Проделки на Кавказе

Глаза Александра засверкали от ярости, но дух дисцип­лины, привычка удерживать свои порывы превозмогли чув­ства, он с кротостью отвечал:

— Позвольте доложить вашему превосходительству, во- первых, что я ни в чем не подчинен кордонному начальни­ку и льщу себя надеждою, что отзывы моих настоящих начальников, полкового командира и наказного атамана, будут всегда в мою пользу; во-вторых, что хотя меня почти никогда не награждали и всегда мое отличие оставалось без возмездия, не менее того я не завидую наградам дру­гих, в особенности когда они совершенно незаслуженны. Так, например, господин казачий офицер получил крест за военное дело, в котором не участвовал, потому что в то самое время, когда мы дрались, он был за двести верст.

— Напрасно оправдываетесь, капитан! Никто вам не поверит! Между тем начальству известно, что вы непозво­лительно стали отклоняться от службы.— С этими словами генерал Мешикзебу ушел во внутренние комнаты с офице­ром, державшим бумаги. Остальные вышли из дома.

Александр встретил на дворе Николашу и на вопрос, куда идет, узнал, что Прасковья Петровна, желая видеть­ся с графом, послала его узнать, когда и где может она иметь свидание. Они вошли вместе в дом, занимаемый са­новником,

В первой комнате стоял ряд офицеров. Пустогородо- вых впустили в другую —более обширную. Она была хорошо меблирована и обита красивыми бумажными обоя­ми, перенятыми с французских. В одном углу сидел одине­хонько офицер-ординарец. Тут же, около затворенной две­ри во внутренние покои, находились два адъютанта. Один из них, в изношенном мундире и в шарфе, сидел словно турок, посаженный на кол: он не был ни толст, ни худ; на груди его красовалось несколько орденов; лицо походило на восковую фигуру в вербное воскресенье, однако ж отличалось усами, чего обыкновенно не бывает. Другой, в сюртуке, сидел развалившись на стуле: этот был толст; грубые черты его лица выражали самодовольство: белизна и румянец казались подозрительными. Одною рукою он играл висячим часовым ключиком, другою по временам, поглаживал тщательно завитую прическу. Адъютанты разговаривали между собою. Александр подошел к ним и со всею вежливостью благовоспитанного человека спросил:

— Есть ли прием сегодня у его сиятельства?

— Подождите, так увидите,— отвечал, картавя, адъютант в сюртуке, не обращая взора на просителя.— Так я вам говорил,— продолжал он своему товарищу,—за прошлую экспедицию я буду переведен в гвардию тем же чином, а за будущую буду произведен в полковники и назначен полковым командиром нижегородского драгунского полка: что, батюшка?.. Двести тысяч годового дохода!

— Если бы вышли скорее награды за прошлый год!— возразил другой,— и мне хорошо было бы: я, представлен в майоры и должен получить во Владикавказе линейный батальон, при котором транспорт... тут также тысяч сорок годового дохода, а я не буду этим пренебрегать, как нынешний батальонный командир. Но я слышал, что представления не скоро еще выйдут; их возвратили сюда для уменьшения наград... Ну, как наши-то с вами также уменьшат, вот будет обидно!

— Как это можно! Уменьшат награды лишь фрунтовых офицеров. И в самом деле, на что им так много получать? Для них все хорошо. Впрочем, если до осени они не выйдут или я буду недоволен своею, так не пойду в экспедицию.

Покуда шел этот разговор между адъютантами в одном конце комнаты, в другом Николаша бесился и говорил брату:

— Дело другое! Ты пришел являться по службе, так и дожидайся, покуда адъютант удостоит объявить тебе, будет ли принимать его генерал или нет. Но я частный человек: какое мне дело до адъютантов? Как не найти даже официанта, чтобы доложить! Да вот, кстати, идет один.

И в самом деле, в комнату вошел низенький человек, весьма неприметной наружности, в чрезвычайно коротком сюртуке, причесанный a la moujik он держался так прямо, что затылок его опрокидывался, а борода торчала вверх; руки, вдетые в узкие белые перчатки, висели неподвижно: он всячески старался их выказывать. Николаша сделал несколько шагов к нему и сказал:

— Послушай, человек! Доложи графу, что Прасковья Петровна Пустогородова прислала сына своего: так не угодно ли его сиятельству назначить время, в которое мне можно будет видеться с ним?

