Не имей десять рублей

У них с Федором Андреевичем нынче так хорошо не вышло, стопки клацнули как-то холодно и глухо, должно быть, не сумела она, как надо, подставить свою рюмку, но и тем осталась дово-льна.

- За удачу! - провозгласил Федор Андреевич.

- Ага. Чтоб ловилась маленькая и большая.

- Это какая придется.

- Вот, Андреич, не думала, не гадала, а на праздник попала,- смеялась Агафья, держа полную стопку перед собой.

- Ну, пей, пей,- поторопил ее Федор Андреевич.- А то некогда рассиживаться.

Высоко вскинув округлый наплывистый подбородок, усыпанный седоватой трехдневной щетиной, Федор Андреевич опрокинул стопку в рот, проглотил одним махом, как заглатывают сырое яйцо, и зажевал маслинкой. Агафья же приблизила не рюмку к губам, а губами потянулась к рюмке, осторожно, по-птичьи отпила, поцокала языком и сразу отставила.

- Ох и крепка, окаянная! - весело напугалась она, замигав повлажневшими глазами.- Я думала, красненькая, так и сладкая, а она вон какая! А так на нюх запашистая, ломпасеткой отдает.

- Порториканский ром! - пояснил Федор Андреевич.

- Ой-ей. Скажи ты!

- Чокнулись, так не ставь, не положено,- подзадоривал Федор Андреевич.Теперь уж пей до дна.

- Не, Андреич, не понуждай. Эту не могу. Эта кусачая больно. Подкосит она меня, а скоро в булочную бежать.

- Ну как знаешь...- сразу как-то остыл Федор Андреевич.- Только рюмку загубила. Знал бы, не наливал.

- Да я сверху отпила, а остальное чистое.

- Ну ладно, ладно,- нетерпеливо скрипнул табуреткой Федор Андреевич.Ну и глупа ж ты, Агафья. Разве я про то? Сверху...

Старуха, ободренная недавним вниманием к ней, продолжала сидеть за столом, участливо посматривая, как Федор Андреевич кромсал горячий яичный блин на квадратики и один за другим поддевал их вилкой.

- Чтой-то наша Капитолина не пишет, вести не подает,- вздохнула она, озаботясь.- Мать вон вся изболелась, изахалась. Хоть бы ты, Андреич, дочку-то письмом пристрожил. Нешто можно так-то с матерью, ничего не писать.

- Сама виновата,- буркнул Федор Андреевич и недовольно подумал о дочери: та тоже все "импортный", "импортный"... Привезет, бывало, сапожки из Москвы, а она даже не примерит, только гримасу скорчит: "Фи! Скороходовские. Носи ты их сам. Вон у Наташки настоящие "Коло-мбо". И скажет-то не "Коломбо", а с вывертом - "Колёмбо". Вот и замуж выскочила за "импорт-ного". Поехала в институт учиться, а через год - здрасьте: "Уезжаю с Ласликом в Будапешт". Теперь старая квохчет: "Ах, нехорошо видела Капитолину во сне". Ах, ах... Доимпортировались, дуры.

- Дела твои, господи,- Агафья встала, налила чайник.- Внучатки пойдут, как вроде и не наши теперь. Небось не по-нашенскому лопотать приучатся. Да и как им говорить-то: на булоч-ной, и то, поди, по-ихнему, по-мадьярскому написано. А булочная - первая тебе азбука. Вот как корень твой, Андреич, пресекся-то.

- Ну хватит! - прервал старуху Федор Андреевич.- Не твоя забота.

- Да как же не моя? Я с ней от самого горшка.- И уже про себя обиженно добавила: - Ты ее и на руках-то ни разу не потетешкал за своими делами.

Федор Андреевич не стал дожидаться, пока вскипит чай, и вышел в переднюю одеваться.

