Повестка в Венецию - Нижние ноты

— Не то слово.

— Ты спрашивал почему у меня нет детей…

— Я же извинился.

— Нет, я могу сказать.

— Да оставь, идиотские вопросы всегда были моим хобби, ты же помнишь.

— Я боялась их воспитывать. То есть, боюсь. Не в смысле, что мне им нечего дать, конечно. А отвечать за другого человека не могу.

— Почему?

— Потому что… Ладно, можно и так сказать: потому что все еще жду, чтобы кто-то отвечал за меня.

В борт ударила волна домашней заготовки. Меня явно прибивали к берегу, на котором ждет девушка в белом.

— Ее нет дома!

— Что?

— За тебя чаще всего отвечают: «Нет дома».

Пока мы переодевались к ужину, ночное небо уже окончательно придавило Венецию и теперь вообще пропало представление, где кончалась вода и начиналась твердь. Да и сама суша казалась зыбкой и слегка как бы покачивалась под нами. В воздухе был привкус моря, пахло жареной морской живностью и канализацией. Разлагающийся город. И разлагающий.

Она надела туфли на высоких тонких каблуках, кажется они называются «лодочки». Наверное, их так назвали в этом городе. Такие же черные, узкие и высокомерные, как гондола. Раньше она такие не носила. Да и в моем неровном Иерусалиме женщина на подобных каблуках — почти такая же редкость, как дама в шубке.

Походка ее, что ли, изменилась от этого. Осанка — да, точно стала другая. И ноги, конечно. Но главное — выражение лица. Оно словно стало более венецианским. В нем проступили таинственность и даже какая-то жестокость.

— Таинственная жестокость? Жестокая таинственность? — сказал я, словно пытаясь распробовать незнакомый вкус.

— Ты о чем?

— Обо всем этом. О Венеции. Эта Венеция перережет бритвой горло какому-нибудь Ярославлю или Стокгольму и даже не запомнит в какой канал бросила труп.

— Бр-р-р! Пожалуй я бы, все-таки, не хотела здесь жить, — поежилась она.

— И я не хочу. Здесь нет четкой границы между водой и сушей. Они в каких-то странных отношениях, заметила? То есть, они все время выясняют отношения. Какая мораль может быть у жителей города, где нет четкой границы даже между водой и сушей.

— А, может, и хотела бы…

Нас вычленяли взглядами и исподтишка рассматривали. Как будто мы явились из параллельного мира и чуть смещенно себя вели. Юлька полистала объемное меню и вздохнула.

— А еще я толстеть начала. Заметно?

— Только на ощупь.

— А у тебя волосы на теле!

— Потому что я скотина.

Она стала смеяться как взрослая американка — искренне, но глаза не участвуют, а следят за реакцией собеседника. Курсы они специальные проходят там, что ли, как правильно смеяться.

— Слушай, — сказала она, отсмеявшись, — ты все время на меня так смотришь…

— Как?

— Как будто изучаешь мои реакции.

— Реакции на что? Я, вроде, на тебя кислотой не капал.

— На твои действия. То есть, на твои слова. А я не морская свинка. Не надо меня мучить.

Меню было только на итальянском. Я пожал плечами.

— It's not a tourist trap, — удовлетворенно констатировала Юлька, — это не ловушка для туристов, нет, нет. Сюда ходят сами венецианцы. Это настоящее! Знаешь, что мы сейчас закажем? Вот это, это и это. Нет, это вот! Я тебе переведу. Или не обязательно? Давай я все закажу, а ты мне доверишься?

— Давай. Сверим вкусы. Ты здесь раньше была, да?

Она запнулась:

— Была. Давно. Но заведение не испортилось, кажется. Вот если бы появилось меню на английском, тогда это был бы плохой признак. А так — все должно быть хорошо. Нам должно повезти.

— Нам уже повезло.

Интересно, что я имел в виду? И что бы я сказал, спроси она об этом? А она бы, не появись официант, точно спросила бы.

С бравым официантом Юлька лопотала по-итальянски, жестикулировала и даже слегка капризно канючила, как умеют только дети и итальянки. Я не выдержал и спросил:

— Откуда?

Она словно ждала вопроса. Конечно, ждала. И ответила самопальным афоризмом:

— Хорошая страна Италия. Всего в ней много. И мерзавцев тоже.

