Плачущий осел

Натан попросил меня выйти на работу во второй половине дня. Заказов в последнее время не было и я не мог понять, почему он не увольняет меня. В 10 часов вечера мастерская осветилась маленьким, плешивым, лучисто улыбающимся Натаном. Сказав, что очень спешит на деловое свидание, он закрыл мастерскую, не дав мне очистить руки от мазута. Переодевался , я на улице за углом мастерской. Сложив в нейлоновый кулек грязную одежду, я медленно пошел домой, будучи твердо уверенным, что отработал у Натана последний день. Утром он позвонил мне и, попросив тысячу иезуитских извинений, сказал, что, к сожалению, в настоящий момент у него нет работы. ?Позвоню, когда появится?, - сказал он и я вдруг почувствовал, что голова на моей шее, помимо моей воли, начала дергаться, как у полишинеля, захлебываясь в искусственном смехе. Резко оборвав этот хохот, я положил трубку. 20

Уважаемая госпожа, Виолетта Хомяк! Напоминаю Вам, что я имел честь познакомиться с Вами, принеся Вам в редакцию стихи, которые почему-то показались Вам подражанием Алишеру Низамиддину Навои. И, кроме того, Вы посчитали их слишком пессимистичными для газетной публикации. Они, по Вашему мнению, могли бы содействовать росту отрицательных эмоций среди новых репатриантов. Может быть Вы и правы, но по моему, поэзия - не сахарная пудра для подслащивания стрессовых ситуаций (особенно тех, в которые попадают *олим). Когда я создаю стихотворение, мною руководят два фактора - мое настроение и стремление писать на высоком художественном уровне; но, когда я читаю стихи какого-нибудь автора, то на меня действует только один фактор - отвечают ли его стихи моему художественному вкусу. Пессимистические они или оптимистические - дело самого автора. И если у кого-то настроение такое, что впору повеситься и, чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, он берет в руки ?Цветы зла?, не зная при этом (представим себе такую оказию), что это за поэт и каково содержание его стихов, и читает: Столб виселицы там, где все - в твоем цвету, Столб символический...мое изображенье... - О, Боже! дай мне сил глядеть без омерзенья На сердца моего и плоти наготу! ...то можно ли, уважаемая госпожа Виолетта Хомяк, предъявлять претензии Шарлю Бодлеру (если бы он, конечно, был жив) за эти болезненные строчки, могущие подхлестнуть незадачливого читателя страдающего острой неврастенией, взять в руки веревку и повеситься; или более современному виновнику вероятного криминального происшествия - Академии наук СССР, посмевшей издать Бодлера в серии ?Литературные памятники? без учета возможных последствий? Признаюсь, что, если бы я работал редактором газеты ?Двенадцать колен? и мне попались бы в руки подобные стихи, то я опубликовал бы их, несмотря на угрозы КНБ - Комитета небесной безопасности.

Второй раз мы встретились с Вами случайно в книжном магазине. Вы, движимые сентиментальным настроением, предложили мне сделать вторую попытку. ?Только, - предупредили Вы, - стихи должны быть веселыми и короткими!? Как видите, я осуществил то, что Вы мне посоветовали, однако опасаюсь, что на этот раз Вы решите, что присланные мною произведения напоминают Вам Омара Хайяма. 1 Оресту пришлось Трезвым быть виночерпием Наливал он вино Эвменидам и Гарпиям! 2 Наш раввин ушел бы в горы С высоты читать кадишь, Но милей ему заборы Без реклам и без афиш!

3 Грива, львиный рык и жопа Изнасилована Ева На глазах у эфиопа, Побледневшего...от гнева! ___________________________________________ * Существование КНБ - галлюцинация автора, вызванная болезненной инерцией его травмированного мышления (примечание доброжелателя).

