Xамза

А в дальнем углу комнаты, около дверей, одиноко сидел с поникшей головой лекарь Хаким, отец Хамзы.

- Ибн Ямин! - громко произнес святой, сумрачно поглядывая из-под густых бровей.

- Слушаю вас, мой хазрат.

- Мы, преисполненные жалости к вам, призвали вас сегодня к себе, чтобы помочь вам и дать наш совет.

- Направьте на путь истины грешного человека, мой хазрат.

- Говорите, Камол-кази, - сказал хазрат и сделал знак судье: говорите всё.

Камол-кази кашлянул. Даже кашель его был похож на угрозу.

Ибн Ямин вздрогнул, бросил быстрый взгляд на судью и, робко приложив руку к груди, опустил глаза.

- Слушаю вас, казн.

- Вы мусульманин, ибн Ямин, - начал Камол, - вы испытали много горького на этом бренном свете. Говорить много об установлениях шариата вам не приходится - вы их соблюдаете.

Но вот ваш сын Хамза... Он причиняет слишком много мук вашей душе, не так ли? И мы не можем позволить, чтобы вы, мусульманин, страдали. Недавно ваш сын еще в одной газете высмеял рамазан...

- Мой сын никогда не посмел бы высмеять рамазан, таксыр.

Хамза не посещает мечеть, но он молится дома... Спросите у его близкого друга Алчинбека, и он подтвердит вам это. А кроме того, могу ли я говорить неправду около нашего великого хазрата?..

О своем благочестии мой сын написал даже стихи, вот они:

Видят все, от благ мирских отказавшись, молитвам предаюсь.

Чтоб грехов избежать. Спасение души даруй, о боже!..

Все переглянулись. Стихи были действительно благочестивые, что уж там говорить.

- Но я прочитаю вам совсем другие стихи вашего сына, - продолжал судья. - Известно, что славный рамазан все приверженцы ислама встречают с великой гордостью. Наши баи открывают двери щедрости. Самый уважаемый, самый богатый и самый народолюбивый человек Коканда наш Садыкджанбайвачча выделил зякетденежный дар для всего народа Коканда.

И вот какое стихотворение написал об этом ваш сын:

Не думай, что ликуют бедняги от зякета,

Все они от гнета бая стонут...

Но не думай, что обречены они вечно на унижение,

Придет день, и станут шахи нищими, а нищие шахами!

- Вздор! Ложь! Кощунство! - замахал руками самый народолюбивый человек Коканда. - Это слова, направленные против воли аллаха! Вместо того чтобы превозносить день и ночь его величество русского императора, ваш сын смеет говорить такие неподобающие слова!.. Не хочет ли он сказать этим, что его величество падет завтра с трона и станет нищим, а его трон займут какие-нибудь нищие?

- Кощунство! Кощунство! Грех великий! Человеку, написавшему эти мерзостные слова, быть в преисподней! - закричали, потрясая кулаками, имамы, ишаны, муфтии и мудариссы

- Сам аллах раздает милости своим рабам божьим, - продолжал Садыкджан. - Ваш сын взялся заботиться о бедняках, но его собственные дела, насколько я знаю, не так уж хороши. Он

сейчас ничего не зарабатывает, а у него жена и ребенок. А ведь, работая у меня на заводе, он получал хорошие деньги. Сам шайтан, русские мастеровые и еретические книги сбили его с пути, и он куда-то исчез... Сейчас ваш сын снова появился в Коканде - семья потянула к себе. Но честные мусульмане не могут спокойно спать, зная, что Хамза в городе... Я скажу о себе. Перед своим уходом из Коканда ваш сын чуть было не причинил мне колоссальные убытки. Он хотел поджечь огромную партию хлопка стоимостью в несколько сот тысяч рублей. Я спрашиваю вас, ибн Ямин, могу я сейчас спокойно спать, зная, что Хамза в городе?

Ведь он снова может поджечь мой хлопок или еще хуже - весь мой завод!

- Бай-эфенди, простите меня, ничтожного человека, - повернулся к Садыкджану ибн Ямин, - но я не верю, что мой сын может поджечь ваш завод. И кроме того, пользуясь присутствием нашего великого хазоата, мне хочется внести ясность в одну загадку мира сего... Мы знаем, что и на земле, и на небе все от бога. Ну, а если так - как знать, может быть, в один день по воле божьей какой-нибудь дровосек действительно станет царем?

