Рефлексия

Какой свет качался в немытых окнах киностудии тогда, в первый раз, плясал на полированных подлокотниках дивана, на блестящих Викиных коленях неверный скупой декабрьский свет, печальный и не настоящий, как мультипликационный город на пыльном столе, торопя и побуждая новых любовников снова и снова останавливать мгновение сдавленным криком и коротким забытьем. — Ты счастлив, ты счастлив, — твердил свет, и Алик поспешно соглашался, вдыхая незнакомый еще утром, но такой родной сейчас запах ее кожи, золотистых волос, не успевших растрепаться на казенном диване без подушек. Викины ножки жили самостоятельной жизнью, выстукивая неслышную Алику мелодию, друг о друга, об пол, по ножке стола, в то время как возвратившийся хозяин поил гостей чаем из пожелтевших чашек с отбитыми ручками и щербинками по краям. — Заходите, ребята, — радушно приглашал свой в доску парень, посверкивая весьма обширной лысиной, глядя на Вику, как кот на блюдце с холявными сливками, и Алик решил, что завтра же, в крайнем случае, к началу следующей недели найдет другое пристанище, аварийный приют не для них. Ошибся, как всегда.

Сегодня, год спустя после первой встречи, Вика сидела за столиком кафе с Аликом и двумя его друзьями, с удовольствием кокетничала со всеми, включаясь то последовательно, то параллельно, как лампочка из школьного учебника по физике. Валера игриво хамил, не забывая при этом о собственной рюмке, Алик пытался определить насколько всерьез он ревнует, Володя жаждал продолжения праздника для себя лично и особо приближенных к себе, что выразилось в приглашении немедленно покинуть заведение и отправиться домой, к Володе, где им будет спокойнее. Та, что витает сверху, не сочла вечер достойным своего внимания и попросту отсутствовала. Компания согласилась идти к Володе, хотя Алика ждала дома жена, а Вику двойняшки. Валеру теоретически тоже ждали, но в разных местах, потому он мог считать себя совершенно свободным, впрочем он никогда не размышлял над тем, что может, а что нет и поступал, как хотелось на данный момент.

Володя жил совсем рядом со своим любимым заведением, где они сейчас заседали, в Угловом переулке, и это было хорошо. Но, как выяснилось через пятнадцать минут, за которые они успели добраться до нового пункта назначения, не забыв прихватить пару бутылок вина с других столиков — чтоб солнце скорей зашло — дома у Володи оказалась жена, и Вика засомневалась, что последний факт можно отнести к разряду таких же хороших. Большущая жена Леся встретила их, словно они выходили на время в магазин, хотя Вику и Валеру видела первый раз в жизни.

— Ну, что же вы мне принесли? Что, никакой жратвы? Ладно, устроим разгрузочный день, проходите. Девушка…

Вика пискнула: — Вика.

— Хорошо, Вика поможет мне накрыть на стол, а вы пройдите в курительную, пока мы сервируем ужин. — Леся величаво повела рукой в сторону кухни, сравнимой по размерам с самой хозяйкой.

Во время сервировки, которая свелась к пяти тонкостенным стаканам, банке с солеными огурцами и тарелке с черным хлебом, выставленным прямо на потертый, но все еще полированный стол, Вика догадалась, что хозяйка тоже слегка навеселе. Стало попроще, само собой прорезалось "ты, Леся", хозяйка лет на десять постарше, наверное, ровесница Алика, но какое имеет значение. Через четыре минуты стол был готов, Леся закричала:

— Джигиты, идите ужинать! Неужели дама должна сама разливать водку? Родной, ты слышишь?

"Родной" прозвучало у нее привычно, как имя, как «муж» или, к примеру, «холера» у иных.

— Идем, родная, — охотно откликнулся из кухни Володя, не двигая ни одним расслабленным членом.

— Вот я сейчас хвоста-то накручу, будешь знать, как жену не слушать! воскликнула Леся, взяла пластмассовую вешалку, лежащую на стуле, и громко стукнула в стену, отделяющую комнату от кухни. Картинка, криво висящая на стене с полосатенькими обоями, приобрела совсем уж смелый угол наклона и радостно закачалась.

— Да убоится жена мужа своего! — появившийся Володя заговорил липким басом и добавил фальцетом: — Выпьемте, девочки!

— А как же остальные джигиты? Они не будут пить? — Хорошо исполненный ужас плескался в серых с желтым ободком Лесиных глазах. Пухлая ручка с отчасти обгрызенными ногтями трагически взметнулась к объемной груди, полет ее оказался недолог.

— Леська, я отнесу им на кухню выпить, пусть поговорят? — словно извиняясь за собственный серьезный тон немного искательно отвечал грозный муж.

