Наша бестолковая жизнь

- Когда захотел, тогда и приехал. Разве не я хозяин своему времени?

- Ох, сынок, у нас тут люди уже ни часу, ни дню своему не хозяева. Ты посмотри, до чего страну нашу довели! Или ты тут ни при чем, а, сынок?

- У нас кто рушит, тот всегда ни при чем, а вот кто их слушал, те кругом виноваты оказываются.

В ясном свете утра мать и сын снова обнялись.

- Так что там с отцом, а, мать?

- Да переживает он, в последнее время совсем приуныл. И вроде не те еще наши годы, чтобы унывать, но на селе сейчас такие дела творятся! Совсем люди совесть потеряли... Но что это мы с утра пораньше о плохом. День надо добром начинать, чтобы он добром и кончился.

Арто пошел в дом. Отец лежал в кровати и настороженно прислушивался к их голосам.

- Арто, это ты, сынок? Приехал? А я всю ночь тебя звал. Никак сердце тебе подсказало? Дай-ка я тебя обниму.

Арто сжал отца в объятиях.

- А как же, я сразу в машину и сюда. А ты что же, приболел, что ли?

- Молодец, что приехал, сынок, что родителей не забываешь. И все же как же ты догадался? - Он сердито зыркнул на жену. - А ну подай мою одежду, мать.

- Угомонись. Всю ночь стонал и охал, а теперь, глядите, раскомандовался. И нечего мне знаки делать. Неможется тебе, так и веди себя как больной.

Арто расхохотался: молодец мать, за словом в карман не лезет. Отец с трудом поднялся с подушек, сел в кровати.

- Ну да, как же, стану я лежать. Сын в гости приехал, пойду-ка я для него барашка зарежу. А ты что же один, сынок? Твои-то все где?

Арто улыбнулся, а мать продолжала беззлобно подшучивать над мужем:

- Одного барашка не мало будет? Давай сразу двоих, или дюжину, а еще лучше всех до одного режь. Ты же у нас богач, у тебя их полный хлев. Иди режь!

- Не мели языком, женщина, давай мне одежду и поищи мой острый нож.

- Да бери хоть семь ножей - только где у тебя бараны? Отец замешкался где-то на полпути между одеждой и ножами, задумался. Когда он в последний раз заглядывал в .хлев? Чего там, по правде говоря, он давно туда не заходит, чтоб не пугать понапрасну кур, сидящих на яйцах. С десяток несушек - вот все их хозяйство. Только куры им теперь и по силам.

Старик упрямо стал натягивать одежду неверными, трясущимися руками: пусть все знают, он хозяин своего слова, как решил, так и делать будет. На пороге задержался, поглядел на сына, еще раз поцеловал его и вышел. Во дворе увидел машину Арто, вернулся и давай его распекать:

- Почему внуков не привез, а? Этакую махину в такую даль порожняком гоняешь - и не жалко тебе? Да у вас не случилось ли чего, сын?

Чуть передохнул и снова:

- Ты подумай, где это видано, пустую машину взад-вперед гонять!

Арто хитро улыбнулся и протестующе выставил руку:

- Не пустую!

- Я не слепой, вижу, какая она у тебя полная. Где дети, я тебя спрашиваю? Почему с пустой машиной приехал?

- Не с пустой. Я в ней приехал.

- Ишь ты! Думаешь, раз ты в ней сидел, так она уже и не пустая, пустоголовый ты сукин сын!

Арто слушал и улыбался: все-таки хорошо получилось, что он поссорился с женой и приехал сюда.

- Эй, Азнив, - позвал отец.

- Слушаю тебя, мой супруг и повелитель, - насмешливо отозвалась мать.

- Поди-ка разузнай у соседей, кто в нашей округе овец держит. Как-никак сын ко мне приехал.

- Послушай, отец, да оставь ты барашка в покое, и вообще пусть каждый занимается своим делом. Я по родителям своим соскучился, приехал повидаться. Пару дней погощу и обратно поеду.

- Да как же ты без детей приехал?.. Ладно, Бог с ним, с барашком. Барашек это так, повод для разговора...

Радость озарила родительский дом. Приезд сына как яркий рассветный луч: так слепит глаза, что зажмуриться впору. Этот свет согревает душу, наполняет ее и все льется и льется, ширится, становится морем... Арто чувствует, что не заслуживает такой радости. Можно подумать, он с войны вернулся или из каких дальних мест возвратился домой. Когда в стране война и враг ежедневно бомбит приграничные села, когда в Карабахе рушатся дома и гибнут люди, твой приезд из Еревана к родителям не Бог весть какой подвиг. Твоя помощь - вот что им нужно. Погляди, как мало дров в худой поленнице, как пусто у них на подворье.

