Xамза

- Говорите.

- Передайте Сурайе...

- Какой Сурайе?

- Дочери Дюндара...

- А-а...

- ...что я буду хорошо вспоминать о ней.

- Она вам понравилась?

- Она научила меня играть на рояле...

- Мужчины все-таки очень жестокие люди. Даже лучшие, даже такие, как вы.

- Вы не поняли меня, Рабия!..

- Мы приехали. Выходите. Прощайте. Напишите мне, когда доберетесь до родины.

...От группы деревьев отделилась мужская фигура в турецкой феске. Не доходя шагов двадцати, остановилась.

- Товарищ Хамза?

- Я.

- Идите за мной...

Из Варны в Одессу вместе с грузом литературы его отправили морем на рыбацкой фелюге. Провожал пожилой седоголовый болгарин, называвший себя Венко.

В Одессе, в двух километрах от берега, ночью, груз принял человек, назвавшийся Назаром. Он же, купив железнодорожный билет до Коканда, посадил Хамзу на поезд.

В пути Хамзу застало начало первой мировой войны.

3

Некогда, в приснодавние времена, высочайшим повелением самодержца всея Руси государя-императора Александра III Александровича мужское население национальных окраин Российского государства как в мирные дни, так и в период военных действий освобождалось от службы в армии и от всех видов обязанностей трудовой повинности - в связи с языковыми затруднениями.

Последний русский царь это повеление своего августейшего родителя частично отменил и некоторые минимальные свободы, милостиво дарованные его отцом малым народам, взял назад, то есть упразднил, хотя языковые затруднения были еще отнюдь не преодолены.

Указом Николая II мужчины всех национальных меньшинств, проживающих на далеких и близких окраинах Российской империи, в возрасте от двадцати одного года до пятидесяти пяти лет подлежали мобилизации на тыловые работы в центральные губернии.

Указ был нелепый, жестокий, дикий. Сотни тысяч людей, не знавших русского языка, не умеющих ни читать, ни писать на своем языке, никогда не покидавшие родные южные края, должны были переместиться в незнакомые, суровые места, были обречены на страдания и муки, а многие - на верную гибель.

А чтобы снять ненужное напряжение и предотвратить излишние слухи и кривотолки, царская администрация поспешила успокоить на национальных окраинах тех, кого надо было успокоить. Как только указ был обнародован, все начальники губерний, уездов и волостей получили срочные телеграммы, в которых перечислялись категории населения, освобождавшиеся от мобилизации на тыловые работы. Это были:

все местные должностные лица; религиозные судьи и мусульманское духовенство; старосты и старшины городских кварталов и кишлаков; служащие местных частных компаний; сотрудники просветительных учреждений, находящихся под государственным надзором.

Особенно подробно разъяснялось то положение, по которому всем местным состоятельным лицам разрешалось "вместо себя и членов своих семей нанимать на тыловые работы людей, нуждающихся материально..."

Указ был впрямую направлен против беднейших слоев населения, против тех, кто занимался в городе и в сельской местности непосредственным физическим трудом.

Указ был нацелен против народа.

И он вызвал взрыв народного негодования, небывалую по своему размаху бурю всеобщего возмущения, протеста и яростного сопротивления.

С особой силой волна мятежей и неповиновения властям прокатилась по Туркестанскому краю.

Наиболее грозные события - вооруженные столкновения с полицией и войсками, убийство нескольких чиновников туземной администрации произошли в Кокандском уезде и городе Коканде.

Там, где к моменту начала волнений революционная агитация была поставлена лучше, чем где-либо в другом месте Ферганской долины - самого густонаселенного района Туркестанского края.

Там, где прямой призыв местной социал-демократической организации к неподчинению царскому указу прозвучал (после Джизака) открыто и громко, как нигде в Туркестане.

Военные власти Туркестана утопили в крови восстание мардикеров (мобилизованных тыловых рабочих). В Коканде было убито на улицах и расстреляно около четырехсот человек.

