Рассказы (-)

- Доброе утро, - робея, произнесла Верочка.

- Здравствуйте, - грубо ответил Коля, и, покосившись на сирень, стоящую на столе в стройной вазе, спросил нехорошим голосом.

- Цветочки?

Верочка неловко улыбнулась, приоткрыв вызывающе здоровые и красивые зубы.

- Чему вы смеетесь, - заговорил Коля, раздражаясь. - У вас сердца нет?

Верочка вздрогнула и, отвернувшись к окну, невнятно забормотала о том, что сердце у нее есть и что ноет оно сильнее тридцати двух больных зубов, что вылечить зуб пустяки, вырвать, например, и все, а...

- Что? - жутким шепотом спросил Коля, пристально всматриваясь в Верочкин затылок. - Что? - повторил он голосом, рассчитанным на запугивание двух встретившихся ночью грабителей.

- Разве вы не заметили? - прошептала Верочка, повернувшись и сверкнув влажными уже глазами.

- А-а-а... - издал Коля звук, который обозначал приступ зубной боли и то, что он вдруг нашел причину своих мучений. Три дня молчаливых страданий дурно отразились на его манере разговаривать, и он стал кричать громко и с чувством:

- Вы с ума сошли! Вы шутите! Как вы могли! - И, судорожно цепляясь за край стола, он закричал полным голосом: - Палач! Чудовище!

"Чудовище", бледное и несчастное, сделало два шага и без чувств опустилось на диван.

Коля злорадно захохотал и, сопровождаемый пушечными хлопками дверных пружин, выскочил на улицу и бросился бежать в произвольном направлении.

Верочка от обморока очнулась, Колин зуб удалили кустарным способом, остальное было уже в области врачей психиатров и невропатологов.

Сумочка к ребру

Рабочий день литературного консультанта Владимира Павловича Смирнова начинается с чтения рукописей. Разбор некоторых из них требует изрядных криминалистических навыков. В других - отклонение от грамматики мешает додуматься до смысла написанного. Иногда написанное вообще не имеет никакого смысла. Владимир Павлович хмурится и слегка нервничает. Часов с десяти начинают появляться авторы. По утрам любит приходить начинающий поэт Рассветов. Он раздевается и садится напротив Владимира Павловича. Рассветов страшно интеллигентен, но ходит всегда неприлично лохматым. Скептик ужасный. Даже собственные стихи он читает с пренебрежением. Пишет о полях и о деревьях, но больше о чувствах. Пишет плохо. Сначала Рассветов посылал стихи почтой и был неприятен Владимиру Павловичу как автор, но вот он стал приносить стихи сам и стал неприятен еще и как человек.

- Мелкотемье, товарищ Рассветов, и форма у вас не блестящая, сдержанно говорит Владимир Павлович, пытаясь возвратить Рассветову стихотворение.

- Мелких тем нет. Есть мелкие авторы, - надменно говорит Рассветов.

Владимиру Павловичу хочется сказать Рассветову, что он и есть автор самый мелкий, что ему надо бросить писать и заняться поднятием тяжестей, но этого сделать нельзя, и Владимир Павлович подробно разбирает стихотворение, советует, спорит, читает лекцию по литературоведению и очень вежливо дает понять, что стихотворение не может быть напечатано. Рассветов надувается и уходит создавать художественные ценности.

Следующий - молодцеватый стриженый парень, недавно демобилизовавшийся солдат, автор романа "Три года в строю". Автор требует напечатать "хотя бы главы". Роман лежит у Владимира Павловича в самом дальнем углу стола вместе со склянкой настойки из ландыша.

- Прочитали? - звонко спрашивает стриженый парень.

- Читаю, - хмуро говорит Владимир Павлович. - Зайдите дня через два.

- Сколько можно ходить! - нахально говорит парень. - Я не потерплю бюрократического подхода к моему творчеству!

Владимир Павлович тупо смотрит на посетителя, на его богатырскую грудь, украшенную четырьмя автоматическими ручками, и ему страшно хочется достать из стола роман, рвать его на глазах у автора и выкрикивать при этом оскорбительные отзывы, но Владимир Павлович спорит, убеждает, советует читать Тургенева и грамматику.

Приходит мастер короткого газетного жанра Коля Гонорарьев. Этот долго не задерживается, но все-таки оставляет неприятное впечатление.

Потом идут другие - молодые, старые, вежливые, заносчивые, сердитые и обидчивые. Попадаются нервные. Как-то после работы Владимир Павлович достал из стола два новых письма и хотел уже сунуть их в папку для того, чтобы прочитать дома, но машинально разорвал один конверт и вынул оттуда на редкость маленькую бумажку.

В этот день Владимир Павлович анализировал поэму Рассветова о боярышнике и был порядком утомлен. Кроме того, демобилизованный романист назвал его Бенкендорфом. К концу дня его нервы находились, кажется, вне всякой системы.

Владимир Павлович развернул бумажку. Неведомый автор предлагал стихотворение, которое начиналось так:

Из подворотни выбрел пес лохматый

И вдруг завоил, словно не к добру.

Подкрадывался сумрак бородатый,

Подвязывая сумочку к ребру.

"Что это? - подумал Владимир Павлович, чувствуя, что ему становится не по себе. - Какую сумочку?! К какому ребру?"

Владимир Павлович прочел это еще раз, попробовал хихикнуть, но смех вышел таким, что он сам его испугался.

Он быстро оделся и поспешно покинул пустой кабинет. По дороге домой Владимир Павлович держался многолюдных и освещенных мест. Странное четверостишие не давало покоя. Темный коридор он прошел быстро и с таким чувством, что его вот-вот ударят по голове чем-нибудь жестким и тяжелым. Войдя в свою квартиру, он запер за собой дверь.

Жена сидела на диване и вышивала что-то болгарским крестом. Владимир Павлович заговорил шепотом:

- Маша, у нас никого нет?

- Никого. А что?

- Вот! - Владимир Павлович вынул из папки конверт и осторожно, словно эта была бутыль с негашеной известью, передал его жене. - Прочти. Только... Ребенок спит? Спит? Тогда прочти... Нет-нет, не надо вслух.

- Ничего особенного, - сказала хладнокровная жена, прочитав. - "Сумрак бородатый" - хорошо, а вообще несколько туманно...

- Несколько? - перебил Владимир Павлович, нервозно вздрагивая. - Это черт знает что: "Завоил!" - какое адское слово. Все встречалось: поэтические вольности, охотничьи рассказы, шаманские могилы, но такого... Нет-нет! Это что-то жуткое... Я думаю, Эдгар По побледнел бы. А я все-таки человек рядовой, с ограниченным воображением, у меня ребенок, еще могут быть дети... Нет, я не могу! Я уйду с этой работы. Завтра же. Сегодня же! Займусь чем-нибудь другим... Буду менять собственную тень на шагреневую кожу спокойнее...