Маленькие глаза человека засверкали. Он открыл ужас­ный рот и показал черные, закоптелые зубы свои. Это был смех, но смех иронический:

— Извините-с, я не человек, а чиновник Нохой, состоя­щий по особым поручениям при его сиятельстве.

— Простите мне мою ошибку, господин Нохой, и по­звольте вас просить научить меня, как и где могу я видеть­ся с графом?

— Я нисколько не обижаюсь вашею ошибкою: это ча­сто случается. Если хотите видеть графа, адресуйтесь к де­журному адъютанту... он обязан доложить его сиятельству.

— Да что ж делать, когда он не хочет?

— Дождаться, покуда ему заблагорассудится. Кто нын­че дежурным-то? А! Это Тихобис.

— А другой, в сюртуке?

— Другой... Чеплавкин. Но предупреждаю вас, что ни от одного, ни от другого ничего не добьетесь.

В комнате вельможи послышался звон колокольчика, адъютанты встрепенулись.

— Что засуетились?—спросил у них чиновник Нохой.

— Кажется, дежурного адъютанта звонит генерал,— сказал Тихобис.

— Где у вас уши?— возразил Нохой,— разве не слыши­те, что звонили один только раз: следовательно, зовут ка­мердинера; для вас звонится два раза. Вот дельный-то на­род—и того не разберут!—И чиновник пожал плечами. Потом прибавил:— Вас тут двое, и ничего не делаете, что­бы доложить графу, господин Пустогородов желает его ви­деть! Генерал так деликатен и вежлив со своей стороны, а вы заставляете этого господина ждать!

— Ступай доложи сам,—отвечал адъютант в сюртуке.

Нохой махнул с презрением рукою и, обращаясь к Николаше, спросил:

— Не намерены ли вы вступить к нам в службу?

— Как же!.. Для этого пришел к генералу: моя мать желает видеться с графом на мой счет.

— В какую же службу вы желаете?

— Разумеется, в гражданскую.

Нохой осмотрел с ног до головы Николашу и сказал:

— Имеете ли вы хорошие аттестаты от места прежнего служения? Надобно вас предупредить, что у нас очень раз­борчивы в выборе чиновников.

— У меня аттестатов никаких нет; но матушка давно знакома с графом.

— Да у нас граф ничего не значит!— возразил Нохой, улыбаясь.— Директора канцелярии, вот кого нужно про­сить!.. Я вам поставлю в пример себя: супруга графа во время его отсутствия отказала мне от дому своего; я ду­мал, как бы ей отмстить! Прибегнул к директору канце­лярии, польстил ему: не прошло полгода и я назначен со­стоять по особым поручениям при графе; а она, хочет или не хочет, должна меня принимать, да еще очень ласково.

— Как же вы решились бывать опять в доме, от кото­рого вам раз отказано?

— Помилуйте! В нашем городе почти нет мужчины, ко­торому не было бы отказано от какого-нибудь дома; а есть такие, которым отказано от многих домов.

— Что же делает, по-вашему, тот, кого отчуждают от общественного круга?

— Ничего не делает!.. Разве начнет посещать чаще те дома, где его еще принимают.

— Поздравляю вас с необыкновенно прекрасными обы­чаями.

— Покорно благодарю,— отвечал Нохой, раздирая рот насмешливою улыбкою и кланяясь с притворною благодар­ностью, потом прибавил:—А мы живем себе да поживаем, право не хуже никого!.. Награды хватаем еще лучше других!

Генерал Мешикзебу вошел, за ним линейный казачий офицер, которого мы уже видели. Не обращая внимания на присутствующих, генерал пошел прямо к двери, где прежде сидели адъютанты: тут, однако ж, они стали как вкопанные, руки по швам. Взявшись за ручку замка, но не отворяя двери, генерал сказал:

— Вы, господа, просились у графа участвовать в осен­ней экспедиции; но никто из вас не поедет; отрядные на­чальники жалуются, что вы приезжаете за наградами, ме­жду тем как пользы от вас никакой нет.

Эти слова как варом обдали Тихобиса. Чеплавкин не смутился; он стоял с подобострастием перед генералом Ме­шикзебу в умилительном положении и самым тихим голо­сом молвил, картавя: