Полураспад

Капитан Шедченко тихо вернула его к разговору:

- Кстати, мы проверили... Побывали в магазине, вас там помнят, вы целый чемодан реактивов набрали... А они за эти месяцы еще подорожали, так что это вам в плюс.

- Ах, какая радость! Но "шпион-бессребреник" не звучит. Придется вам еще что-нибудь придумать... - Он вдруг устал. "Наверно, я умру в приступе гнева, как мой отец..."

Но ведь Татьяна Николаевна, кажется, все же в чем-то понимает его? Что она сейчас говорит?

- Алексей Александрович, следствие закончено, но вы могли бы еще уточнить какие-то моменты. Ну пойдите вы нам навстречу! Мы честно скажем на суде, что подследственный помогал следствию, и, кто знает, может быть, статья будет изменена... Суд может всё.

- О-о! - Он удивленно посмотрел на капитана Шедченко. - Это как же? Вместо двадцати лет с конфискацией имущества - двенадцать? - Женщина молчала. Алексей Александрович прошептал: - Хорошо, хорошо. Готов содействовать... или как у вас правильней - сотрудничать?

Капитан Шедченко вздохнула и опустила глаза. Она не верила, конечно.

- Пожалуйста. Я вас слушаю, - терпеливо произнесла она. - Что вы хотите сказать?

- Я вам сейчас напишу на бумаге все формулы, которые им отдал. Чистосердечное признание. Минуту! - Он сжал уши ладонями. И тоном ведущего дурацкую передачу по телевидению: - Лист бумаги в студию!

- Вы серьезно? - Следователь достала чистый лист бумаги и подала ему.

- И ручку дайте. У меня же все отняли. Мне что, кровью писать? Тогда дайте и ножичек, пальчик поцарапать...

Она, сдержавшись, молча протянула ему авторучку. Алексей Александрович, вполне понимая про себя, что напрасно так зло шутит, тем не менее принялся строчить столбиком общеизвестные формулы законов Максвелла и Ома...

"Кто же поддержал обвинение? Неужто Марьясов? Испугался, что и на него падет тень?.. Или все же не он? Какие еще академические институты у нас есть? Институт химии... Но что химики понимают в электризации спутников?.. Институт металла? Они золотом и платиной заняты, им не до нас... Институт леса? Ну, это вообще был бы курьез. Новосибирский какой-нибудь институт? Но если тамошние академики выступили в мою защиту! Вряд ли... Хотя кто знает...

Однако если следственные материалы так устойчивы, зачем им мое содействие? Чтобы не выглядеть чрезмерно жестокими в глазах общественности? Или следствие ПОПЛЫЛО? Потому и не видно майора Сокола. Но таких идиотов, как Сокол (а он пока на месте, конечно), надо бить. Умница Артем со своим лозунгом! Не знаю, какая будет госбезопасность в новой России, но уж, верно, не такая, какую изображают наши местные полудурки".

И он дописал, сильно нажимая и едва не сломав авторучку дамы-капитана: 1х1=1, 2х1=2, 3х1=3 и так далее, вплоть до 9х9=81, 10х10=100... И протянул лист следователю, пробормотав:

- Это только начало. Я им передал и второй закон термодинамики, и ряды Фурье, много чего... Правда, все это есть в учебниках.

Но капитан Шедченко его уже не слушала. Она прекрасно поняла, да и с самого начала заподозрила, что он издевается над ней. Сжав губки, поднялась, нажала кнопку и вышла вон.

Алексей Александрович тоже поднялся и тоже пошел прочь, пугаясь только одного - что с позором рухнет здесь... Кружилась голова, в глазах было темно... Скорее вниз, в бетонную нору. Там он наконец сможет прилечь.

21

Весь август с первых полос областных и городских газет не сходили заголовки:

"И ЭТО - ШПИОНЫ НАШИХ ДНЕЙ?"

"НЕ ТАМ ЧЕШЕТЕ!"

"ПРЕМЬЕР-МИНИСТРЫ РОССИИ И КИТАЯ РАСШИРЯЮТ РАМКИ ДОГОВОРА, ПОДПИСАННОГО ПЕРВЫМИ РУКОВОДИТЕЛЯМИ ДРУЖЕСТВЕННЫХ СТРАН, А НАШИ ШЕРЛОКИ..."

Всем уже было известно, что следствие завершено, но арестованного профессора продолжали держать в СИЗО. Его больше не вызывали ни на какие допросы. Кормили кашей с мясом, вполне неплохим, вкусным черным хлебом. Но снова никого к нему не пускали.

Свою новую камеру Алексей Александрович изучил из холодного интереса: площадь - два на три, потолок - два с половиной, лампочка в плафоне высоко - не достать, не убить себя током, койки привинчены к полу, окно крохотное, вертикальное и узкое, видно лишь кусочек синего неба вверху, ниже заслонено щитом-намордником. Пол бетонный. На стенах ничего не написано. Впрочем, приглядевшись, разобрал: под густым слоем новой серой краски брезжило: СУКИ.

Надо было теперь просто ждать чего-то...

Белендеев и Кунцев негромко беседовали в сквере перед Институтом биофизики, сидя на скамейке. Оба были в белых безрукавках, в белых полотняных брюках, в штиблетах, только у российского академика на руке одно обручальное кольцо, а у американского ученого и бизнесмена - кольцо и два перстня с синим и голубым камнем.

- Нет, пожалуйста, - шелестел губами вышедший из больницы бледный Кунцев, - не надо больше никаких писем от американских ученых. Не надо никакой волны.

- Почему? Ну почему, Иван Иосифович?

- Неужели не понимаете?

- Так новые времена, Иван Иосифович! Президенты России и Америки недавно в Италии...

- Перестаньте, Миша. Это политика, ситуасия не изменилась. Вот если бы вы наняли господина Падву или другого знаменитого адвоката из Москвы... Вы, наверное, не бедный мальчик.

- Как раз это делать я не имею права. Я могу оплатить приватно, хотите - через вас.

Кунцев страдальчески поморщился:

- Лучше через его жену.

- Она со мной не хочет разговаривать. Да и есть у них уже адвокат.

- Этот юноша? Несерьезно. Не думайте, Миша, что вопрос решится быстро. Тут есть сложности. Пока же не решился этот вопрос, другие наши вопросы оказываются под колпаком.

- А какие сложности, Иван Иосифович? - Белендеев сиял фирменной улыбкой. - Не хотите говорить? Не обижаюсь. Но мне обидно за русскую науку. Хоть я и еврей, полукровка... А вы и помочь не даете, патриоты, мать вашу так...

Кунцев не смог толком переговорить с Брониславой - у нее дома лазарет: старуха лежит, как при смерти, сын Митька подрался с друзьями, которые обозвали его отца шпионом, пришел с окровавленным носом, сама Бронислава в истерике, бледная, шепчет:

- Я Транссибирскую магистраль телом своим перекрою...

И правда она сумасшедшая, что ли?

Старик-академик решил заглянуть к Анне Муравьевой. Муравьева умна, может, что посоветует. Большая, чистая, в белом льняном платье с перламутровыми пуговками, с седоватой мальчишеской прической, Анна заварила кофе.