Записки гробокопателя

Задумался Петр Иванович.

- Не очень-то.

- Странно, - сказала Мири как-то по-взрослому. - Ты имеешь сексопиль. Ты знаешь, что такое сексопиль?

- Мири! - одернула ее Алка. - Не приставай к человеку. - Она сунула Петру Ивановичу колесико ананаса. Но Петр Иванович ананас отверг.

- От ананаса у меня узда зажевывается. Во рту заеды получаются, кислота теребит... Лучше я покурю, пожалуй.

Мири пододвинула к нему пепельницу.

- Рассказывай, пожалюйста.

- Да что рассказывать? Один я остался, как сундук с товаром. Шутка такая. В общем, это все ерунда непосредственно. Катер вот у меня сгорел - это жалко...

Поели-попили. Алка, нарушая шабат, ушла в ванную включить стиральную машину. Отключится она сама по себе, все выстирав, отжав и просушив. Так что если и навредит шабату, то самую малость.

Петр Иванович, сытый, довольный, откинулся на спинку дивана. Расстегнул рубаху.

- Мири, мне Машка заказала привезти лошадь для Барбия. Кто такой Барбия?

- Это просто, - кивнула Мири, - это мы купим. А что у тебя висит на шее? Она пересела поближе. - Покажи, пожалюйста.

- Крест православный. Павел, включи!

Пашка, кряхтя, включил вентилятор. Но прохлады он не добавил, только месил жару. Петр Иванович снял с шеи крест.

- Каждый человек русский должен носить крест. Ты, например, Мири, человек еврейский, тебе крест тоже подходит...

- Ну, не совсем, - улыбнулся Мишка, не отрываясь от Голанских высот.

- А ты чего не разливаешь, Михаил? Ты что, с водкой "на фе"? Смотри, приходить не будет.

- Где ручка, Пашка? - крикнул Мишка. - И бумагу.

- И еще: убить - гасить в шубу, - довольный своей нужностью, сказал Петр Иванович. - Записывай, Павел подмогни отцу.

- Я не умею писать по-русски, - виновато опустил голову Пашка, протягивая отцу ручку. - И читать по-русски не умею. Не ругай меня, Васин, пожалуйста.

Петр Иванович опешил. Такого он не ожидал.

- Не понял. Раз просишь, ругать не буду. Но все равно - не понял. А эта, мелкая? - он кивнул на Мири.

- Я тоже не умею, - радостно отозвалась девочка, вылизывая остатки мороженого из коробки. - И читать, и писать.

Мишка разлил водку.

- Не впрягайтесь, Петр Иванович, - он чокнулся с гостем. - Мы с Алкой ничего не можем поделать. Не хотят, сволочи. Может, убить?

Петр Иванович молча выпил и крякнул как положено.

- Ну, ладно. Так на чем тормознулись? Насчет креста?

- Я вот что ношу для Бога, - Мири вытянула из-за ворота маечки серебряную шестиконечную звезду на цепочке. - Мой могендовид. Хочешь, он будет твой? Но ты ведь не еврей, ты можешь иметь проблемы с твоим Богом...

- Бог, Мири, запомни, один на всю хиву, - наставительно сказал Петр Иванович и для серьезности разговора даже застегнул рубашку на последнюю душную пуговицу. - У одних он - Будда, у русских - Христос, у чурок - Аллах... Тут главное - вера.

Мири стянула с себя цепочку.

- На.

Петр Иванович, не ожидавший такого поворота, вопросительно взглянул на Мишку. Мишка зевнул, лениво пожал плечами. Петр Иванович прицепил могендовид на одну бечевку с крестиком.

- Ну, тогда будем здоровы!

- Лэ хаим!

5

Суббота. Шабат в разгаре. С утра опохмелялись, но не слишком.

- А что, музей открыт сегодня? - поинтересовался Петр Иванович. Достопримечательности непосредственно?..

- "Метро закрыто, в такси не содют..." - пропел Мишка. - Шабат во всем околотке. Алка в лаборатории сегодня дежурит. Пашка! Будешь поваром.

- Ага, - въедливо усмехнулся Петр Иванович. - В лаборатории, выходит, можно. Не возбраняется. Гляди, как интересно: то понос, то золотуха. А музей, значит, аля-улю?

По правде-то говоря, Петру Ивановичу не больно хотелось на экскурсию. Это он скорее, чтоб хозяев не обидеть. Тем более где Христос родился, он уже видел. В Вифлееме. Где харч покупали.

