Я жду вас всегда с интересом (Рассказы) (1980г.)

Ответ его произвел на меня впечатление редкое. Я даже, честно говоря, сразу не мог ему ответить, такого я не ожидал. Я вспомнил наших улыбающихся космонавтов и просто растерялся. «А Гагарин?» — спросил я. Он удивленно открыл рот, потом сказал: «Я об этом не подумал».

После этого ответа смеялись все. Смеялся сам мальчишка. Улыбающийся, веселый первый в мире космонавт, улыбка которого известна всему миру, — и этот мальчишка со сжатым ртом и выпученными глазами.

Это было смешно.

По-настоящему.

Замечательный смех всей школы, дружный, задорный, здоровый, первоклассный, блестящий, что надо!

Вот так бы дружно всегда смеялись над зазнайством, глупостью, нелепостью, ерундой, неряшливостью, недобросовестностью, трусостью, подлостью, ложью, неусидчивостью, нечестностью, невнимательностью, несерьезностью, необдуманностью, недоброкачественностью, неумением!

Писать даже маленькие рассказики — довольно трудное занятие. Хотя бы потому, что все время нужно придумывать что-то совершенно новое, не повторять себя и то, что уже сделано другими. В основном, в этом и заключается трудность. Ведь во многих специальностях изобретать все время что-то новое совсем необязательно. Один мальчик прислал в журнал чужое стихотворение. Он его просто переписал, положил в конверт и отправил в редакцию, подписавшись своим именем.

Но ведь в редакциях, в издательствах сидят грамотные толковые люди, которые все знают, читают, обмануть их почти невозможно.

Да и смысла нет печатать чужое стихотворение. Опять же на смех! Нельзя!

Я приведу один пример, который показывает, как трудно бывает написать очередной маленький рассказик, особенно когда у меня их уже написано девяносто девять. И я изо всех сил старался написать еще один рассказ, чтобы стало сто. Такое приятное круглое число.

Я так и хотел назвать книжку: «Сто рассказов». Название это я придумал довольно скоро, но сотый рассказ у меня не получался. Выходила какая-то чепуха — наверно, я очень спешил, торопился, не знаю даже, в чем дело.

Издательство торопило.

Но девяносто девять выдать за сто тоже нельзя. Неточно. Любой школьник пересчитает — выходит, обманули. Напряженно думаю, но от чрезмерной напряженности всплывает пустота.

Со всех сторон советуют: «Да напиши ты смешное что-нибудь, о чем-нибудь, на какую-нибудь тему о ребятах». Сам знаю. О ребятах. Но о чем? Про что? Некоторые подсказывают, но про это я уже написал. Некоторые, завидев меня, убегают, чтобы я к ним не приставал. О том, что со мной случилось в детстве — написал. О своих друзьях детства тоже написал, а больше вспомнить не могу, что со мной и моими друзьями в детстве происходило. Может, больше ничего не происходило, раз ничего не вспоминается. Я надоел всем знакомым, и взрослым, и детям, но они ничего не могли припомнить в этот момент. Один мой сосед перестал со мной здороваться. Особенно я приставал к сыну, когда он приходил из школы. «Ну как, — встречал я его с превеликой надеждой, — принес что-нибудь новенькое?» Но он рассказывал мне совсем не то, что было нужно, и наконец, отчаявшись, он стал задерживаться после уроков, в надежде, что я куда-нибудь уйду, а потом забуду его расспрашивать. Он даже спать стал ложиться раньше, до чего дошло.

Я обратился к ребятам по радио, я просил их присылать для меня какие-нибудь забавные, интересные случаи, и, кто знает, может быть, благодаря их помощи я выйду из создавшегося положения. И тогда все мои соседи, родные, знакомые вздохнут спокойно. Нельзя сказать, что мне не помогали. Слали письма. Один читатель написал: «Дорогой автор! Вас интересуют интересные случаи. Вот случай очень забавный: я шел в школу, споткнулся и упал. И мне самому, и моим товарищам было смешно ужасно! До самой школы хохотали до упаду».

Не пойму, почему они там так смеялись? По-моему, ничего смешного в этом нет. Человек всего-то-навсего споткнулся, с кем не бывает! Какой уж тут рассказ. Скорее всего этот мальчик юмора не понимает. Скорчи ему рожу, палец покажи, так он от смеху, наверное, задохнуться может. Пустой это смех. Мысли нет.