Потом начал работать военно-полевой суд. Обвинения были предъявлены полуторам тысячам мардикеров. По приговору суда было повешено сто восемьдесят четыре человека, сослано на каторжные работы двести шестьдесят семь осужденных, десять арестованных оправданы, остальные приговорены к разным срокам тюремного заключения.

Действия суда не были лишены объективности. Как писала местная газета: "...об одном туземце дело прекращено за смертью в период следствия в тюрьме; об двух туземцах дело отправлено к военному прокурору для освидетельствования их умственных способностей; еще об одном туземце дело не рассмотрено за болезнью подсудимого..."

Гуманность, что и говорить, была проявлена широко и непредвзято.

Тридцать месяцев бессмысленной войны привели царскую Россию к краху. Перед лицом общественных катастроф, непрерывно потрясавших страну в годы военного лихолетья, слабели и меркли личные трагедии и потери.

Печально было возвращение Хамзы в родной город из паломничества. Почти три месяца пробирался он через охваченную лихорадкой первых недель войны Россию. Навстречу, на запад, двигались войска и срочные военные грузы. Иногда по многу дней приходилось сидеть на одной станции. Несколько раз патриотически настроенные железнодорожные власти задерживали его, едущего со стороны войны, устанавливали личность, посылали запросы...

Когда Хамза ступил наконец на кокандскую землю, ужасные новости одна за другой обрушились на него.

...Сначала, после отъезда Хамзы, после его ложного изгнания и отлучения, все было хорошо в доме ибн Ямина. Страсти вокруг улеглись, старик выздоровел, вернулся в свою мечеть, люди и родственники перестали сторониться его, начали приходить больные. Восстановились заработки, пришел достаток. Маленький внук радовал сердце ибн Ямина.

Но без Хамзы разладились отношения с невесткой. Аксинья тосковала, целыми днями неподвижно сидела она на одном месте, глядя перед собой. Все стало чужим и непонятным для нее, все вызывало неприязнь и раздражение. Чужой уклад без любимого человека вдруг стал неприемлем. Хамза, перешагнувший через многие условности мусульманского быта по шариату, сглаживал острые углы. Без Хамзы Аксинья не могла жить по шариату.

Ничто не радовало ее, она ничего не замечала вокруг себя.

И неожиданно пропал Гияс. Это было делом рук фанатиков.

Ребенок, рожденный от неверной, был конкретным выражением греха. Гияс был зримым результатом происков шайтана. Требовалось освободить сердца правоверных от гнева, рождаемого ежедневным созерцанием трещины ислама.

И Гияса похитили.

Пришла беда - отворяй ворота. Две недели спустя арестовали Степана Петровича Соколова. Мир перевернулся в глазах Аксиньи. Она стала обнаруживать все признаки психического расстройства.

Никому ничего не сказав, только намекнув отдаленно Ачахон, что очень давно, слишком давно не видела родственников, оставшихся в России, Аксинья села на поезд и уехала из Коканда...

Потом пришел слух, что в дороге, еще не доехав до России, она простудилась и заболела. Белокурую русскую женщину сняли с поезда где-то в пустыне за Аралом, на маленьком полустанке, и она умерла в инфекционном бараке среди чужих людей - без родных и близких, без отпущения грехов...

Когда началась война, когда все стало меняться вокруг, когда в далекий Коканд поползли известия о том, что в центре земли происходит кровавая битва всех стран и народов друг с другом, ибн Ямин понял, что ему не дождаться сына. Лекарь Хаким знал, что паломники возвращаются из Мекки через Россию, а там сейчас бушевала война. На далеких землях, лежавших между ним и сыном, гремели выстрелы, горели города, текла человеческая кровь, и ибн Ямин не представлял себе, как может Хамза преодолеть все это... Нет, его кроткому сыну, идущему из Мекки с богом в душе, не прорваться сквозь дым и огонь пожарищ, не перейти вброд через кровавые реки сражений. Они больше не увидятся. Хамза не осквернит ступней своих ног, касавшихся святой земли около гробницы пророка, кровью людей. Его сын исчезнет в пламени войны, его поглотит водоворот вражды и ненависти воюющих стран и народов (так думал о войне ибн Ямин).