Том 15. Письма 1834-1881

82. M. M. Достоевскому ^*

29 февраля 1864. Москва

Москва, 29 февраля.

Любезный брат Миша, вчера я благополучно прибыл в Москву и хоть дорогой мало терпел, но зато вчера, здесь, вынес много, точно теми же болями, как и в Петербурге, во время самого тяжелого периода болезни. Но я надеюсь, что это пройдет и скоро, след<овательно>, об этом и говорить больше нечего. Как у вас теперь в доме? Всю дорогу мне всё это случившееся представлялось и мучило меня ужасно. Варю мучительно было жаль, здесь все как узнали, очень жалели. ^* Марья Дмитриевна очень плакала и даже хотела было написать Эмилии Федоровне, но раздумала. Тем не менее ей очень, очень ее жалко, и это вполне искренно. Дай Бог только, чтоб у вас остальное-то всё шло порядком и хоть бы этим сколько-нибудь утешило. Главное — здоровье, а во-вторых, дела. Береги свое здоровье. Не торопись очень и не выезжай, если чувствуешь себя не совсем здоровым. Насчет же книги — так хоть если б она вышла и в конце марта — не беда. ^* Было бы хорошо. Вчера я видел «Современник», 1-й номер; критики много, и вообще тех статей, где выражается мнение журнала. ^* А литература подгуляла. Вот что мне пришло в голову: как бы завести в «Эпохе» прежний отдел, бывший в старину в журналах, — «Литературной летописи». Тут вовсе даже не надо статей. Тут только перечень всех книг и переводов, явившихся за прошлый месяц, но зато всех без исключения. Из-за убеждения, бывшего в свое время, что вся литература сосредоточилась в журналах, перестали обращать внимание на появляющиеся книги. Прежде это было справедливо, но теперь не так, потому что много книг появляется, а публика должна непременно следить по газетным объявлениям, чтоб знать их названия, но все-таки, и зная названия, не имеет об них понятия. Тут же о каждой книге надо сказать строк шесть, много десять, а иногда и две. (Об иной, уж очень любопытной книге можно, разумеется, написать и страницу, и две.) Весь этот отдел мог бы составлять весьма удобно кто-нибудь из молодых людей, а то, например, и Бибиков. Ему нечего делать, как следить за этим. Таким образом, в одном только нашем журнале и будет полный каталог, с необходимейшими объяснениями о вышедших книгах. В «Современнике» как будто уж заводится нечто подобное. ^* Наконец, в каждые два месяца можно помещать в журнале и обозрение библиографическое других журналов, — не прежние обозрения, где журналы разбирали друг друга, а тоже, как и в «Литературной летописи», перечень всех статей, явившихся за два месяца в журналах и газетах, с отметками против некоторых о их достоинствах в двух словах. Если будут соблюдены точность и полнота, то журнал принимает вид деловитости, вид серьезно пекущегося о литературе органа. Право бы, не худо; даже и теперь можно. Начать и летопись и журналы с 1-го января. Как ты думаешь?

Выдумал еще великолепную статью на теоретизм и фантастизм теоретиков («Современника»). Она не уйдет, особенно если они нас затронут. Будет не полемика, а дело. ^* С завтрашнего же дня сажусь за статью о Костомарове. ^* Через неделю уведомлю о ходе дела. Ради Бога, отвечай мне и извести меня, как всё идет у вас. Хоть немного напиши, но уведомь.

Кланяйся Эмилии Федоровне, перецелуй детей, Машу и Катю особенно. Коле передай мой поклон непременно.

Здесь оттепель, мокрять. Снег весь сошел.

До свиданья, голубчик.

Твой весь Ф. Д<остоевский>.

Николаю Николаичу и кой-кому другим мое почтение. Марья Дмитриевна очень слаба.

83. M. M. Достоевскому ^*

20 марта 1864. Москва

Москва, 20 марта/64.