- А что если Петр Иванович у нас на крыше позагорает? - предложил Мишка. Павел, отнеси гостю матрац.

Настроение у Петра Ивановича было отличное. Да у него всегда было хорошее настроение, кроме когда живот с перепоя гудел или остеохондроз в руки стрелял. Или - не к столу будь сказано - в мошонку. От хребта туда боли иной раз отдавались. Но это все чепуха, так сказать непосредственно. Главное, жив. В оккупации не подох; после войны голодуха - снова живой; отец в штрафбате сгинул, матери на переезде "кукушкой" голову отсекло - обратно живой! И на зоне не пропал. Там, правда, уже взрослым был. Бога гневить не надо. Главное, чтоб из жопы пыль не шла!

- Ладно, Михаил, не мни водку! - весело призвал он хозяина. - По последней, и - на крышу!

Плоская крыша, залитая раскисшим от жары гудроном, была густо заставлена солнечными батареями: их-то, оказывается, и выдумал на весь Израиль, а также для всех арабов Наум Аронович, первый муж Ирины Васильевны. Ячеистые стеклянные щиты батарей уставились в синее прокаленное небо. В некоторых ячейках стеклышки были выбиты, в пробоинах валялись окурки, смятые пачки сигарет и даже пустые банки из-под пива. На веревках между солнечными батареями сушилось разноперое белье. Рядом стояло несколько стульев из белого пластика, такой же столик на невысоких ножках.

Петр Иванович, покуривая, облокотился о заграждение - обозревал субботний иерусалимский двор. Пашка притащил на крышу матрац, пепельницу и зачем-то еврейскую газету. Он стоял рядом с гостем, готовый комментировать происходящее внизу и вокруг.

- Дай я покурю из твоей сигареты, - робко попросил он, поглядывая на дверь.

Петр Иванович удивился, но оторвал у беломорины обмусоленный конец, сунул папиросу Пашке.

- А мать узнает?..

Пашка задымил отчаянно и башкой замотал: не узнает.

- Васин, а что ты ешь, чтобы от тебя не пахло с водкой? - поинтересовался он, выпуская дым колечками. Петр Иванович пожал плечами.

- Ничего такого не ем. Закусываю активно, и все. Лучше суповину, похлебочку... Хватит тебе курить, дурака валять! - Он перегнулся через парапет. - Рассказывай, чего тут? Куда это они? В церкву, грехи замаливать? Пускай, дело хорошее.

Внизу евреи, все в черном, все как один в очках, шли в синагогу. Вернее, как объяснил Пашка, в пять синагог, помещавшихся в одном длинном, похожем на барак строении с разными входами.

- А рядом что? - Петр Иванович отобранным у Пашки окурком показал на непонятное сооружение, напоминавшее перевернутый горшок.

- Миква. Бассейн для женщин, когда водой так делают...

- Баня, что ли?

- Только без мыла. Баня для религии.

Петр Иванович вспомнил правила гигиены на Кавказе, где он служил пять лет, и, чтобы не конфузить дальше парня, остановил расспрос.

- Ясно. Почему все в очках? По религии?

- От книг зрение уменьшается.

- Отец и мать у тебя почему в очках обоя?

- Они ученые были в Москве, кандидаты наук.

- А здесь, выходит, не заладилось? - посочувствовал Петр Иванович.

- У папы с работой проблемы, - Пашка кивнул чуть виновато: - Нагрузка маленькая, и кончается грант в университете... А мама имеет работу в больнице, но - анализы: кровь, моча...

- Кал, - продолжил перечень Петр Иванович. - Выходит, глаза-то они себе еще в Москве посадили? Ясно. Ну они-то хоть ученые, а эти? - он потыкал вниз мощным прокуренным пальцем. - Чего эти вот под мышкой с собой целую библиотеку тащат? Дома почитать не могут?

- Им везде положено читать, - сказал Пашка, явно думая о другом. Чего-то он хотел, но стеснялся сказать. Потом все-таки решился: - Ты кушать не хочешь, я могу нести сюда. Скажи, Васин.

Петр Иванович рассмеялся.

- Ну и проглот ты, Пашка. Поясни мне еще чуток, и покушаем. Почему кто в шляпах, кто в тюбетейках. А вон и вовсе в малахае меховом пилит?

- Все хасиды, но все по-разному.

- А вон с мальцом в халате стеганом, этот кто?

- Опять хасид.

Петр Иванович агрессивно закряхтел и стряхнул пепел не в пепельницу, стоявшую на ограждении, а вниз, где возле подъезда сидели с детьми бабы в одинаковых прическах.