Он обулся в старинные свои бурки из белого фетра с отворотами наподобие охотничьих сапог, фасонно обшитые желтой кожей. Отвороты эти, если их расправить, доставали до самого заду, но не было такого случая, чтобы пришлось ими пользоваться. Однако прежде считалось, что без отворотов бурки уже и не бурки, не было в них надлежащей солидности. Обувшись, Федор Андреевич встал, потопал, пошевелил внутри пальцами, прошелся взад-вперед: не давят ли где? Бурки были еще крепкие, на настоящей спиртовой подметке прежней выделки, на кленовых гвоздях в два ряда. Делались они за большие деньги на заказ, но за годы слежались в кладовке, пересохли и были на ногах жестковаты. Зато легки, и не надо галош. Если пройтись немного, то должны помягчеть. Поверх свитера, по совету Агафьи, он надел меховую безрукавку и обвязался старым шарфом, чтоб не просквозило поясницу. Потом вынул из целлофанового мешка старень-кую, но ловкую лисью шапку, густо разившую нафталином. От всей этой одежды, от возни с ней ему сделалось жарко. Он постоял, отдышался и только после этого напялил на себя длиннополое кожаное пальто на тонком стриженом барашке. Пальто шилось еще в те давние годы, когда были в ходу острые плечи, придававшие фигуре, по тем понятиям, атлетическую бравость. К буркам и этому пальто Федор Андреевич заказал еще и серую смушковую папаху. Она тоже была цела, валялась в старых вещах, и вся эта троица составляла его зимний директорский ансамбль. Он даже увековечил себя на фотокарточке в этой обнове. В те времена руководителям особо важных отрас-лей промышленности присваивали звания генерал-директоров. Звучало это солидно, внушительно: не просто директор, а генерал-директор! Федор Андреевич со своим небольшим заводом не попадал под этот ранг. Однако обмундирование пошил тоже с ориентацией на генерала. Впрочем, бурки и кожанки в послевоенные годы вообще были в большом ходу среди руководящей сферы, так что Федора Андреевича нельзя было назвать особым модником: носили другие, носил и он.

Всю эту генеральскую оснастку Федор Андреевич заменил потом пыжиковой шапкой, укоро-ченным пальто с узким воротником из выдры и легкими ботинками на меху, но к прежней своей директорской форме до сих пор питал почтение: и сшито крепко, да и напоминала она времена, когда знали цену авторитетам.

Уже одетый, с рюкзаком за плечами, Федор Андреевич заглянул в кошелек. На ладонь высыпалась мелочь, что-то копеек восемьдесят. Можно было ехать и с такими деньгами - тридцать копеек на автобусе туда, тридцать обратно - и еще оставалось на трамвай. Но с таким кошельком выходить из дому Федор Андреевич не привык, это все равно что отправляться на машине с пустым баком, и он неуклюже, будто водолаз, протопал в своей хрустящей, скрипящей экипировке к себе в кабинет и остановился перед книжными полками, где у него был заведен тайник с так называемыми "подкожными".

Книг накопилось чертова уйма. Когда переезжали в этот новый девятиэтажный дом из преж-ней квартиры, пришлось загрузить шестикубовый контейнер, не считая кулинарной литературы и многолетних залежей журналов "Здоровье", которые супруга упаковывала отдельно как личную ценность. Да и тут уже к прежнему стеллажу заводской столяр добавил под самым потолком еще одну полку, и та теперь забита до отказа, так что приобретать книги было больше некуда.

Вообще-то Федор Андреевич специально книг не покупал, некогда было этим заниматься, и даже не помнил, когда бывал в книжном магазине. Все это накоплено за счет подписки и главным образом хлопотами заводской библиотекарши, которая еще при нем вышла на пенсию, но продол-жала копаться в библиотечных книжках на общественных началах. В коричневом ученическом платьице и неизменной белой панаме, которую она даже зимой носила с собой в сумке и надевала, входя в библиотеку, старушка время от времени деликатно стучалась в дверь его кабинета:

- Извините, Федор Андреевич, я буквальным образом на одну минуту.

На предложение сесть старушка решительно отказывалась, даже как-то пугалась:

- Нет, нет, голубчик! Я знаю, как вы занят, так что сразу - о деле. Получили подписной проспект, не желаете ли Манна?

Федор Андреевич озабоченно наморщивал лоб:

- Манна, Манна... Но мы с вами уже, кажется, на него подписывались?

- У вас, голубчик, другой Манн.

- А разве есть еще?

- Да. У вас Генрих, а это Томас.

- Это что же, однофамильцы?

- Нет, родные братья. И оба удивительны. У Генриха прекрасный политический гротеск. Но я больше люблю Томаса.

- Хорошо, Томаса, так Томаса.

- Есть еще Драйзер. Вы, конечно, в свое время его читали, но здесь в проспекте наиболее полный. Очень рекомендую. В последнее время недурно стали издавать.

Федор Андреевич никакого такого Драйзера никогда не читал, даже слышать о нем не слыхи-вал, до Драйзера ли было при его загруженности, но из-за снисхождения к чудаковатой старушке, из-за того, что она почитала его книголюбом, подписывался и на Драйзера и даже кокетливо спра-шивал, нет ли там, в проспекте, еще чего "вкусненького", какой-нибудь энциклопедии, например. Старушка называла "Малую Советскую", Федор Андреевич, которому нравилась эта игра, с видом гурмана возводил взор к люстре, как бы прикидывая, стоит или не стоит обзаводиться "Малой", и наконец отказывался с шутливым резоном: