Заметки о Ленине (Сборник)

Ораторское слово - наиболее сильное из всех видов произносимого и звучащего слова, в нем, по преимуществу, может проявиться прямая активность, переводящая его в волевой акт. Ораторское слово обладает в максимальной степени действием. Его нельзя только слушать, как повесть, его нужно встретить, как вызов воли к воли и перебороть в себе, принявши решение за или против. И вот к этим-то действенным элементам ораторской речи, существеннейшим для ее понимания и оценки, недостаточно подходить путем литературного анализа. Тем более в грандиозных масштабах революционного переворота мирового значения, когда его воздействие получает резонанс в многомиллионных массах, слово вождя революции приобретает такое огромное значение, которое делает его совершенно несоизмеримым с "текстом". Напряжение упорной решимости, готовой к действию, обаяние личного темперамента, смывающего всякое сопротивление, острая стальная логика диалектической мысли, запирающая сознанию все выходы, кроме одного, все это настолько бесспорно доминирует в политической речи над чисто "словесным" содержанием, что исследователь, беспомощный перед этим, стоит перед текстом речи, как перед текстом едва понятного ему иностранного языка.

Действительно, почти все без исключения ораторы всех времен и партий воспитывали свою технику речи на литературе, часто на образцах специально ораторской литературы. Более или менее мирная обстановка, окружавшая речь рядом традиций и условных манер, позволяла ей развиваться в пышное и декоративное искусство. Для Ленина речь, статья, книга были "искусством" в совсем ином значении, таким "искусством", каким по Марксу должно быть восстание. Слово для него - средство политического искусства, орудие революционной борьбы. Вместе с тем, как и весь дух марксизма, которым дышит Ленин, оно служит необходимому, суровому и героическому делу. Поэтому бесполезно искать в речах Ленина "поэзию" или "риторику"; он не думает об изяществе построения, не щеголяет поэтической культурой и эрудицией; напыщенность и претенциозность, любование поэтическими красотами и стилистическими украшениями ему претит; он ненавидит "фразу" и презирает "декламацию" и даже к собственным принципам и лозунгам относится не как к священным догматам, а как к служебным, утилитарным формулам действия, т.-е. поскольку они для данного момента и в данной обстановке действительно полезны. Слово для Ленина - только передаточное средство, диалектическое и практическое орудие политического воздействия. В своем словесном составе речь Ленина кажется всегда прямой, безыскусственной, даже бесцветной и безразличной, как язык науки, состоящий из технических терминов и точных определений и констатирований, чистейшей прозы, лишенной всякой образности, всякой словесной игры, которая делает слово живым. Но это не так.

Речь Ленина не "литературна", не "художественна"; в ней нет "поэзии" и "риторики". Это не значит, однако, что рассмотрение ее со стороны словесной является ненужным и бесплодным. Напротив, тем интереснее в таком актуальном для нашего времени, в таком безыскусственном и вместе с тем таком могучем жанре ораторства, уяснить роль слова, обнаружить хотя бы основные рычаги и приводы, подающие и распределяющие течение речи, несущие на себе мысль. И тем замечательнее, что при всей суровой простоте, можно сказать техничности ленинской речи, которую он держит в строгом спартанском воздержании в ее механизме явственно обнаруживаются такие формы и приемы ведения речи, постоянно и как будто привычные, которые формально можно с полным правом определить в терминах традиционной, - в конце-концов античной, - риторики.

Что это значит? Это означает, прежде всего, что античная система риторики была верна, более верна и универсальна, чем это было принято думать. И в самом деле, сопоставление революционной речи с античностью не случайно. Нигде и никогда в мире нельзя найти в области политической речи чего-либо подобного той исключительной свободе и непосредственному действию слова, которые в Афинах составляли органическое и постоянное явление государственного быта, неотъемлемый, как воздух, факт политической обстановки. - Это во-первых. Во-вторых, это означает настоятельную необходимость воскрешения подлинной античной риторики в ее существе, освободить ее от крепостной зависимости, в которую она попала к господствующей до сих пор идеологии слова, превратившись в мертвую схоластику. Наклеить ряд словесных оборотов и форм построения речи, ярлыки с греческими или латинскими названиями: анафоза, матафора, апострофа, эпифоза, метонимия, гипербатон, оксоморон, просопея, гипотиноз и т. д. так же мало делает науку, как аптека не создает медицины. Нужно раскрыть действительное содержание этих терминов, понять их систему, как систему жизненных действенных функций слова.

