Жизнь и творчество С. М. Дубнова

В конце мая Дубновы уехали в небольшой курорт Брезен под Данцигом и поселились с семьей дочери в уютной приморской вилле. Писатель по-детски радовался тишине, общению с природой, прогулкам с внуками - девятилетним Алей и семилетним Витей, по которым он очень тосковал в своем петербургском одиночестве. Медленно текли солнечные дачные дни. В открытые окна веранды вливался шум балтийского прибоя; звездочкой мерцал по вечерам далекий маяк; ласково ударял в лицо влажный соленый ветер, смывая с души муть и горечь. На круглом столике возле дивана громоздились новые книги и журналы, приходившие со всех концов. Писатель, давно не видевший выходивших заграницей книг, читал запоем; особенно увлек его исторический роман Опатошу "В лесах Польши". "Так близко мне глубокое ощущение истории, которым проникнута вся Ваша книга, пишет он автору, находящемуся в Америке: - дышащие силой фигуры евреев из украинских селений, узы, связующие десятки поколений, атмосфера давно интересовавшего меня быта коцких (207) хасидов, польско-еврейская романтика той эпохи - всё здесь так полно жизни и так непохоже на нашу действительность" .

Это письмо послужило началом дружеской переписки между писателями, сразу почувствовавшими тяготение друг к другу. Неоднократно в последующих письмах С. Дубнов подчеркивает с удовлетворением здоровую реалистическую манеру Опатошу, противополагая ее тем явлениям в еврейской литературе, которые он раз навсегда раздраженно окрестил "декадентством".

Лето, проведенное в общении с природой, близкими людьми и книгами, могло бы стать для писателя настоящим праздником, если б его не угнетала неопределенность планов. Издатели беспрерывно осаждали его предложениями печатания "Истории", целиком или по частям, на русском, немецком и обоих еврейских языках. С. Дубнов проводил долгие часы за письменным столом, погруженный в переписку - дружескую и деловую. Большой радостью было возобновление оборванной историческим катаклизмом связи с друзьями, идейными соратниками, коллегами по научной работе. 15 мая он пишет М. Л. Вишницеру, многолетнему сотруднику по "Историко-этнографическому Обществу" и "Еврейской Старине": "я разыскиваю затерявшихся друзей и радуюсь, когда узнаю, что они живы, работают и ткут прерванную нить".

Главной задачей момента было издание десяти томов "Истории". По мере того, как оно принимало конкретные формы, бледнели перспективы профессорской деятельности на Литве. Писатель понимал всю огромность предстоящей работы. Педантически требовательный к себе, он привык подвергать тщательному пересмотру каждую написанную строчку. Перепечатка уже изданных произведений всегда сопровождалась основательной их переработкой и дополнением, а также старательной шлифовкой языка. Вплоть до последней корректуры автор неутомимо переделывал и уточнял текст, выдерживая баталии с типографами. Теперь перспектива окончательной переработки любимого труда победила все сомнения. С. Дубнов бесповоротно решил отказаться от кафедры и отправил в Ковно пространное письмо, мотивирующее это решение. Рассекши Гордиев узел, он почувствовал облегчение. Теперь, бродя по пустынному пляжу, он мог свободно предаваться мечтам о ничем не прерываемой работе над рукописями (208) и корректурами; и в сыром морском ветре ему чудился приятно щекочущий ноздри запах свежей типографской краски... А жена писателя, отдыхая на веранде в глубоком кресле среди книг и газет, рисовала себе картину домашнего уюта и тишины в обстановке большого культурного города...

5 сентября Дубновы уехали в Берлин и поселились в меблированных комнатах, во флигеле, глядевшем окнами в небольшой палисадник. Мечту о домашнем уюте, однако, нелегко было осуществить. Внешняя благоустроенность, поражавшая по контрасту с российской бедностью, оказалась недостаточной, чтобы создать тот спокойный очаг, о котором мечтали усталые странники. Попав в полосу жилищного кризиса, они вынуждены были ютиться в меблированных комнатах, бок о бок с людьми, чуждыми по душевному складу, педантически мелочными, недолюбливавшими иностранцев. Эта мещанская среда удручала писателя, и он неизменно жаловался в письмах и в личных беседах на "террор немецких хозяек". Он стал мечтать о скромном собственном домике в одном из тихих зеленых пригородов, но приобретение недвижимости требовало больших средств. Финансовый вопрос приобретал, таким образом, исключительную остроту; от его решения зависело создание условий, необходимых для выполнения жизненной задачи.

На письменном столе ежедневно кучей громоздились корректурные гранки: "Новейшая История" печаталась в ускоренном темпе. Впервые она появлялась теперь в законченном виде. Во введении, написанном еще в 1914 г., подчеркивалось, что автор применяет метод, "рассматривающий различные стороны жизни народа - политическую, социально-экономическую и культурно-духовную - на фоне развития его национальной личности, ее роста и упадка". С. Дубнов считал необходимым еще раз напомнить читателю об отличии этой концепции от подхода таких историков, как Грец, Иост и Филипсон, сводивших историю народа к истории иудаизма.

Как и в былые годы, в научную работу врывались, время от времени приступы тоски по публицистике. Писатель не раз чувствовал потребность высказаться на современные темы. В такие минуты возникало желание опубликовать некоторые отрывки из дневников; печатание многолетних записей целиком представлялось (209) их автору преждевременным. Посылая И. М. Чериковеру фрагменты, относящиеся к 1917-1918 г., С. Дубнов объяснял, что выбрал из огромного материала только то, что характеризовало настроения активной части еврейской интеллигенции. Одновременно он вел переговоры о печатании избранных отрывков и в американском "Форвертсе".

1923-й год, проведенный в тихом предместье Лихтенраде, принес писателю большое удовлетворение. В Москве печаталась в частном издательстве книга "Евреи в России и Западной Европе в эпоху антисемитской реакции". В Берлине книгоиздательство "Грани" выпустило трехтомную "Новейшую Историю". Там же появился первый том в переводе на еврейский язык; одновременно он вышел и подревнееврейски в Палестине в издательстве "Мория". Прервав на время просмотр корректурных гранок, историк углубился в писание статьи "Третья Гайдамачина", предназначенной для печатавшегося под редакцией И. Чериковера сборника "Антисемитизм и погромы на Украине".