Милый друг Миша, не отвечал на твое письмо (от 14-го), ожидая, пока придут деньги, а получил я их только вчера, 19-го. За деньги очень благодарю; слишком уж надобилось. Пишешь, что через неделю пришлешь еще столько же (то есть 100). Сделай одолжение, пришли. Эти присланные сто рублей только на затычки пошли. Слишком, слишком надобно. Да еще прибавляешь, что и после этих вторых ста рублей, если понадобится, вышлешь еще сто рублей; понадобится, голубчик, понадобится, слишком понадобится. И потому усиленно прошу тебя, вышли и те (третьи) сто рублей. Знаю, что ты сам как рыба на жаровне. Но авось-либо подписка нам поможет. Я уж только так, молчу, а не меньше твоего терплю; не от одних денег.

Слава Богу, я теперь, кажется, совершенно выздоровел. Всё еще на диете (строгой), всё еще с бесчисленными осторожностями, но все-таки болезнь прошла, и то хорошо. А какие муки я вынес. Теперь только нервы сильнейшим образом расстроены. Боюсь припадка: когда ж ему и быть, если не теперь?

Марья Дмитриевна очень слаба: вряд ли проживет до Пасхи. Алекс<андр> Павлов<ич> прямо сказал мне, что ни за один день не ручается. У нас теперь живет Варвара Дмитриевна. Если б не она, то не знаю, что <бы> и было с нами. Она слишком помогла всем нам своим присутствием и уходом за Марьей Дмитриевной. Вот всё, что могу сообщить о себе. Ни у кого я не был, по причине болезни. Вчера видел на улице Плещеева. Очень он мне обрадовался, полагал, что я в Петербурге. Сообщил кой-что о московских, то есть что вечера у Аксакова, по случаю смерти его сестры, прекратились, ^* и т. д. и т. д.

Сел за работу, за повесть. Стараюсь ее с плеч долой как можно скорей, а вместе с тем чтоб и получше вышла. Гораздо трудней ее писать, чем я думал. А между тем непременно надо, чтоб она была хороша, самому мне это надобно. По тону своему она слишком странная, и тон резок и дик; может не понравиться; след<овательно>, надобно, чтоб поэзия всё смягчила и вынесла. Но я надеюсь, что всё уладится. ^*

Главная забота моя, кроме повести, успеть еще написать в мартовскую же книгу критическую статью. ^* Но все статьи, которые теперь у меня в виду (и которые слишком кстати и журналу и его направлению), — длинные. Что будешь делать? Самое лучшее, делать, не оглядываясь, успею иль нет? Так я и хочу делать.

Но то, что я лично не с вами, — страшно волнует меня. Ежедневно имеется какая-нибудь мысль — поговорить и сообщить. Но вот сиди здесь один. А к вам покамест совершенно нельзя, да и сам теперь ни за что не поеду.

«Записки актера Щепкина» — книга, вышедшая в этом году, конечно, тебе известна. Если не читал — возьми немедленно и прочти; любопытно. Но вот в чем дело (говорю на случай). Ради Бога, не поручай эту книгу разбирать кому-нибудь. Беда. Для разбора такие книги нам драгоценность. Щепкин чуть не до 30 лет был крепостным человеком. А между тем почти с детства соединился с цивилизованным обществом, не переставая быть народом. Мы пишем о соединении с почвой. Поэтому на Щепкина, как на живой пример, надо с этой точки обратить внимание. 2-е) соединение с цивилизацией, то есть с нами, произошло у крепостного Щепкина единственно одной непосредственной силой искусства (театр). Вот и вопрос об искусстве и даже о материальной и социальной пользе его. Ведь статейка-то, с этой точки, вышла бы прелюбопытная. Сообщи эту мысль Страхову. Он не возьмется ли разобрать. (Впрочем, не минуя руководящей статьи, то есть «Ряда статей».) ^* Теперь, кроме него, кто же напишет?