Ответная реплика подразумевалась, и я не стал ее зажимать:

— Муж итальянец?

— Бывший, Саша, бывший. Муж — бывший. Конечно, итальянец. Разве я бы иначе стала такую фразу лепить? Народ-то в общем неплохой, удачный.

Красиво она смеется. И сейчас, кажется, искренне. Ну правда, смешно. Бывший муж — итальянец — мерзавец. Что она не замужем — это хорошо. То есть, мне, конечно, все равно. Но все-таки. А почему, собственно, после бывшего мужа не мог появится еще и нынешний?

— А нынешний кто?

— Конь в пальто! — отрезала она. — Сашка, ты же точно в армии не разведчик? Ты не можешь с таким выражением лица в разведке служить! Нету на данный момент мужей. Ладно, чтобы с этим закончить. Было у меня два мужа. Один — итальянец. Второй — американец. Оба сплыли. Знаешь, как по реке плывет топор из села Кукуева?

Как-то негладко она об этом. Похоже, что оба раза брошена была она.

— Еще не знаю. Я еще ни разу не женился.

— Да я в курсе.

Почему-то я в этом и не сомневался. Почему-то мне было это приятно. Но и раздражало. Я вот честно все эти годы про нее ничего не знал. То есть, скорее старался не знать. Я и сейчас стараюсь не знать, как могут развиваться события. А вариантов-то мало. Совсем немного их, вариантов. А если оставаться в роли ведомого, то вариант и вообще один. Может, он-то меня и устраивает?

Она снова рассеянно раскрыла меню, и тут же припорхнул официант с гордым и несчастным от хронического ожидания лицом. При этом он умудрялся вполне естественно улыбаться. Все-таки, здесь это профессия, а не подработка для студентов, как у нас.

Юлька как-то подобралась, но и одновременно вальяжно расслабилась. Когда она называла блюда, было ясно, что делает она нечто важное, но привычное. И волнует ее при этом не предстоящее наслаждение или цена, а исключительно то тонкое взаимопонимание с официантом, какое бывает у, скажем, двух служителей одного культа.

В винах она тоже разбиралась, что облегчало задачу но слегка пощипывало самолюбие, или что там у нас в этом месте — сразу под горлом. Я прокашлялся.

Она проводила довольным взглядом официанта и подмигнула мне:

— Кажется, я заставила его нас уважать.

— Ты действительно разбираешься в винах? Или так?

Юлька состроила оскорбленную физиономию и ухмыльнулась:

— Просто запомнила какие вина заказывали к этим блюдам те, кто разбирались.

Ресторан был как граненый чисто вымытый стакан, подставленный под яркую лампочку — свет дробился в многочисленных стеклянных гранях и блуждал по лицам и поверхностям. В детстве мне всегда хотелось осуществить рецепт крастоты — разбить все зеркала в комнате смеха и насладиться дрожанием света и действительности в осколках. И я сказал:

— Вот объясни мне. Почему все американцы живут по схеме? И не боятся банальности? И считают банальность признаком душевного здоровья?

Юлька недоуменно всмотрелась в меня:

— А я-то тут при чем?

При том, что я не хочу быть твоим третьим мужем. Бронза — не золото.

— Ну… При том. Уж больно ты способная ученица.

Юлька задумалась, взгляд ее стал таким… ну, как если человек подносит полную чашу влаги к губам, а она, вдруг, пустая.

— Тебя что-то не устраивает, Саша?

— Меня? Да. Место и время.

— Ну, с временем понятно. Зря ты об этом. Мог бы и сдержаться. А что за проблема с местом?

Действительно, мог бы и сдержаться. То есть, вот — не смог. Хотел, но… Но раз уж не смог:

— Зачем ты назначила эту встречу в Венеции? Тебе это казалось весьма утонченным?

— Скорее бы пожрать принесли, что ли, — Юлька наколола чужого официанта на рогатину взгляда. — А то ты становишься нудным. Венеция — правильный выбор. Она подходит для таких встреч. Любовь-смерть-жизнь. Здесь это в контексте. И придает гулкость. Всему.

— А ты представь нашу встречу в виде литературного произведения. Пошлятина, ужас.