Бретер

Любящее сердце Кистера оттого именно и привязалось к Авдею, что все другие его чуждались. Но добрый молодой человек не знал сам, как велика его доброта.

"Мой долг,- продолжал он,- предупредить Марью Сергеевну. Но как? Какое право имею я вмешиваться в чужие дела, в чужую любовь? Почему я знаю, какого рода эта любовь? Может быть, и в самом Лучкове..."-Нет! нет!-говорил он вслух, с досадой, почти со слезами, поправляя подушки,- этот человек камень...

- Я сам виноват... я потерял друга... Хорош друг! Хороша и она!.. Какой я гадкий эгоист!- Нет, нет!! от глубины души желаю им счастья... Счастья! да он смеется над ней!.. И'зачем он себе усы красит? Уж, право, кажется... Ах, как я смешон! - твердил он засыпая. VII

На другой день, утром, Кистер поехал к Перекатовым. При свидании и Кистер заметил большую перемену в Маше, и Маша нашла в нем перемену; но промолчали оба. Все утро им было, против обыкновения, неловко. Дома Кистер приготовил било множество двусмысленных речей и намеков, дружеских советов... но все эти приготовления оказались совершенно бесполезными. Маша смутно чувствовала, что Кистер за ней наблюдает; ей казалось, что он с намерением значительно произносит иные слова; но она также чувствовала в себе волнение и не верила своим наблюдениям. "Как бы он не вздумал остаться до вечера!"-беспрестанно думала она и старалась дать ему понять, что он лишний. С своей стороны, Кистер принимал ее неловкость, ее тревогу за очевидные признаки любви, и чем более он за нее боялся, тем менее решался говорить о Лучкове; а Маша упорно молчала о нем. Тяжело было бедному Федору Федоровичу. Он начинал наконец понимать собственные чувства. Никогда Маша ему не казалась милей. Она, видимо, не спала во всю 'ночь. Легкий румянец пятнами выступал на ее бледном лице;

стан слегка сгибался, невольная томная улыбка не сходила с губ; изредка пробегала дрожь по ее побледневшим плечам;

взгляды тихо разгорались и быстро погасали... Ненила Макарьевна подсела к ним и, может быть, с намерением упомянула об Авдее Ивановиче. Но Маша в присутствии матери вооружилась 1'изди'аих Депта ', как говорят французы, и не выдала, себя нисколько. Так прошло все утро.

- Вы обедаете у нас?-спросила Ненила Макарьевна Кистера.

Маша отвернулась.

- Нет,-поспешно произнес Кистер и взглянул на Машу.- Вы меня извините... обязанности службы...

Ненила Макарьевна изъявила свое сожаление, как водится; вслед за ней изъявил что-то г. Перекатов. "Я никому ке хочу мешать,- хотел сказать Кистер Маше, проходя мимо, но вместо того наклонился, шепнул: - Будьте счастливы... прощайте... берегитесь.."-и скрылся.

' До зубов (франц.).

Маша вздохнула от глубины души, а потом испугалась его отъезда. Что ж ее мучило? любовь или любопытство? Бог знает; но, повторяем, одного любопытства достаточно было, чтобы погубить Еву. VIII

Долгим Лугом называлась широкая н ровная поляна на правой стороне речки Снежинки, в верстг от имения гг. Пе-рекатовых. Левый берег, весь покрытый молодым густым дубняком, круто возвышался над речкой, почти заросшей лозняками, исключая небольших "заводей", пристанища диких уток. В полуверсте от речки, по правую же сторону Долгого Луга, начинались покатые, волнистые холмы, редко усеянные старыми березами, кустами орешника и калины.

Солнце садилось. Мельница шумела и стучала вдали, то громче, то тише, смотря по ветру. Господский табун лениво бродил по лугу; пастух шел, напевая, за стадом жадных и пугливых овец; сторожевые собаки со скуки гнались за воронами. По роще ходил, скрестя руки, Лучков. Его привязанная лошадь уже не раз отозвалась нетерпеливо на звонкое ржание жеребят и кобыл. Авдей злился и робел, по обыкновению. Еще не уверенный в любви Маши, он уже сердился на нее, досадовал на себя... но волнение в нем заглушало досаду. Он остановился наконец перед широким кустом орешника и начал хлыстиком сбивать крайние

листья...

