Генеральская дочка

— Что у нее за солдатские манеры. Я положительно хорошо сделала, кажется, устроив ее в комнате совершенно одну, — мысленно же заключила почтенная директриса. Потом она решительно подошла к Досе, которую действительно приняла с первой же минуты ее появления за генеральскую дочь.

— Позвольте вас проводить в вашу комнату, chere enfant, — предложила она с тою же утонченной любезностью.

— О, mersi, вы очень добры, сударыня, — на изысканном французском языке, который она изучила наравне с Мурочкой, благодаря заботе ее благодетелей, отвечала рыженькая девушка, — но я попрошу пройти туда со мною и мою подругу; мы никогда не расстаемся с нею.

— Но на эти семь недель вам придется изменить вашим привычкам, дитя мое, и вы будете жить отдельно во все время вашего пребывания в моем пансионе. Вы — во втором этаже, у вас там прелестная комната — салон, a m-lle Дуня — в первом. Для нее тоже приготовлен довольно милый и уютный уголок.

— Мою подругу, между прочим, зовут Досей, а не Дуней, madame, — поправила француженку Дося, сопровождая свои слова ледяным взглядом. — И все-таки я очень прошу вас, madame, отпустить Досю со мною, хотя бы только сейчас на время, если вы уже непременно хотите разъединить нас.

— О, что касается этого, то пожалуйста, mon enfant, пожалуйста, я ничего не имею против того, чтобы m-lle Кирилова проводила вас в ваш салон.

Тут, подхватив под руку Досю и небрежным жестом пригласив Муру следовать за ними, madame Sept повела обеих девушек в дом.

По дороге они встретили Эми. Тихая, застенчивая «масёр» до того растерялась, что стала отвешивать реверанс за реверансом перед мнимой генеральской дочерью, в то время как «настоящая» Мура Раевская задыхалась от усилия удержать смех, глядя на нее.

— M-lle Раевская, дочь известного генерала Раевского, — полным значения голосом представила сестре свою спутницу madame Sept.

— Все выходит как по-писаному, — торжествовала в глубине души Мурочка, — и как это забавно и весело все!

Остановившись на пороге приготовленного для Доси «салона», как называла ее комнату madame Sept, обе девушки не могли удержать крика изумления, вырвавшегося непроизвольно у них обеих. В такой роскошной обстановке им еще не приходилось жить. В доме Раевских все было так просто, там обстановка не была внешней и показной… Здесь же, в этой просторной комнате, действительно похожей на салон знаменитости, были разложены пушистые ковры, развешаны тяжелые, несмотря на летнее время, портьеры, и дорогие хрупкие безделушки, а драгоценная в старинном стиле мебель рококо, и картины в изящных рамах, и прелестные японские ширмы, скрывавшие за собою кровать, дополняли красоту комнаты.

— Ах, боже мой, да зачем же мне вся эта роскошь? — сорвалось непроизвольно с губ Доси, лишь только они переступили порог комнаты. — Право же, все это совсем лишнее, madame!

— Но мы хотели доказать вам, как много дорожим вами, m-lle Raevsky, — с тою же приторно-любезной улыбкой проговорила, обращаясь к молодой девушке, директриса. — Вы же оказываете мне честь вашим поступлением в мой пансион!

Хорошо еще, что, произнося эти слова, почтенная француженка не обернулась назад. А то она увидела бы презабавную гримасу, сморщившую смуглое личико второй новенькой пансионерки, едва удерживавшейся от смеха.

Выходя из нарядного салона, уже на пороге его почтенная директриса замешкалась немного и бросила Муре небрежно через плечо:

— Когда вам вздумается, m-lle Кирилова, пройти в вашу комнату, позвоните прислуге, она вас проводит туда.

— Oui, madame! — с кроткой покорностью отвечала Мурочка, отвешивая француженке самый почтительный реверанс.

— Наконец-то мы одни, Дося! — вскричала она, лишь только полная фигура директрисы скрылась за дверью. И обе девушки, словно по уговору, бросились в объятия друг другу.

— О, милая моя Досичка! Разве не веселой и забавной кажется тебе вся эта игра? Видишь, как была права твоя глупая Мурка. Разыграно все, как по нотам, и главным лейтмотивом является именно то, чего я так справедливо боялась: генеральская дочь! Теперь, по крайней мере, мы потешимся вдоволь. Неужели все это не кажется тебе забавным и смешным? — лепетала Мурочка, давая волю душившему ее смеху.