21 Спустя два месяца после моего приезда в Израиль, я получил письмо с убедительной просьбой посетить Комитет небесной безопасности. Какова разница между КНБ и КГБ я не знал, но о том, что в их работе есть нечто идентичное, догадывался и поэтому старожилу, переведшему это письмо с иврита на русский, лишних вопросов не задавал. Да он мне, любопытной Варваре, по-видимому, не ответил бы. Во всяком случае, так я почувствовал. Утешало меня только то обстоятельство, что я не исключение - приглашали почти всех новоприбывших эмреповцев. Мой друг по общежитию, тоже днепропетровец, побывал там раньше. Он не скрыл от меня той части беседы, в которой был упомянут я. Его спросили, замечал ли он какие-либо странности в моем поведении или иные признаки психического отклонения от нормы. ?К чему бы это?? - спросил он меня. Я промолчал. Не хотелось бередить то, что хотелось бы забыть начисто: семидесятые годы, гебистские провокации, сумасшедший дом, психоневрологический диспансер. Подумалось: ?Очевидно у каэнбистов есть обо мне, в этом отношении, какие-то сведения?. И вот теперь моя очередь идти на сверку-проверку. Адрес небесные комитетчики указали конкретный, земной. Поднимаюсь по лестнице, имеющей несколько переходов. В закутке вижу какой-то предмет. Что же это может быть? Оказывается, дамская сумочка. Приоткрываю, несмотря на опасение, что за мной могут наблюдать...Набор помады, зеркальце, расческа, противозачаточные средства, сигареты... Похоже, что в своей работе каэнбешники пользуются услугами проституток. Да, но зачем она оставила сумочку здесь? Может, так удобнее? Не приносить же эту сумочку, с ее профессиональным содержимым, домой - муж, не дай Бог, заглянет или шустрые дети. Звоню. Двери открывает молодой человек в штатском. Лицо холеное. Жесты уверенные. Говорит на иврите, затем, неожиданно, переходит на русский. Спрашивает, как мне понравился Израиль, как продвигается изучение языка, получаю ли я письма из России. И вдруг: - А что вы можете рассказать о Лойфмане? - В каком плане? - Его взаимоотношения с КГБ. - Определенные! - Вы в этом уверены? - На все сто процентов. - У вас есть доказательства? -Да. И, прежде всего, личный опыт общения с этим человеком. -А не является ли ваше утверждение навязчивым состоянием? У нас есть сведения, что вы человек с психическими отклонениями от нормы, - сказал он, давая мне понять, что работники КНБ свое дело знают. ?Где я? Может быть ни Чопа, ни Вены не было и я не в Израиле - я по прежнему в Советском Союзе?, - холодный пот выступил у меня на лбу. -Складывается впечатление, - он улыбнулся, - что вы не из смелых! -Я действительно опасаюсь. -Чего же и кого? - спросил он и брови его с наигранным удивлением поползли вверх. -Того, что никак не могу убежать от прошлого. -Что вы имеете ввиду? - спросил он настороженно. -А хотя бы этот допрос. Он напоминает мне самые мрачные времена. -Но в тех временах вы выступали против властей, а в Израиле...

Не дав ему закончить фразу, я выпалил:

-Думаете, что и здесь буду выступать?!

-У нас демократия!, - сказал он и лицо его сделалось строгим и серьезным.

-Демократия! - выдохнул я со злостью, - почему же вы расспрашивали некоторых моих знакомых о моем психическом здоровье? Не кажется ли вам, что вы этим способствуете распространению нежелательных для меня сплетен и слухов, могущих в дальнейшем отрицательно повлиять на мой социальный статус? И, вообще, зачем вам это надо? Уж не собираетесь ли и вы, в случае чего, меня в психушку упрятать?

Холеная физиономия каэнбиста перекосилась:

-Нет, в сумасшедший дом мы вас не отправим!? - сказал он многозначительно: мол, придумаем что-нибудь другое...

Что подразумевалось под этой многозначительностью я понял тогда, когда попытался получить государственную (амидаровскую) квартиру. К моему удивлению Министерство абсорбции мою просьбу удовлетворило немедленно. Квартиру мне предоставили в центре страны, в поселке Беер-Якове, славящемся на весь Израиль своим сумасшедшим домом. В этой связи мне вспоминается Днепропетровск и расположенный на его окраине поселок Игрень, на территории которого нахо дится известный на весь Советский Союз сумасшедший дом. Днепропетровцы, если хотят сказать о ком-нибудь, что у него с головой не все в порядке, говорят: ?Ему надо лечиться на Игрени!? Здесь же в Израиле, в подобном случае, говорят: ?Царих ло леашпез бабеер-яков!? ______________________________ * Надо его госпитализировать в Беер-Яков. 22