Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены)

Исходя из этого Александр Исаевич сделал вывод, что СП бьет отбой. Все же под аккомпанемент этих сообщений он печатал "Изложение" заседания Рязанского отделения СП от 4 ноября. У его окна стоит машина РЯВ-8649, кажущаяся ему подозрительной. Он очень рад моему приезду: завтра утром это "Изложение" пойдет со мной в Москву! А пока дает мне его читать. Читаю и одновременно слушаю "Спидолу". В первом часу ночи "Голос Америки" дает передачу "Итоги дня". Повторяют ОПРОВЕРЖЕНИЕ, слышу своими собственными ушами! Но ведь я разговаривала с Твардовским в 2 часа дня. Разве он мог к этому времени не знать, если бы все замялось?.. Но я тоже поддаюсь гипнозу. Особенно прочтя "Изложение" и узнав "мотивировку" исключения:

"За антиобщественное поведение, противоречащее целям и задачам СП СССР, за грубое нарушение основных положений устава СП СССР исключить литератора Солженицына из членов СП СССР".

Литератора... И ничего не объяснено, в ч е м антиобщественное поведение, в ч е м грубое нарушение основных положений устава СП?

Изложение заседания Рязанского отделения СП от 4 ноября напечатано Солженицыным в качестве одного из приложений к книге "Бодался теленок с дубом", а потому я расскажу лишь кратко, как развивались события...

В 11 часов утра 4 ноября к нам домой в Рязани пришла технический секретарь Рязанского отделения и принесла Александру Исаевичу приглашение на заседание, которое должно состояться в 15 часов в тот же день. Тема заседания: "Информация секретаря СП РСФСР Таурина о решении секретариата СП РСФСР "О мерах усиления идейно-воспитательной работы среди писателей".

Александр Исаевич бросает наладившееся было писание, достает папку своих взаимоотношений с СП, перебирает документы, записи - готовится к возможному наступлению на него, готовится к бою!

Когда он пришел на заседание, в комнате был только Матушкин. Пожали друг другу руки, поговорили о пьесах Матушкина, идущих в областном театре. Потом разом вошли все остальные, включая секретаря обкома Кожевникова, пожали Александру Исаевичу руку. И... началось.

Заседание длилось полтора часа: с 15.00 до 16.30. Солженицын все тщательнейшим образом записывал. Все, решительно все, высказались за его исключение. Правда, Евгений Маркин вел себя подобно герою Достоевского. Всего несколько дней назад мы встретили его в Рязани на улице. Он смотрел на моего мужа, как на божество. А сейчас, поговорив о том, что все, что происходит с Солженицыным, есть небывалое колебание маятника и что если Солженицына исключат, а потом примут, снова исключат, опять примут - он не хочет в этом участвовать, но внезапно он заключил: "Я полностью согласен с большинством писательской организации".

После совещания, кончившегося тем, что пять рязанских писателей проголосовали за исключение (против резолюции был один голос - голос самого Солженицына), Маркин подошел к Солженицыну со словами: "Александр Исаевич, простите меня ради Бога!" Видимо, в тот день он заручился у секретаря обкома получением долгожданной квартиры. А еще через пару дней Маркин придет к Александру Исаевичу домой и будет стоять перед ним на коленях...

После совещания Александр Исаевич пошел на переговорную и позвонил в "Новый мир", на первый этаж, сказал Берзер о своем исключении из Союза. А придя домой, в сердцах сказал маме: "Исключили-таки!"

Его исключили те, кто его не принимал! Ведь принимал его сразу СП РСФСР под самый Новый 1963 год, да еще с присылкой ему поздравительных телеграмм.

6 ноября, снабженная несколькими экземплярами "Изложения", я еду из Рязани в Москву. Со мной еще и письмо Александра Исаевича Твардовскому:

"Дорогой Александр Трифонович!

Очень-очень мне было радостно узнать, что начало моей "Самсоновской" Вам понравилось. Это я узнал почти в один час с исключением из Союза - и показалось это мне более важным.

От исключения я нисколько не уныл, чехвостил их очень бодро, что Вы можете видеть из прилагаемого протокола. Да, кажется, они начинают давать задний ход.