Днем отец стал расспрашивать:

- Сынок, все хочу спросить тебя, да не решаюсь. Ты в городе живешь, да не в простом городе - в столице, а мы люди деревенские, может статься, чего-то не понимаем. Хочу тебя спросить: что же это такое делается, что вы там, у себя в городе, творите? Я знаю, что у тебя в Ереване дом, работа, что живешь не жалуешься, но как подумаю про наше житье-бытье - ну просто мочи нет терпеть. Полдеревни по Россиям да по Германиям мыкается, да что Европа - уже и в Америку наших односельчан занесло. Стыд и позор! Да где же это видано, чтобы муж, оставив жену и детей без хозяина, без кормильца, отправлялся в Польшу работу искать! Разорили деревню под самый корень. Ни вода теперь не поилица, ни земля не кормилица - все испоганили. Раньше деревня городу слезу утирала, а теперь сама плачет горючими слезами. У людей работы нет... Да вот хоть бы и твой сегодняшний приезд. Сынок, ты к нам раньше вот так не приезжал.

Арто попробовал придумать какую-нибудь невинную ложь. Получилось. Опять же специальность позволяет.

- Объясню. Наш отдел тут по соседству ревизию проводил. Ну вот, проверили мы все, пересчитали и по полочкам разложили, а как кончили, все поехали домой, в Ереван, а я подумал: наведаюсь-ка к своим. Город от меня и так не убежит.

- Значит, ты точно не из Еревана?

- Точно.

- А почему друзей своих с собой не привез? Конечно, дом у нас не тот, что был прежде, но чем богаты, тем и рады. Что друзья подумают о тебе, о нас с `матерью?

- Ну что ты, отец, они и сами понимают, что деревня теперь не та, да и вы уже люди не молодые.

- Детвора-то как поживает?

- Хорошо. Вчера с ними говорил.

- По телефону?

- Ну да, по телефону.

- Правильно сделал, что позвонил.

- Соскучился. У них все нормально. Я сказал, еду на пару дней к своим в деревню. Ну и приехал.

- И правильно сделал. Только плохо, что без детей.

Вечером они опять беседовали о том о сем: про приватизацию и про налоги, про то, что почем в городе и в деревне, про односельчан - кто жив, кто помер, и про то, что пишут газеты. А в селе, рассказывал отец, объявились какие-то незнакомые парни - бандиты, да и только. Грабители! Не одну сотню коров у людей отобрали, овец и вовсе тысячами угоняли. Увели и съели, а сами слух пустили, будто мор на скотину напал. И не придерешься: заключение ветврача они себе состряпали, а прокурор у них и вовсе свой человек. Вот такие дела.

В сердцах отец снова раскричался:

- Так ты что же, не из дому ехал?

- Да сказал же тебе, не из дому. Я считай дней пять, а то и неделю, в Ереване не был.

- По своим делам говоришь, проверять ездил?

- Ну да. Наша работа при любом строе государству нужна. Ревизии, проверки были и будут всегда, покуда на свете есть те, кто живет обманом и аферами. Если бы не они, мы бы давно по миру пошли. Да и те власть имущие, кого они кормят, тоже...

- Все больше в мире обмана. Ты, сынок, смотри в оба. Ведь если что, отдуваться все одно народу придется. Жалко наш народ. Так что держи ухо востро.

- Да тут держи не держи, отец. Ты меня знаешь, сам воспитывал, но право сейчас у того, кто успевает хапнуть чужое.

- За тебя я не волнуюсь: у меня сына-хапуги нет.

- У тебя нет, а у кого-то есть. Время такое, отец. Непредприимчивых, робких жизнь под себя подминает, такие пропадают ни за что. А о народе и говорить нечего: он во все времена внакладе остается.

- Значит, мы всегда внакладе. Выходит, нам пропадать?

- Не пропадем. Трудно народу, очень тяжко, но мы не пропадем.

Арто заглянул в отцовские глаза: по ним видно, какая буря, какой бунт у него в душе, хоть он и старается виду не подать, держит себя в узде. Отец по натуре человек сдержанный, рассудительный, скупой на слово. Уж если он так разволновался, значит, доведен до крайности.