Формальный, технический анализ ленинской речи - единственный, который сейчас доступен, ввиду соображений, высказанных в начале статьи, - произведенный в терминах античной риторики в этом отношении может быть особенно убедителен. Никто не заподозрит речь Ленина в искусственности и претенциозности, она целиком прагматична. Если, тем не менее, в ней можно обнаружить все типические приемы, канонизированные античной системой, то это означает, что они имеют реальное прагматическое значение, играют определенную деятельную роль, а не только декоративную или, шире, "эстетическую". А это, в свою очередь, приводит к необходимости усвоить новый взгляд и на самое содержание "эстетического". Границы словесного творчества все более и более колеблются под напором новых данных, вводимых новым сознанием. На примере ленинской речи - частном случае, но случае огромного исторического значения вообще и случае чрезвычайно типическом - несостоятельность старой эстетики слова обнаруживается необычайно ярко. "Что такое справедливость?" - сказал крестьянин, обсуждая в Государственной Думе вопрос о земле. "Справедливость, это - человек". Не то же ли самое можно сказать и об эстетических нормах?

Обычно различают в речи "фигуры мысли" и "фигуры словесные". Я буду различать приемы "конструктивные" - построения или ведения, "хода" речи - и приемы "функциональные" - обороты и "окраски" речи; иначе говоря, приемы синтаксиса и фразеологии и приемы семантики в широком смысле слова. Как те, так и другие применяются в пределах предложения, фразы, периода и даже в более широких пределах. Разумеется, и конструктивные приемы имеют свою семантическую функцию, и функциональные приемы, в свою очередь, служат конструктивной задаче, и те и другие являются фактами и факторами стиля и экспрессии. Но очевидно, что перевес в том и другом случае лежит на разных сторонах. И те и другие чрезвычайно разнообразны и могут достигать большей сложности во всей совокупности их выразительных свойств. Я не имею в виду давать здесь исчерпывающий их разбор и каталогизировать все виды и подвиды всевозможных приемов речи Ленина. Я остановлюсь только на наиболее простых, определенных и разительных формах конструктивных и функциональных приемов и не буду во что бы то ни стало давать их систематическую классификацию, которая неизбежна получилась бы схоластической. Я думаю, что многое будет ясно из примеров, может быть больше, чем из комментариев.

Наиболее интересными конструктивными приемами ленинской речи представляются те, в основе которых лежит повторение в самых разнообразных видах и степенях. Можно различать здесь повторение отдельного слова существительного, прилагательного, глагола, наречия, местоимения, союза - или отдельного словосочетания, выражения и целой фразы; далее повторение, подчеркнутое изменением формы слова, например: степени сравнения, числа, времени и наклонения и проч., либо усиленное приложением определения и т. п., либо развитое присоединением аналогичных элементов или распространенное в более сложную группу. Повторение может быть двойным, тройным и т. д. Далее повторение может быть не прямым, а синонимическим или аналогическим, перечисляющим или градирующим, при чем оно может совпадать отчасти с перифразой, сравнением, примером и т. п. приемами, а также с разными видами метафоры и т. д. С другой стороны, повторение может быть симметрическим и ассимметрическим, анафорическим и эпифорическим (начальным и конечным) и т. п., смотря по его положению во фразе и периоде и в интонационной системе речи. Наконец, повторение может быть параллельным и антитетическим по значению и по модальности, включая сюда и всевозможные формы противопоставления и противоречия (парадокс, оксиморон, евфемизм литотес, антифраза, антопомасия, катахреза и т. п.); иногда с этим соединяются игра слов (каламбур) и острота.