Былое и думы. Части 1–5

Но Герцен никогда не был отставным сановником от революции. Он жил не своим прошлым, хотя с любовью вспоминал о нем, и не кичился своим «положением» и заслугами, а жил настоящим и будущим русской революции, интересами социализма и человечества. Он был человеком страстно убежденным, последовательно искавшим истину, правильный путь к победе социализма и больно переживавшим поэтому свои идейные поражения, отражавшие поражения революции 1848 года.

Но вот что примечательно: «светлые точки», если использовать выражение самого Герцена, появляются в этом повествовании не потому, что в его личной жизни или политической деятельности возникает что-то новое, радующее, — мало теперь таких счастливых минут у автора «Былого и дум». Такие точки, виднеющиеся еще только вдали и не легко заметные, возникают для Герцена на широком горизонте общественной борьбы.

Поэтому его радует в Италии «работничье население», их «резкий, как альпийский воздух, вид»; в России «цветы Минервы» — девушки-студенты, «эта фаланга — сама революция, суровая в семнадцать лет»; во Франции и Германии люди, оставшиеся верными идеалам социализма и ищущие новых путей, радует то, что передовая мысль стала ближе к народу, к «человеческим трясинам».

И мы чувствуем, что в такие моменты взор Герцена снова становится твердым и сияющим — это взор человека, примирившегося с собственными жертвами и потерями как с неизбежным, но, несмотря на тяжесть настоящего, находящего радость, удовлетворение и счастье в возможности увидеть великие обещания будущего.

Разочарование в исходе революции 1848 года Герцен разделял с многими буржуазными демократами различных национальностей, с которыми он общался в ту пору. Но его пессимизм не вел к примирению с буржуазной действительностью, характерному для них. Ряд этих представителей буржуазной демократии через одно-два десятилетия нашли свое место в верхах буржуазного общества кто в роли министра, кто — директора банка, кто — депутата парламента. Их разочарование было мелким и дешевым.

Разочарование же Герцена оказалось настолько глубоким и действенным, что из его скептицизма, несмотря на временно захлестывавшие настроения отчаяния, возникала неискоренимая потребность дальнейших научно обоснованных поисков путей к революции и социализму.

Кровавое подавление в 1848 году восстания парижского пролетариата явилось толчком к тому, чтобы насмешливое презрение к западноевропейскому буржуа и к тому общественному порядку, который обеспечивал его благополучие, превратилось у Герцена в жгучую ненависть к контрреволюционному мещанству; буржуазный строй с его лживыми обещаниями свободы и равенства вызывал у автора «Былого и дум» все более резкое отвращение. Подчинение исторической необходимости Герцен никогда не понимал как покорность перед господством реакции.

В одной из последних главок «Былого и дум» Герцен воспроизводит спор француза, оставшегося на почве прежних буржуазно-демократических и утопически-социалистических верований, и немца, испытывающего, вероятно, влияния идей Маркса. Немец, посмеиваясь над иллюзиями француза, говорит: «мы идем… тяжелым путем, ненавидя его и покоряясь необходимости, имея цель перед глазами…»

Герцену жаль француза, но сочувствует-то он идеям немца. Для Герцена диалектика, историческая необходимость — не безысходный тупик, а живой процесс, способный родить новый подъем революции. В 1870 году в Париже Герцен предчувствовал этот подъем, который уже после его смерти разрешился грозой Парижской коммуны. Поэтому-то Герцен в этой же последней части «Былого и дум» ссылался на «историческую эстетику», то есть на объективный прогрессивный характер общественного развития.

В письмах «К старому товарищу», столь высоко оцененных Лениным, Герцен писал: «Личность создается средой и событиями, но и события осуществляются личностями и носят на себе их печать — тут взаимодействие». Поэтому, по убеждению Герцена, пути общественного развития «…вовсе не неизменимы. Напротив, они-то и изменяются с обстоятельствами, с пониманьем, с личной энергией» (XX, 588).

Герцен умел жить настоящим, но менее всего он был похож на беззаботного гедониста. Он воспитывал себя, если использовать его же выражение, событиями и выработал истинное уважение перед исторической необходимостью, которое, однако, никогда не превращалось в безответственное подчинение любым обстоятельствам. Он хотел и умел влиять на последние. Для Герцена именно нравственная и духовная независимость, ясность понимания и взгляда — залог возможности активного влияния личности на действительность и вместе с тем саморазвития ее.

Герцен умел брать все хорошее у настоящего, но ясно сознавал и делом подтверждал свою ответственность перед будущим, перед судьбами народных масс.

Вместе с тем необходимо уяснить себе, какие муки и страдания ума и сердца претерпел Герцен, понимая всю титаническую силу исторической необходимости и не имея еще возможности с полной уверенностью указать на те социальные силы, чья революционная энергия воплотит эту необходимость в действительности, в социализме.

Он был диалектиком, но лишь приближался — и то в последние годы — к пониманию роли экономики в общественном развитии, а тем самым и той почвы, на основе которой коренные противоречия последнего могут быть сняты.

Он искал гармонии между личностью и обществом, но увидел самую возможность ее осуществления лишь в будущем, при социализме, отдавая, однако, себе отчет в том, каким трудным этот процесс будет и тогда.

И тем не менее он упорно смотрел вперед, различая на горизонте «светлые точки» будущего. Но ведь это были только точки, и притом такие далекие… И тем не менее Герцен не сдался перед соблазнами индивидуализма и пессимизма.

Итак, «Былое и думы» свидетельствуют о полной несостоятельности концепций буржуазных идеологов, извращающих истинную роль Герцена. Его опыт отвергает их клевету на революцию и социализм, их противопоставление личности и социализма, личности и исторической необходимости.

«Былое и думы» воспитывают уважение к человеческой личности, к возможностям ее богатого развития, бережное отношение к человеку, к его достоинству и вместе с тем внедряют сознание всего непреодолимого значения исторической необходимости. «Былое и думы» дают глубокое представление о том, какую радость и удовлетворение доставляет верное исследование и познание путей истории и способность направить собственные силы, свою духовную энергию в том направлении, которое определяется этими путями.

Герцен еще в юности сделал такой свободный выбор жизненного пути, своих целей, своих революционных и социалистических идеалов и остался верен им.

В летописях русской передовой мысли и мировой литературы «Былое и думы» останутся непреходящим памятником духовного богатства, жизненной и поэтической шири, выстраданной стойкости великого мыслителя и художника-революционера.

Я. ЭЛЬСБЕРГ

БЫЛОЕ И ДУМЫ

^{1}

Многие из друзей советовали мне начать полное издание «Былого и дум», и в этом затруднения нет, по крайней мере относительно двух первых частей. Но они говорят, что отрывки, помещенные в «Полярной звезде», рапсодичны, не имеют единства, прерываются случайно, забегают иногда, иногда отстают. Я чувствую, что это правда, — но поправить не могу. Сделать дополнения, привести главы в хронологический порядок — дело не трудное; но все переплавить, d’un jet [5], я не берусь.