Ему послышался легкий шум... он поднял голову... В десяти шагах от него стояла Маша, вся раскрасневшаяся от быстрой ходьбы, в шляпке, но без перчаток, в белом платье, с наскоро завязанным платочком на шее. Она проворно опустила глаза и тихо покачнулась...

Авдей неловко и с натянутой улыбкой подошел к ней.

- Как я счастлив...- начал было он едва внятно.

- Я- очень рада... вас встретить...-задыхаясь, перебила его Маша.- Я обыкновенно гуляю здесь по вечерам... и вы...

Но Лучков не умел даже пощадить ее стыдливости, поддержать ее невинную ложь.

- Кажется, Марья Сергеевна,- промолвил он с достоинством,-вам самим угодно было...

- Да... да...-торопливо возразила Маша.-Вы желали меня видеть, вы хотели...- Голос ее замер. Лучков молчал. Маша робко подняла глаза.

- Извините меня,-начал он, не глядя на нее,-я человек простой и не привык объясняться... с дамами... Я... я желал вам сказать... но, кажется, вы не расположены меня слушать...

- Говорите...

- Вы приказываете... Ну, так скажу вам откровенно, что уже давно, с тех пор как я имел честь с вами познакомиться... Авдей остановился. Маша ждала конца речи.

- Впрочем, я не знаю, для чего это все вам говорю... Своей судьбы не переменишь...

- Почему знать...

- Я знаю! - мрачно возразил Авдей.- Я привык встречать ее удары!

Маше показалось, что теперь по крайней мере не следовало Лучкову жаловаться на судьбу.

- Есть добрые люди на свете,- с улыбкой заметила она,- даже слишком добрые...

- Я понимаю вас, Марья Сергеевна, и, поверьте, умею ценить ваше расположение... Я... я... Вы не рассердитесь?

- Нет... Что вы хотите сказать?

- Я хочу сказать... что вы мне нравитесь... Марья Сергеевна, чрезвычайно нравитесь...

- Я очень вам благодарна,-с смущением перебила его Маша; сердце ее сжалось от ожидания и страха.-Ах, посмотрите, господин Лучков,-продолжала она,-посмотрите, какой вид!

Она указала ему на луг, весь испещренный длинными, вечерними тенями, весь алеющий на солнце.

Внутренно обрадованный внезапной переменой разговора, Лучков начал "любоваться" видом. Он стал подле Маши...

- Вы любите природу?-спросила она вдруг, быстро повернув головку и взглянув на него тем дружелюбным, любопытным и мягким взглядом, который, как звенящий голосок, дается только молодым девушкам.

- Да... природа... конечно...-пробормотал Авдей.-Конечно... вечером приятно гулять, хотя, признаться, я солдат, и нежности не по моей части.

Лучков часто повторял, что он "солдат". Ь'астало небольшое молчание. Маша продолжала глядеть на луг.

"Не уйти ли?-подумал Авдей.-Вот вздор! Смелей!.."- Марья Сергеевна...заговорил он довольно твердым голосом.

Маша обернулась к нему.

- Извините меня,- начал он как бы шутя,- но позвольте, с моей стороны, узнать, что вы думаете обо мне, чувствуете ли какое-нибудь... этакое... расположение к моей особе?

"Боже мой, как он неловок!" - сказала про себя Маша.- Знаете ли вы, господин Лучков,- отвечала она ему с улыбкой,-что не всегда легко дать решительный ответ на решительный вопрос?

- Однако...

- Да на что вам?

- Да я, помилуйте, желаю знать...

- Но... Правда ли, что вы большой дуэлист? Скажите, правда ли,промолвила Маша с робким любопытством,- говорят, вы уже не одного человека убили?

- Случалось,- равнодушно возразил Авдей и погладил усы.

Маша пристально посмотрела на него.

- Вот этой рукой...- прошептала она.

Между тем кровь разгорелась в Лучкове. Уже более четверти часа молодая хорошенькая девушка вертелась перед ним...

- Марья Сергеевна,- заговорил он опять резким и странным голосом,- вы теперь знаете мои чувства, знаете, зачем я желал вас видеть... Вы были столько добры... Скажите же и вы мне наконец, чего я могу надеяться...

Маша вертела в руках полевую гвоздику... Она взглянула сбоку на Лучкова, покраснела, улыбнулась, сказала: "Какие вы пустяки говорите",- и подала ему цветок.

Авдей схватил ее за руку.