— Да, но ровно постольку, поскольку тебе это не принесет ущерба, — ответила, пожимая плечами, серьезным тоном Дося. — Воображаю, какую конуру отвела тебе эта почтенная дама, раз сама она называет ее «довольно приличным и уютным уголком». И я не успокоюсь до тех пор, пока не сумею убедиться в пригодности твоего гнездышка.

— Ваше высокопревосходительство, смею заметить вам, что вы совершенно упускаете из виду ваше высокое положение, — торжественным голосом, с важным лицом произнесла Мурочка, вытягиваясь, как солдат, в струнку перед подругой и отдавая ей честь по-военному. — И вам не следует снисходить до какого-то «уютного уголка» в буквальном смысле этого слова.

— А все-таки ужасно сознавать, что, когда я сама пользуюсь всевозможными удобствами, ты будешь ютиться бог знает как!

— Перестань, пожалуйста, ныть, Досинька. Я уверена, что моя комната во сто крат гигиеничнее твоей. По крайней мере, там нет этих душных портьер и ковра, нет и разных финтифлюшек, которые я ненавижу за то, что они так легко бьются, — решительно заявила Мура, — и чтобы успокоить тебя, я сейчас бегу туда, а пока addio, mia carrissima! Желаю тебе как можно более успеха в твоей новой роли. — И с этими словами Мурочка выпорхнула из «салона».

Глава седьмая

Светлая весенняя ночь приближается медленными шагами к земле. Уже давно полночь, а на Дюнах почти светло, только там, дальше, на лесистых холмах, где растут стройные, таинственные сосны, царит навеянный лесной чащей полумрак. И в огромном саду, окружающем дачу, тот же сумрак, таинственный, точно робко скользящий в тени деревьев.

В маленькой комнатке, находящейся в первом этаже дачи и переделанной из кладовой, где хранились до сих пор сундуки, корзины и пустые чемоданы, сидит Мурочка.

Четыре аршина в длину и три в ширину — вот все пространство отведенной ей комнатки. Едва умещается в ней узенькая кушетка, заменяющая кровать, крошечный стол и умывальный столик.

Единственный стул придвинут к столу, и, сидя на нем, Мурочка пишет.

Пишет первое письмо к своим улетевшим «птичкам», как она называет родителей в глаза и за глаза. В этом письме Мурочка описывает в юмористическом тоне свой приезд в пансион, предпринятую ею шаловливую затею и получившиеся уже от нее блестящие результаты. «Хотя мне и очень грустно без вас, дорогие мои птички, — пишет в заключение девушка, — но тем не менее моя удачная выдумка настолько развлекает меня, что я с захватывающим интересом буду следить за ее продолжением и доставлять вам самые точные отчеты о ней, мои дорогие папочка и мамочка. А пока целую вас ровно столько раз, сколько может это вынести простой смертный, и прошу не забывать бранить вашу проказницу Мурку в письмах, чтобы дать ей возможность получать их почаще, дорогие мои».

Письмо закончено. Конверт заклеен. И маленький пакетик адресован в далекий иноземный курорт, куда поехала чета Раевских. Покончив с письмом, Мура несколько минут сидит спокойно, задумчиво устремив взгляд в открытое окно. Ночной ветерок чуть колеблет ее растрепанные волосы, освежая разгоревшееся лицо девушки.

Сейчас же снова грустно. Письмо растравило тоску по отсутствующим близким. Нестерпимо захотелось их ласки. Захотелось присутствия верного, преданного друга подле себя… Неудержимо остро потянуло к Досе, туда, в ее нарядный шикарный салон…

Но чтобы пробраться во второй этаж к Досе, Мурочке необходимо пройти мимо комнаты директрисы. А та бодрствует, конечно, и выскочит при первом же шорохе и станет допытываться, куда она. Мура, идет. По пансионским правилам строго воспрещается заходить друг к другу в ночное время.

— Ночью надо спать, пользоваться отдыхом, а не болтать. На это есть день, — раз навсегда изрекла свое правило директриса пансиона и строго наблюдает за тем, чтобы пансионерки следовали ему.