Ведь всевышний всесилен... Мой сын еще молод, а в молодости все кажется доступным и легким. Молодому хочется сказать чтото новое, хочется искать новые авторитеты. На нравы и обычаи, оставшиеся от предков, молодость смотрит как на предрассудки.

А в чем же тут наша вина, родителей? Мы состарились, а в старости сил становится меньше, а печали больше, лишаешься также ума-разума. Ни в чем не везет тебе, даже дети выходят из повиновения... Вот такое случилось и со мной. Сын не идет по моему пути, не слушается меня, что же мне делать?

Наступила тяжелая тишина. Все ждали, что скажет задумавшийся Миян Кудрат.

- Кощунство! Кощунство! - произнес наконец хазрат и поднял голову. Слушайте меня внимательно, ибн Ямин... Народ Коканда не в силах больше терпеть негодных дел вашего сына.

Лучшие люди города обратились к нам с письмом, в котором пишут, что ваш сын, выражая свое пренебрежение к муллам, ишанам и многим другим великим духовным санам нашей религии, неоднократно оскорблял в газетах наши обычаи и веру... Вы, будучи отцом Хамзы, не положили конец его отвратительным поступкам, и выходит, что сами руководили его делами, несовместимыми с шариатом. Наконец, вы же, презрев законы ислама, позволили своему сыну взять в жены женщину другой веры. Вы пустили ее жить к себе в мусульманский дом вместе с ребенком.

Весь верующий народ Коканда требует, чтобы по отношению к вам, табибу ибн Ямину, а также по отношению к вашим детям и ко всем родственникам были приняты самые суровые меры.

Чтобы вас изгоняли из каждой махалли, в каком бы кишлаке и в каком бы городе вы ни жили. Чтобы из-под вас вырывали подстилки даже в мечетях. Чтобы вас вообще не допускали в мечети и медресе, не звали ни на праздники, ни на поминки, ни на разговенье после поста и вообще ни на какие торжества. Народ требует, чтобы вас немедленно изгнали из Коканда, не давая даже временного жилища ни в одном квартале, а ваш оскверненный дом сожгли... Если же ибн Ямин, покаявшись в содеянном, перед всем народом проклянет своего сына, откажется от него, прогонит из дома вместе с русской женой, даст перед народом клятву никогда больше не видеть его и напишет верховному судье письмо, то в таком случае его можно оставить в своем доме и разрешить посещать свою мечеть... В противном случае, написано в письме, если наши власти и блюстители шариата не примут мер, мы сами, закидав ибн Ямина камнями, истребим весь его род...

Вот это письмо, можете прочитать... Его подписали все преподаватели и учащиеся всех медресе, старшины всех кварталов города, имамы всех мечетей...

Снова воцарилась тишина.

Ибн Ямин, не поднимая головы, погрузился в глубокое раздумье... Он вспоминал свою молодость, тяжкие дни своей жизни... Его бедный отец Халбай, находясь в полной зависимости от главного бая кишлака Аввал, похожего вот на этого самого Садыкджана, какие только не претерпел муки... Лишился дома и земли и, будучи не в силах расплатиться с долгами баю, провел остаток жизни в нищенстве. Бессильный кормить и содержать своего заболевшего сына, вынужден был отдать ребенка чужим людям, которые увезли его в Самарканд, и отец и сын были разлучены навеки... Отец Халбай прожил свою жизнь, вечно терпя унижения и оскорбления, тоскуя по сыну... Ах, бедный мой отец, так и не дождался он той поры, когда его сын, став табибом, начал зарабатывать немного... Вечно тосковать мне по нему...

Хош, ну ладно, что же все-таки хочет от него, ибн Ямина, этот Садыкджан - несправедливый, злобный, не имеющий никакой веры, готовый ради золота кинуться с крыши, всю жизнь набивающий мошну, этот дьявол, принявший облик святого, опухший от пьянства, толстомордый обжора с большими кровожадными глазами, которые могут напугать даже лошадь? Он ведь уже отнял у сына Зубейду и погубил ее. Чуть было не лишил жизни и самого Хамзу, и если бы это случилось - обрек бы меня на вечные страдания... Что затеяли теперь эти собаки? Неужели и я, подобно своему отцу, лишившись сына, навек буду разлучен с ним?..