— Вы, мужчины, делаете со мной, что хотите, — трагически произнесла его крупнейшая половина, перекрывая дверной звонок, на который вышел все тот же Володя, не забыв прихватить бутылку и пару рюмок.

— А где родная? — раздалось из коридора.

— Это соседка, — быстро пояснила Леся и загудела, — проходи, третьей будешь!

— Я без родного пить не желаю, — произнесла вошедшая тетеха в лиловых лосинах и веселенькой розовой с люрексом футболочке, простодушно облегающей тяжелую соседскую грудь, вызывающую в глубинах памяти легкое волнение, увенчанное цитатой, типа "советское — значит отличное". Почему советское? А кто знает, дело, вероятно, в бескорыстном, читай, бесплатном изобилии.

Воротившийся Володя плотно закрыл за собой двери, сперва кухонную, потом и дверь в комнату, обхватил обеих дам за бескрайние талии, подмигнул Вике: — Вот попал, так попал! Они же сейчас за меня совместными усилиями примутся!

Вике забавно и смешно смотреть, как придуриваются «взрослые», соседка старше хозяйки будет, наверное, ровесница Викиной мамы, ничего себе, представить только, чтобы мамашка употребляла такой жаргончик! Может, хотят произвести на Вику впечатление? Нет, не похоже, какая разница! Первый раз Алик демонстрирует Вику своим друзьям, до этого только рассказами кормил, все не мог решиться пойти с ней вместе куда-нибудь, все сомневался, не выйдет ли для кого-нибудь оскорбительно. Но сам-то куда делся? Сколько можно на кухне торчать, чем они там занимаются? Вике тотчас, как по команде, захотелось курить, в комнате по всем приметам не курят, похоже, что хозяева вообще не курят, не пахнет в квартире табаком, так или иначе надо идти на кухню, заодно и посмотрит, что там делается.

— Леся, на кухне можно курить? — спросила на всякий случай, уже направляясь к двери. Леся промычала нечто одобрительно-утвердительное, разглядывая кривой огурчик, Вика сочла, что это относится к ней, а не к огурчику и открыла дверь.

Сперва сидящие за столом «джигиты» ее появления не заметили, она успела выкурить полсигареты, пристроившись за холодильником.

— Это дерьмо меня достало, — злобно и горячо утверждал Валера, — все это дерьмо вокруг.

— Ну… попробуй поставить себя на его место, — жалобно и безнадежно проговорил Алик, и Вика догадалась, что фраза звучит не в первый раз, а других аргументов Алик, обычно гораздо более изобретательный по части уговоров, не сыскал.

— На место дерьма? — педантично уточнил Валера и вернулся к исходной фразе, которая и составляла основной тезис его сегодняшней экзальтированной речи. — Достало меня это дерьмо! — Но даже с инверсией фраза не стала звучать энергичнее, а Валерины злость и горячность успели Вике надоесть за две минуты.

— Бедный Алик, ведь он почти час слушает эту бодягу, да еще пытается урезонить своего козлища, надо выручать его. — Ни на секунду Вика не задумалась, почему Алик сидит с «козлищем», предпочитая ему общество любимой женщины Вики. Вторая любимая женщина и жена Алла в такой ситуации пятьдесят раз подумала бы, вправе ли она встревать, не будет ли ее вмешательство диктатом, давлением на Алика, что означает подобное предпочтение компании жены компании друга в их совместной жизни, а в отдельно взятой жизни Алика и так далее, до победного конца, до вычисления причины. Алла вообще считалась умной женщиной. Сотрудницы в отделе так ей и говорили: — Тебе, Алла, легче жить, ты умная. — Подруги названивали по телефону, чтобы посоветоваться, как поступить в той или иной щекотливой ситуации, и Алла безотказно выдавала дельные продуманные советы, у которых оказывалась одна странная особенность — никто не спешил ими воспользоваться, чему сама Алла не удивлялась и не обижалась на подруг. Совет испрашивается лишь для того, чтобы разобраться, как сам хочешь поступить — строго поперек здравого смысла или слегка отклониться от курса. Сердца окружающих прочитывались легко, как крупно набранная инструкция по пользованию бытовыми приборами, предсказать последствия событий и поступков при таком раскладе, то есть вышеуказанном уме, интуиции, логике и далее по списку, смог бы даже синоптик, никогда не попадающий в прогноз. Даже в сердце собственного мужа Алла читала, не сбиваясь. И при этом (разумеется «и», не "но") никогда не знала, как следует поступить ей, ибо каждый вариант, додуманный до конца, представлялся неверным, не то пагубным.