И опять смеялся не выпуская плененной его руки. - Я знаю, вам больно сегодня. Но даже если и не вы, так другой двинет эту несбыточную штуку вперед.

- К черту, я никому не намерен переуступать своих прав!

"Как медленно растут в старости, и с каким страданием это сопряжено, - думал Черимов, - и то, что в молодости легко и просто, какой свирепой трагедией развертывается в старости!" Он додумывал уже вслух:

- Занятно, что, если бы мы сегодня победили окончательно, вы были бы совсем наш, но догнать нас было бы вам во сто крат труднее. Догоняйте же, Сергей Андреич, догоняйте пока...

Их разговор затянулся, и даже легкий оттенок задушевности, непривычный обоим, появился в нем. Не подозревавший в себе таких талантов, Черимов только диву на себя давался. Ханшин дважды подходил к кабинету и безуспешно дергал запертую дверь... Заодно уже, пользуясь обстоятельствами, Черимов попробовал уговорить старика выступить на заводском собранье: в текущем месяце завод перезаключал свой шефский договор с институтом. Над этой новой формой революционного сотрудничества Сергей Андреич всегда, хоть и благодушно, посмеивался.

- Лекцию им, что ли, читать? Так ведь не поймут.

- Не то, - подталкивал Черимов. - Это только предмайское общезаводское собранье ударников. И не лекция им нужна, а слово ваше, появленье ваше. Вот вы и расскажите им про семимильные шаги в социализм.

- Не умею, я подумаю... я ругаться с ними буду насчет того трансформатора! - сообразил он вдруг, высвобождая руку. - Кстати, чуть не забыл, - он сделал вид, будто не замечает, как заливает краска черимовские щеки, - Женя заявила мне вчера, что уходит. Ей предлагают койку и харч в вузовском общежитии...

- Да, я слышал, - сказал Черимов, кутаясь в облако табачного дыма.

- Ей надо прежде всего учиться. А институт дал ей слишком много нагрузок... Я не возражаю против ее ухода. Распорядитесь о моем новом секретаре!

- Хорошо, - сказал Черимов.

ГЛАВА 29

И вот через два дня она пришла к Скутаревскому проститься. Она совсем не видела его эти дни. Как когда-то в молодости, он забирался теперь на ночь в лабораторию, теперь уже не один, а с тою сплоченной группой учеников, которых собрала его увядающая слава и которые остались верными ему. В этот день, ввиду предстоящего майского праздника, занятия прекратились с полудня, и в здании института стояла запустелая тишина. Два исполинских иллюминационных транспаранта с лозунгами пятилетки зажглись на соседнем корпусе, и, когда Женя шла к Сергею Андреичу, всюду, где она проходила, на столах, стенах и приборах светился мерцающий, размноженный никелированными поверхностями и стеклом багрец. У малого высоковольтного зала, откуда пересекающимися треугольниками выступала световая кулиса, она постучала. Ей навстречу вышел тот хромой ассистент, который заместил собою Ивана Петровича. Он мельком недоброжелательно взглянул на нее и ухромал вспять.

- Мне Сергея Андреича на минутку, - вдогонку ему сказала Женя.

Тот вышел через секунду в жилете, без воротничка и с нетерпением, которое заранее обрекало на неудачу задуманный ею разговор.

- Я пришла поблагодарить. - Она смутилась его гримасы, выражавшей степень раздражения за прерванную ради пустяков работу. - Федор Андреич звонил насчет машины. Он едет сегодня...

- Отлично. Дальше!

- Все бумаги я сложила на столе в углу. Сверху два немецких письма требуют срочного ответа... это по поводу аппаратуры, которую мы заказывали.

И опять Сергей Андреич с видом учтивого терпения переступал с ноги на ногу.

- Я ни в чем не виновата перед вами. Я так хотела помочь вам...

Он топнул ногой:

- Вам непременно нужно, чтобы я подтвердил вам это?.. или вы думаете, что ничего не случилось бы, если бы новым козырем в игре не упали вы? Вы мой миф, Женя, миф, попавший в машину. Вы пришли, и вот вы уйдете!

- Но мне жалко уходить отсюда...

- Вам предоставляется право вернуться сюда через десять лет, как вернулся Черимов. Учитесь, ищите в жизни свою семерку... Меня вы не застанете, наверно, но будет кто-нибудь другой. Все благополучно. Я тороплюсь... Возьмите машину, если надо!

- Я на трамвае, у меня мало вещей...

Он ушел, оставив ее в темноте и на полуслове. Хромой пробежал мимо нее, падающий и быстрый, как гном, таща какой-то размером со свою голову стеклянный шар. Женя все стояла, потом медленно пошла, и сразу все на ее пути, чему она по-детски еще совсем недавно сообщала души и раздавала имена, теперь приобрело холодную машинную величественность. Она стала чужой здесь, она ошибалась всегда: здесь никогда не было мечтанного сада, не было и сохлых хотя бы деревьев здесь; от века тут была пустыня, и на песке ее, среди математических письмен, начертанных ветром, лежали и зрели моторы, лысые, вычурной формы колбы и какие-то механические уроды - рабы, которых пошлет на одоление природы освобожденный человек. Она шла, изредка останавливаясь и слушая эхо своих шагов; она шла, и никто не догонял ее, чтоб вернуть.