Мосты

Став директором школы, я снова вспомнил о гороскопе. Там, кажется, предсказывалось, что самые счастливые для меня месяцы сентябрь и октябрь. А я еще в августе оказался в новых сапогах, новом кителе, галифе и шинели. Верь после этого гороскопам. Велено остерегаться казенной службы и влиятельных людей. А кто меня сейчас одел с иголочки?

- Надо будет отблагодарить портных, - сказал кагульчанин. - Они все сшили тебе из английского сукна... Чистая шерсть.

- Я бы их угостил, да нечем... Где теперь раздобудешь кружку вина?

- Добудешь, не беспокойся. Поискать надо...

- Кроме шуток, где?

- У твоего отца. У председателя... - усмехнулся писарь.

- Вздор!

- Никакой не вздор... все бочки с вином стоят в сарае Негарэ. А ключи у Константина Георгиевича. Правда, отец у тебя тот еще скопидом. Стакана вина не даст, хоть кол у него на голове теши.

Я рассматривал свои пальцы. Кагульчанин, вероятно, подумал, что мне стало стыдно за отца, и принялся расхваливать его что есть мочи. А я просто считал на ногтях светлые пятнышки - приметы обнов. Одна белянка шинель, другая - китель, третья - брюки, четвертая - сапоги. А белых пятнышек сколько угодно. Меня еще ждут обновы. Какие же?

Пока мы ходили, присматривались к работе портных, сапожников, оружейников, мастера успели сшить мне и одежду и обувь. Вот что значат коллективные усилия!

Теперь меня можно было хлопать сколько угодно. Я щеголевато поворачивался, скрипел новыми сапогами. Мастера восхищались собственной работой. Шинель сидела на мне, будто влитая. Голенища плотно облегали ноги. А запах сукна! Что по сравнению с ним благоухание любого одеколона!

- Хватит фасонить! Надо пойти доложить генералу...

- Что доложить?

- Штатская серость! В армии обо всем надо докладывать старшим. Даже если сапог натрет ногу...

- Здорово меня обмундировали.

- У нас все делается на совесть. Армия!

- Износу не будет... Если бережно обращаться.

- Нафталином пересыпать... И сохранится, пока тебя с директоров снимут.

- А как же!

Когда мы с писарем вернулись в штаб, там было оживленно: офицеры сновали, суетились возле генерала. Во всех комнатах беспрерывно трещали телефоны.

- Пошли домой, Тоадер.

Кому довелось изведать хоть одну тихую фронтовую ночь, тот знает, что такое война. Мирный покой, в обычное время клонящий ко сну, близ передовой гонит сон прочь. Тишина рождает в душе солдата страшные предчувствия, ожидание, неизвестность.

- Не спишь? - спрашивает дома отец.

- Нет.

- Готовятся наши.

За полночь земля задрожала.

- Тяжелые машины проходят...

- Да.

- До чего много стало грачей, жаворонков, скворцов...

- Много.

- На рассвете в нашем дворе пели соловьи. Завтра покажу, где гнездо свили.

- В этом году я еще не слышал кукушки.

- А я слыхал!.. Прилетала к нам в сад. Садилась на верхушку яблони и широко разевала клюв, красный такой... И куковала, куковала. Солдаты, офицеры останавливались, ждали, сколько накукует.

- Говорят, после того как наклюется кукушка спелого ячменя, у нее пропадает голос.

- Да, старики рассказывают...

- В этом году никто в Кукоаре не сеял ячмень.

- Кукурузу тоже.

- Нашла кукушка в других местах ячмень.

- В других...

- А пшеница нынче хорошая?

- Очень... И виноград будет хороший.

- "Мадлена" и "жемчуг" поспели?

- Уже. Но горькие.

- Почему?

- Виноградники не обработаны. Ветром нанесло полыни, лебеды, всякой горечи. Мотается куст на ветру, трется о полынь... горчится...

И снова давящее молчание. Лишь изредка пролает немецкий пулемет. Такая у немца привычка: всю ночь старается показать свою неусыпную бдительность.

- Когда фронт удалится, надо будет навести порядок, - вздыхает отец. - Тоадера, сына Василе, похоронить на кладбище, возле родителей...

- Разве его не привезли?

- Нет.

Уснули мы на заре свинцово тяжелым сном. Когда я открыл глаза, отца уже рядом не было. Вскоре он вернулся с двумя котелками солдатской каши такой густой, что ложка в ней стояла торчком.

У наших ворот остановились трое ездовых - усатые сверхсрочники, которым совершенно не шла военная форма. Капитан Шкурятов понемногу ступал уже на свою раненую ногу и очень радовался этому.

- Натощак или как? Все равно пошли, подводы ждут.

- Куда?

- За партами.

- Что так смотришь, будто с луны свалился? Немцы удрали, наши обошли их с фланга... Теперь их выбивают из камышей.

- Солоновата эта каша.

- Дареному коню в зубы не смотрят, товарищ директор!

Мы поехали в сторону Кулы. При нынешней нехватке рабочих рук я был очень доволен, что армия помогает нам даже свозить парты.

Навстречу нам шляхом ползла большая колонна пленных немцев. Они брели понурив головы. Смотрели в сторону, как побитые собаки. Лица их были серы, как и запыленные, измятые мышиные кители. Незадачливых покорителей мира конвоировал взвод румын. Лишь в хвосте колонны ехали верхом два советских солдата с автоматами на груди.

Проверяя себя, автоматчики спросили дорогу на Бельцы. Отец показал им.

Снова и снова слава коллективным усилиям! Мы мигом нагрузили парты. Прихватили еще три черных полированных столика, взятых немцами неизвестно у какого помещика.

- Хорошо бы взять и эти бревна! - сказал отец, показывая на груду балок. - Блиндажную обшивку распилим моторной пилой... Знаешь, школа осталась без ограды...

- Вы правы... товарищ председатель. Должен сказать, в райкоме нам разъяснили, что сельсовет обязан оказывать школе всемерную помощь. Надо, чтобы занятия начались вовремя. Так что вы нам помогите с транспортом. И квартиры подыщите для учителей...

- Увидеть бы хоть одну рубашку, сохнущую на плетне. Услышать скрип калитки... Без петушиного крика и собачьего лая рехнуться можно...

Раненых, помещавшихся в школе, постепенно вывозили в бельцкий госпиталь. Освобождавшиеся классы убирали, белили, чистили, превращали госпиталь снова в школу. Все работы осуществлялись с фронтовой оперативностью. Я даже не успевал уследить, как все делалось.

Лишь два события отвлекли меня от дел. В село вернулась семья Негарэ.

И на этот раз Георге Негарэ оказался проворней других односельчан, руководствуясь, видимо, старой поговоркой: кто рано встает, тому бог подает. Не с пустыми руками вернулся из странствий Негарэ. Длинная его телега, укрытая домотканым половиком, была полна пшеницы.