Том 15. Письма 1834-1881

В повести моей есть, кроме того, намек на ту мысль, что налагаемое юридическ<ое> наказание за преступление гораздо меньше устрашает преступника, чем думают законодатели, отчасти и потому, что он и сам его нравственно требует.

Это видел я даже на самых неразвитых людях, на самой грубой случайности. Выразить мне это хотелось именно на развитом, на нового поколения человеке, чтоб была ярче и осязательнее видна мысль. Несколько случаев, бывших в самое последнее время, убедили, что сюжет мой вовсе не эксцентричен. Именно, что убийца развитой и даже хорош<их> накл<онностей> м<олодой> человек. Мне рассказывали прошлого года в Москве (верно) об одном студенте, выключенном из университета после московск<ой> студент<ской> истории, — что он решился разбить почту и убить почтальона. Есть еще много следов в наших газетах о необыкновенной шатости понятий, подвигающих на ужасные дела. (Тот семинарист, который убил девушку по уговору с ней в сарае и которого взяли через час за завтрак<ом>, и проч.) Одним словом, я убежден, что сюжет мой отчасти оправдывает современность.

Само собою разумеется, что я пропустил в этом теперешнем изложении идеи моей повести — весь сюжет. За занимательность ручаюсь, о художественном исполнении — не беру на себя судить. Мне слишком много случалось писать очень, очень дурных вещей, торопясь, к сроку и проч. Впрочем, эту же вещь я писал неторопливо и с жаром. Постараюсь, хотя бы для себя только, кончить ее как можно лучше.

Лет шесть тому назад я присылал в «Р<усский> в<естник>» одну мою повесть, за которую получил от Вас деньги вперед. Но вышло недоразумение, дело не состоялось, и я взял назад мою повесть, заплатил деньги. ^* Может быть, я был отчасти виноват, может быть, был отчасти и прав. Всего вернее, что и то и другое было. Теперь же скорее готов обвинить себя в капризе и в заносчивости. Я забыл подробности этого дела. Могу ли я надеяться, что и Вы, многоув<ажаемый> Мих<аил> Ник<ифорович>, не захотите их теперь припоминать?

В продолжение последних лет мне случалось получать плату с листа от 250 руб. (за «Мертвый дом», которого начало печаталось в бывшей газете «Русск<ий> мир») до 125 р., предложенных мне еще недавно в одном издании. Отдаюсь совершенно в назначении мне платы на Ваше усмотрение по прочтении повести. ^* Я слышал, что так делают многие из литераторов, имеющих с Вами сношения. Но во всяком случае я бы желал получить с листа не меньше minimum’а платы, который мне предлагали до сих пор, то есть 125 руб.

Но, повторяю, полагаюсь во всем на Вас и твердо уверен, что для меня это будет выгоднее.

Извините, что перейду к делам, касающи<мся> меня лично. Теперешние обстоятельства мои очень нехороши. Я выехал в начале июля за границу совершенно больной, для лечения, и почти без денег. Я надеялся вскорости кончить одну работу, но увлекся другой работой (тем, что теперь пишу), о чем и не жалею. Тем не менее я принужден теперь попросить у Вас триста рублей, — разумеется, в таком случае, если Вы захотите взять мою работу. Прошу вас, многоуважаемый Михаил Никифор<ович>, не считать эту просьбу о 300-х рублях чем-нибудь принадлежащим к условиям, которые бы я предложил за мою повесть. Совсем нет. Это просто просьба к Вам помочь мне в эту весьма трудную для меня минуту, — разумеется, — опять повторяю — просьба, могущая иметь место только в том случае, если Вы изъявите согласие принять мою работу.

Адресс мой здесь [72]

Во всяком случае убедительнейше прошу Вас не оставлять меня долго без известия из редакции журнала. Для меня, в моем стесненном положении, всякая минута дорога. Хотя я и сам через месяц надеюсь возвратиться в Россию, но полагаю возможным через три недели выслать Вам мою работу в окончательном виде.

99. А. Е. Врангелю ^*

8 ноября 1865. Петербург

Петербург, 8-го / 20 ноября / 65.

Добрейший и многоуважаемый друг Александр Егорович, неужели уж четыре недели прошло? ^* Сосчитал, и действительно так. А что я сделал? Ничего. Странно: по Вашему письму вижу, что Вы как будто и не получили мою записочку с парохода из Кронштадта. Так ли? Напишите. Я Вам лишний фунт задолжал. Это была не записка, а несколько слов на пароходном счете. Не хватило фунта, а между тем на карманные мои расходы пошло всего 5 шиллингов (на пиво. Вода была сквернейшая). Явились такие рубрики счета, которых и подозревать нельзя было и избежать тоже. Я и написал на счете Вам несколько строк, прося заплатить этот фунт в Копенгагене, потому что у меня уже ни копейки не было. Неужели они не явились. Переход был спокойный, но притащились мы только на шестые сутки.

Как приехал — сейчас припадок, в первую ночь, — сильнейший. Оправился, дней через пять — другой припадок, еще сильнее. Наконец, 3-го дня еще, хоть и слабый, но три сряду меня ужасно расстроили.

Тем не менее сижу и работаю, не разгибая шеи.

Катков прислал 300 руб. в Висбаден, дома их нашел у себя: переслал Янышев. Между тем всё на меня обрушилось. Семейство брата (покойного) в полном расстройстве. Только меня и ждали. Всё им отдал и, кроме того, на днях занял еще 100 руб. Что мне делать, не знаю. Советовался только с Полонским. Много говорил мне о том, что надо непременно подождать с журналом, ^* и советовал написать роман и еще что-нибудь, чтоб подновить свое имя, и тогда уже начинать. Значит, через год. Насчет же вспоможения — качает головой. Но я еще не пробовал, а всё еще хочу попробовать. Я буду просить для семейства брата у министра.

В голове у меня есть одно периодическое издание, не журнал. И полезное и выгодное. Может быть осуществлено в будущем году. ^* Но пока надо роман кончить. ^* Работаю из всех сил, а между тем это запрещено докторами, ибо припадки.

Сейчас Вам ничего не могу выслать. Потерпите, добрейший друг. За роман получу не менее 2500 р. Отдам. Ведь уж это верно; я и задаток получил. Только бы кончить!

Пальто и плед пришлю. Может, завтра же вышлю в Любек. ^*

Что мне делать с Янышевым! Боже мой: к 12-му декабря ему надо непременно выслать долг. Тогда, может, и Вам тоже вышлю. Но где взять? Съезжу к министру. У Каткова же слишком неполитично еще просить вперед. Невозможно. Нелепо. Совсем не те у меня отношения.

Полную преданность и беспредельное уважение свидетельствую Вашей супруге. А главное, желаю ей здоровья — это главное. Поздравляю с дочерью и целую всех детей, особенно умницу.

До свидания, голубчик и старый друг. Крепко жму Вам руку.

Ваш весь Ф. Достоевский.

Всё хотел Вам писать и всё выжидал чего-нибудь положительного.

Паша мой здоров и меня утешает, а брат больной наверно скоро умрет — в этом году, может быть. Буду Вам подробно писать о всех новостях и планах. Не забывайте меня и Вы.

У нас снег, санная дорога, и Нева становится. Пароходы вряд ли могут быть. Перешлю другим образом.

Чемодан получил из Франкфурта. Всё стоило 62 руб.

100. А. Е. Врангелю ^*

18 февраля 1866. Петербург

Петербург, 18 февраля / 66.