А срепетировано у них было все заранее, коварно жали мне руки, будто только что "придя" на собрание, а сами в другой комнате только что заседали...

Пожалуйста, не делайте никаких усилий к отстаиванию меня в Союзе - оно и само сложится как надо, интереснейшим образом..."1

1 Солженицын А - Твардовскому А., 06.11.69.

Когда Александр Исаевич писал это, он, веря западному радио, полагал, что решение Рязанского отделения не будет утверждено выше, секретариатом СП РСФСР.

Сначала я развожу в Москве два экземпляра "Изложения" (с третьего буду завтра печатать дополнительные экземпляры), потом переезжаю в "Сеславино".

Весь день 7 ноября я печатаю "Изложение" заседания Рязанского отделения. Потом, просмотрев папку № 4, перепечатываю еще копии писем Александра Исаевича Э. Сафонову.

В 4 часа дня еду в Москву. Сначала - к Чуковским, которым теперь могу тоже оставить "Изложение". Первое, что слышу от них:

- Звонила О. Чайковская: Вероника просила передать, что ОН восстановлен!

Чуковские склонны этому верить, хотя есть и другой слух: будто СП РСФСР утвердил исключение. Просто голова идет кругом... Но ведь Вероника, вероятно, имеет верные сведения: или от Александра Исаевича, или от "Нового мира"... Придется звонить домой, в Рязань!

Я говорю Чуковским, что привезла им "Изложение" заседания. Знакомятся с текстом. Считают, что пока существует неясность, распространять его не надо.

Я перехожу улицу Горького и звоню с Центрального телеграфа в Рязань.

- У тебя есть новости? - спрашиваю я мужа.

- Нет. Никаких.

Сказал мне, что все очень "миленько" получилось с моим приездом. Я говорю, что меня здесь "сдерживают" (подразумеваю: с распространением "Изложения").

- Почему? - недоумевает он.

Еду с "Изложением" еще в один дом. Встречаю там одного знакомого профессора с женой. Захлебываясь, говорят, что читают сейчас "Круг". А у меня оказался с собой снимок "трех друзей", трех героев "Круга". Показываю.

К концу дня я узнаю, что слух о восстановлении Солженицына в СП, который достиг Чуковских, шел в конечном итоге от семьи писателя Казакевича. Знакомая с этой семьей Леночка Ф-ва сказала Веронике так: "Мою подругу местком исключил, но высшие инстанции не утвердили". По-видимо-му, Казакевичи тоже, как и сам Солженицын, поддались передачам западного радио. Но вот как случилось, что оно, западное радио, передавало эту ложную информацию? Быть может, в СП, да и в Рязанском отделении, кто-то специально вводил в заблуждение иностранных корреспондентов, чтобы ничто не взбаламутило интеллигенцию в дни празднования годовщины октябрьской революции?..

Слух же о том, что СП РСФСР подтвердил исключение Солженицына, оказался, увы, верным: 5 ноября, когда Твардовский тщетно пытался весь день дозвониться секретарю СП СССР Воронкову, шло заседание в СП РСФСР. Воронков, конечно же, был там. Вся редакция "Нового мира" была встревожена. Твардовский, не дозвонившись Воронкову, куда-то уехал, вероятно, на улицу Воровского. Вернулся он в редакцию поздно, дождался его только Лакшин. Лакшин поделился с Дорошем, а тот позвонил Анне Самойловне, что секретариат СП РСФСР подтвердил рязанское решение и что вообще все очень плохо..

Дни праздника провела в "Сеславине". Надо было отойти от бурных беспокойных дней. Гуляла по участку, расчищала дорожки от свежевыпавшего снега, немного играла, делала дневниковые записи.

10-го еду в Москву и сразу же звоню Софье Ханановне. Твардовский уже в редакции, я могу приехать.

Твардовский показался мне стариком, будто лет десять его не видела... Пока читал письмо Александра Исаевича - пару раз улыбнулся. (Вероятно, тогда, когда прочел, что его похвала "Отрывка" важнее для Солженицына, чем его исключение. И возможно, когда прочел, что Солженицын не впал в уныние и что "чехвостил их очень бодро".) Однако, прочтя все, сказал:

- Оптимизм Александра Исаевича неоправдан. Положение слишком серьезное.