Позвонили вдруг из детского журнала:

— Напишите нам рассказ.

— О чем?

— Про ребят, естественно.

— Ну это понятно, о чем все-таки?

— Вот те на! Писатель не знает, о чем писать!

— Дайте мне какую-нибудь тему, — говорю, — какой-нибудь случай, что ли, расскажите.

— Хорошо. Дадим. Некоторые ребята скверно ведут себя на улице. Они толкаются, кричат во все горло и дерутся. Напишите, чтобы им было стыдно.

Пообещал. Тема есть. Будет сотый рассказ. Хотя бы о том, как ребята толкаются на улице, задевают прохожих. Тема нужная.

Они в шутку толкают друг друга, не замечая никого вокруг. И таким образом непроизвольно толкают других. Такого рассказа у меня еще не было: про толканье. Сел писать: «Петя с Васей выскочили на улицу и стали толкать друг друга..» А дальше что? Ну? Что дальше? Я не знал. И придумать не мог. Потолкался я возле этих строк, подошел к окну. А во дворе два малыша с удовольствием толкают друг друга. Оба со смехом падают в песок. Поднимаются и снова толкаются. Но рассказа у меня все равно не получается. Им весело. А мне-то каково? Их толчки ровным счетом не наталкивают меня ни на что. Отхожу от окна. Только мысли впустую толкаются и прыгают в моей голове. Рассказа не выходит. Ну, никак!

Через год написал. Поздновато… Рассказ есть, но книга уже вышла под другим названием. И все-таки лучше поздно, чем никогда.

— Ты опять на мороз выбегаешь без шапки?

— Ну и что же? — говорит Ника.

— Ты опять болтал на уроках?

— Ну и что же? — говорит Ника.

— Ты опять твердишь «ну и что же»?

— Ну и что же? — говорит Ника.

Прямо сладу с ним нет!

Вот однажды Ника лег спать, и ему приснилось: идет он по дорожке. Навстречу ослик бежит.

— Кря-кря, — сказал ослик.

— Не кря-кря, а и-а, — сказал Ника.

— Ну и что же? — сказал ослик.

Удивился Ника и дальше пошел.

Навстречу курица скачет.

— Ау! — сказала курица.

— Не ау, а куд-кудах, — сказал Ника.

— Ну и что же? — сказала курица.

Удивился Ника и дальше пошел.

Навстречу верблюд бежит.

— Мяу-мяу! — сказал верблюд.

— Не мяу, а по-другому, — сказал Ника.

— Ну и что же? — сказал верблюд.

— Опять «ну и что же?» — крикнул Ника.

И проснулся. Сел на кровати, думает: «Как хорошо, что это сон».

С тех пор он не говорит «ну и что же».

Петя был вовсе не маленький мальчик. Он даже в школу ходил. Знал почти все буквы. Наверняка он не маленький был, а большой.

Но… Он не мог сам одеваться. Его одевали папа с мамой. Папа с мамой его оденут, и он идет в школу, так, словно он сам оделся. А раздеваться он почему-то мог. Это он умел делать вполне. У него получалось это.

Папа с мамой, бывало, ему говорят:

— Ведь ты сам разделся. Теперь сам попробуй одеться. Точно так же, как раздевался. — А он машет руками, ногами стучит. Согласиться не хочет. И зря… Вот что вышло.

Был урок физкультуры. Наш Петя разделся со всеми. Побегал, попрыгал. Потом урок кончился, все оделись.

А Петя не знает, что делать. Он сам ведь не может одеться. Его должны мама с папой одеть. А их нету. Они дома. Как же они его оденут?

Держит Петя под мышкой штаны и рубашку.

И ждет чего-то. Но ждать-то нечего. Кого ждать?

Пришлось ему самому одеться.

Он надел туфли не на ту ногу. Задом наперед рубашку. А штаны так и не смог надеть.

Так и пошел домой в трусиках. Со штанами в руках.

Хорошо еще была осень.

А если бы вдруг зима была?

Самому надо делать все с самого детства.

И все тогда будет прекрасно!

Шел Вася в школу, остановился. Стал в небо смотреть, на облака. Даже рот раскрыл, до того засмотрелся.